Lazarev_v_N_Russkaya_ikonopis_ot_istokov_do_n

Богоматери». Этот своеобразный Деисус принадлежит наряду с ранними новгородскими иконами к числу наиболее византинизирующих памятников русской станковой живописи XII века. Свободные от левкаса поля говорят о том, что они были в свое время предназначены для серебряного чеканного оклада, обрамлявшего живописное изображение. Такие оклады,

прикрывавшие одни лишь поля, по-видимому, широко применялись на ранних иконах и позднее стали заменяться более дешевой живописью.

Илл. 19

Вероятно, во Владимире был выполнен и другой Деисус,

изображающий Христа между Богоматерью и Иоанном Предтечей (илл. 19).

В художественном отношении он намного уступает иконе с Еммануилом и ангелами, но, подобно ей, был также предназначен для украшения алтарной преграды. Лица здесь лишены тонкой одухотворенности, их исполнение обнаруживает руку гораздо менее искусного мастера, придерживавшегося довольно архаических традиций. Стиль этой иконы, возникшей, по-

видимому, в начале XIII века, стоит несколько особняком среди

произведений древнерусской живописи.

Илл. 20

Устное предание связывает с именем Всеволода Большое Гнездо монументальную икону Дмитрия Солунского (Третьяковская галерея) (илл.

20), к сожалению, сильно пострадавшую от времени. Лучше всего сохранилось лицо, подкупающее выражением торжественного величия.

Глаза, брови, нос, усы, рот, овал лица очерчены тяжелыми линиями,

положенными поверх зеленовато-белой карнации с плотными зелеными тенями. Линии эти проведены настолько симметрично, что образуют почти геральдическую по своей строгой уравновешенности композицию.

Художник, видимо, хотел подчеркнуть душевную стойкость воителя и его бесстрашие. Монументальная, спокойная фигура полна силы; в жесте правой руки, вынимающей меч из ножен, чувствуется огромная внутренняя собранность. Крупные размеры иконы указывают на то, что она принадлежала к разряду настенных или настолпных образов, которые ставились в киотах вдоль северной и южной стен церкви и у восточных подкупольных столбов. На этих больших иконах чаще всего изображались почитаемые местные святые. На праздники к таким иконам подвешивались

пелены, сделанные из разноцветных дорогих тканей.

Илл. III-3

Из Владимира происходит еще одна икона — «Богоматерь Максимовская» (илл. III-3), к сожалению, находящаяся в очень плохом состоянии сохранности и недавно грубо реставрированная. В свое время она стояла во владимирском Успенском соборе над гробницей митрополита

Максима 60. 60 См. о ней: Грабарь Игорь. Андрей Рублев. Очерк творчества

художника по данным реставрационных работ 1918–1925 гг. — В кн.:

Вопросы реставрации, I. М., 1926, ил. на с. 48 (внизу), текст на с. 55 и 56–57

(примеч. 65) [то же в кн.: Грабарь Игорь. О древнерусском искусстве. М.,

1966, с. 158]; Лазарев В. Н. Живопись Владимиро-Суздальской Руси. — В

кн.: История русского искусства, т. 1, с. 474, 476. [Ср. состояние иконы до и

после реставрации: Всесоюзная конференция «Теоретические принципы

реставрации древнерусской станковой живописи»… Альбом иллюстраций,

рис. 27, 28]. Как читается в надписи над гробницей, икона была написана в

память «видения», явленного Максиму в 1299 году, когда он решился перенести митрополичью кафедру из Киева во Владимир. На иконе Богоматерь с младенцем представлена в рост, в типе Одигитрии. У ее ног, на возвышении, стоит митрополит Максим, принимающий из ее рук омофор.

Вероятно, иконы выполнялись во Владимире, как и в других городах, в

княжеских и епископских мастерских, а с конца XIII века при митрополичьем дворе.

По мере рассредоточения культуры, в связи с ростом феодальной раздробленности, отдельные города Владимиро-Суздальской земли начали играть в XIII веке все большую роль. В этих городах стали складываться свои местные мастерские, расцвет которых был пресечен татарским нашествием.

Расположенные вдалеке от Владимира, эти мастерские развивались довольно свободно. Они меньше считались с унаследованными от Византии канонами,

шире использовали народные традиции благодаря чему их искусство обнаруживает порою большую свежесть и непосредственность выражения.

[Глава III] Иконы XI–XII веков

[III.5. Ярославль]

Среди художественных центров Владимиро-Суздальской земли одно из наиболее видных мест принадлежит Ярославлю. Первый подъем этого города

падает на княжение Константина Всеволодовича (1207–1218). К 1218 году Ярославль делается центром самостоятельного княжества, престольным городом удельного княжества Ярославского, и с тех пор ему начинают принадлежать Углич, Молога и страны заволжские до Кубенского озера.

Особенно много церквей было построено в Ярославле во втором десятилетии: в 1215 году был заложен соборный каменный храм Успения Богоматери (освящен в 1219 году), в 1216-м — церковь Спаса в Спасо-

Преображенском монастыре (освящена 6 августа 1224 года ростовским епископом Кириллом), в том же 1216 году была освящена церковь Михаила Архангела, ко времени княжения Константина Всеволодовича относится также и устройство Петровского мужского монастыря с организованным при нем училищем (последнее было переведено в 1214 году в Ростов). Столь активная строительная деятельность не могла не способствовать развитию местной школы живописи, поскольку перед художниками встала задача украсить новые храмы росписями и иконами. Возможно, что Ярославль приглашал художников из Ростова, где находилась епископская кафедра со своими мастерскими. К сожалению, ранних ростовских икон до нас не дошло.

Несколько высококачественных икон XIII века происходит из Ярославля и позволяет сгруппировать вокруг них близкие к ним по стилю памятники. Для этой группы вещей характерны более свободная и смелая манера письма и более открытый цвет. В них сильнее проступают русские черты, они ярче и жизнерадостнее по краскам, нежели иконы XII столетия.

Создавшие их художники обнаруживают особую любовь к украшениям,

которыми они порою даже несколько злоупотребляют.

Илл. 21

Центральное место среди ярославских икон занимает монументальный образ Богоматери Оранты с медальоном Спаса Еммануила на груди

(Третьяковская галерея) (илл. 21). Этот иконографический тип получил на Руси наименование «Богоматерь Знамение» (его более точное наименование

«Великая Панагия»). Как доказал Н. П. Кондаков, он восходит к

прославленному образу Влахернского храма в Константинополе 61. 61

Кондаков Н. П. Иконография Богоматери, т. II, с. 105–123. На Руси он

получил распространение не позже XII века. Киевская Русь предпочитала образ Оранты без медальона с Еммануилом. По своему торжественному,

монументальному характеру иконы Знамения, с их подчеркнутой центральной осью и строго симметричным композиционным построением,

очень подходили для культовых целей, являясь величественными и строгими моленными образами, которые в особо наглядной форме демонстрировали нерасторжимую связь между Христом и Богоматерью. В иконе Знамения ярославский мастер во многом отходит от греческого прототипа. Прежде всего он упрощает линейную систему. Вместо тонких, как паутина, золотых линий на византийских иконах, он дает широкие золотые пробела,

положенные поверх одеяния густого синего тона. В рисунке он допускает много неточностей: складки одеяния, особенно у пояса и на животе, носят сбитый характер, ноги слишком сдвинуты вправо, руки непомерно малы, к

тому же левый рукавчик слишком широк. Одеяние богато украшено орнаментом: обрамляющая лицо канва мафория испещрена имитирующими жемчужины точками, к самому мафорию прикреплены три золотые пластины

с драгоценными камнями, рукавчики Марии усеяны точками, посреди которых расположены обведенные теми же точками кружки, ворот Христа расшит сложными узорами. В этой любви к орнаментальным украшениям дает о себе знать настойчивая тяга к столь ценимому русскими «узорочью».

Яркие, веселые краски иконы являют сочетание синих, красных и кирпично-

красных тонов, сопоставленных с традиционным золотом и широко использованным белым цветом (нимбы, лоры и зерцала архангелов, обводка медальонов и центрального поля иконы). Такое обилие белого цвета не встречается на византийской палитре. Наконец, очень показательны те иконографические вольности, которые допускает автор «Знамения». Христос мало похож на строгого византийского судию мира. Хотя он представлен благословляющим, создается впечатление, будто он приветливо раскинул руки навстречу зрителю. При этом его руки выходят за пределы медальона,

что еще более подчеркивает устремленность его фигуры вперед. Никогда византийский художник не позволил бы себе так смело нарушить замкнутость обрамления. А русского мастера подобное отступление от канона не смущало. Тем самым он внес в трактовку младенца оттенок особой живости.

Автор ярославской иконы знал, без сомнения, росписи Дмитриевского собора во Владимире. Отсюда он почерпнул типы своих великолепных ангелов, написанных с подкупающей смелостью и живописностью. Лица Богоматери и Христа исполнены в иной, более гладкой и четкой манере,

восходящей к классическим традициям XII века. Здесь сильно разбеленное вохрение состоит из шести-семи красочных слоев, положенных поверх

плотного оливкового санкиря.

Илл. 22

С «Великой Панагией» следует сближать икону Спаса Златые Власы

(илл. 22), хранящуюся в московском Успенском соборе. Из-за утрат лицо Христа явно оплощено. Бросается в глаза дальнейшее усиление орнаментального начала и высветление цвета. Где только возможно,

художник вводит золотые украшения в виде медальонов и кружков с жемчужными обводками. Мы находим их на фоне, на перекрестьях нимба, на хитоне, на гиматии. Богато орнаментирован и борт хитона, рисунок которого обнаруживает большую близость к украшениям на вороте Христа в иконе Великой Панагии. В подборе красок художник явно отдает предпочтение чистым цветам: синевато-зеленый фон сочетается с белыми полями,

имеющими красную опушь по внутренней границе и черные надписи, ярко-

зеленого цвета перекрестье обрамлено золотом и идущим по внешнему краю киноварным контуром. Рядом с этими яркими, пестрыми красками темно-

синий плащ совершенно отступает на второй план. Индивидуальной особенностью иконы, от которой происходит ее прозвище, являются золотые волосы Христа, расчлененные тончайшими коричневыми линиями. Обычно волосы пишутся коричневой краской, по которой уже позднее наводится

золотая штриховка.

Илл. 23

В 1237 году Ярославль, как и многие другие русские города, подвергся нападению татар, но не был разрушен. Это дало ему возможность довольно быстро оправиться от удара, и при князе Федоре Ростиславиче Черном

(1259–1299), умевшем ладить с Ордою, вновь наступает оживление в его экономической и культурной жизни. Серединою XIII века датируется один превосходный образец ярославской станковой живописи — икона Спаса

(Художественный музей в Ярославле) (илл. 23). Устная легенда относит эту икону к годам правления ярославских князей Василия Всеволодовича (1238– 1249) и Константина Всеволодовича (1249–1257) и связывает ее с ними непосредственно как моленный образ, — быть может, потому, что он помещался около их гробниц. Общий характер стиля не противоречит такой датировке. По замечанию И. Э. Грабаря, икона «не имеет ничего от новгородской шумливой деловитости, как бы написана под сурдинку,

мечтательно и скромно, но очень тонко, с большим чувством формы» 62. 62

Грабарь Игорь. Андрей Рублев. Очерк творчества художника по данным

реставрационных работ 1918–1925 гг., с. 58–59 [то же в кн.: Грабарь Игорь.

О древнерусском искусстве, с. 162, ил. на с. 161]. Добрый, типично русский

лик Спаса с сильно скошенными зрачками, утратил всякую строгость,

подкупая выражением какой-то особой интимности.

Илл. 24

Из Ярославля происходят еще три ранние иконы: «Архангел Михаил»

(илл. 24), большая «Толгская Богоматерь» и малая «Толгская Богоматерь».

Первая икона находилась в церкви Архангела Михаила (на речке Которосли),

построенной около 1299 года. Этим временем и следует датировать икону.

Фигура архангела, держащего в руках мерило и медальон с полустершимся изображением Спаса Еммануила, дана в строго фронтальной, торжественной позе. Задумчивое лицо лишено всякой воинственности. На архангеле императорское облачение — далматик и усыпанный драгоценными камнями лор. Далматик богато разукрашен стилизованным растительным орнаментом,

что следует отнести уже за счет вкусов ярославского мастера. Яркая раскраска иконы живо напоминает веселый колорит позднейших ярославских росписей. Особенно характерен интенсивный зеленоватый санкирь лица с наложенным поверх него красноватым румянцем.

Илл. 25

Иконы Толгской Богоматери находились в Толгском монастыре под Ярославлем, от которого они и получили свое прозвище. На большой иконе

(так называемой Толгской I) (илл. 25) Мария изображена в рост,

восседающей на троне. На ее левом колене стоит Христос. Он обхватил ее шею и порывисто прижимается к ее щеке. Над троном представлены два парящих ангела, чьи руки скрыты под гиматиями. В толгской иконе мы имеем усложненный тип Умиления, отличающийся особой непосредственностью выражения. Это, пожалуй, одна из самых эмоциональных русских икон XIII века. Хотя ей недостает тонкого аристократизма, зато она подкупает душевной теплотой. Ее несколько сумрачный колорит построен на сочетании темно-вишневых, розовых,

темно-синих, желтовато-коричневых и изумрудно-зеленых тонов, тонко сгармонированных с серебряным фоном. Этой же краской тронуты орнаментальные части одежды и драгоценные украшения подушки и трона.

Поверх темной карнации — под глазами, около рта, на носу и над бровями — положены энергичные высветления, придающие лицам довольно сильный рельеф. Широкое использование орнаментальных украшений — чисто

ярославская черта.	Ф. Швейнфурт 63	63 Schweinfurth Ph.	Geschichte der
russischen Malerei	im Mittelalter. Нааg, 1930, S. 150–151.		приписал икону

итальянскому мастеру пизанской школы. Трудно представить себе более беспочвенную гипотезу. Хотя икона Толгской Богоматери и перекликается эмоциональным строем своих форм с рядом памятников дученто, тем не менее в ней нет не только ничего итальянского, но и ничего западного.

Переклички с иконами дученто объясняются гораздо проще — и итальянские и русские мастера черпали из одного источника. А источником этим была византийская живопись позднего XII–XIII веков, откуда заимствованы все основные иконографические типы Богоматери. Наиболее вероятным временем исполнения толгской иконы следует считать последнюю четверть

XIII века. По-видимому, она попала в основанный в 1314 году Толгский монастырь уже как прославленный, более древний образ.

Илл. 26

Малая икона Толгской Богоматери («Толгская II») (илл. 26) датируется

1314 годом, к которому предание относит ее чудесное явление ростовскому

епископу Прохору (в схиме Трифону) 64. 64 См.: Орлов Д. Ярославский

Толгский монастырь. Ярославль, 1913, с. 158. Стиль иконы отнюдь не

говорит против этой даты. «Толгская II» представляет собой сокращенное переложение «Толгской I». Художник дал погрудное изображение