Развитие музыкальной культуры

Особенности исторического развития византийского общества в IV— VI вв. привели к тому, что в музыкальном искусстве одновременно сосуществовали две противоборствующие и внешние как будто никак не связанные области. С одной стороны,— религиозная музыка, получившая широкое и чуть ли не общегосударственное распространение. Она звучала не только при богослужениях в многочисленных церквах и монастырях, но и проникала в самые различные сферы общественной жизни, начиная от официальных церемоний и кончая сферой домашнего музицирования. Основная причина столь широкого распространения религиозной музыки — громадное значение религии и церкви в жизни византийского общества. С другой стороны, несмотря на всяческие гонения и преследования, продолжала существовать народная музыка, истоки которой уходят в глубь веков. Она звучала там, где народные массы могли хотя бы ненадолго вырваться из тесных и канонизированных рамок церковного обихода, из-под опеки строгих блюстителей ортодоксальной религиозной нравственности: на народных гуляниях, во время древних свадебных обрядов и сохранившихся еще кое-где языческих праздников.

Церковь усердно и постоянно следила за музыкально-художественными вкусами верующих и делала все возможное, чтобы оградить их от влияния народной музыки, так как вместе с ней в среду прихожан проникал дух язычества. Но, несмотря на громадную работу, проделанную в этом направлении такими выдающимися деятелями церкви, как Климент Александрийский, Иоанн Златоуст, Василий Великий, Афанасий Александрийский, Григорий Нисский, Григорий Назианзин и другие, народная музыка продолжала оставаться тем притягательным источником, к которому тянулись. Не случайно несколько постановлений Шестого Константинопольского собора (680—681) были направлены на то, чтобы поставить новые преграды на пути распространения народной музыки.

Однако вопреки всем запретам и соборным установлениям народная музыка продолжала звучать. Скилица пишет о «непристойных шутовских и неудержимо крикливых лигисмах», о «сатанинских плясках и бессмысленных криках», о «песнях, собранных на перекрестках и в притонах» (Scyl. P. 243—244). Все эти бранные эпитеты относятся к жанрам народной музыки. О лигисмах упоминал еще Григорий Назианзин, призывая верующих обратиться к гимнам вместо тимпанов, к псалмодии «вместо безобразных лигисм» (PG. T. 35. Col. 709 B). Четыре столетия спустя 21-й канон Никейского собора (787) вновь вынужден напомнить о «сатанинских песнях, кифарах и развратных лигисмах». {557}

Лигисма — это женская песня. Предположительно возможны две этимологии самого термина «лигисма». Он может происходить от прилагательного λιγύς — голосистый, звучный, указывая на звонкость женских голосов. Вместе с тем, термин «лигисма» мог быть связан и с глаголом λιγίζω — изгибаю, закручиваю. Такое предположение подтверждает и анонимная схолия к вышеприведенному фрагменту Григория Назианзина, сообщающая, что лигисма — это «женоподобная песнь, сопровождаемая жеманством, изображающая разврат черни: вертеться, искусно танцуя и ломаясь, надрывая мелодии и голос... Называется эта песня от слова „лигос“. Лигос же, имеющее ударение на предпоследнем слоге,— ремнеобразное растение... Лигосом называется и страстное пение» (PG. Т. 36. Col. 1255*). Согласно схолиасту, лигисма в представлении современников олицетворяла «страстное пение» не только из-за особенностей танцевальных движений, но и благодаря характеру вокального интонирования — извилистой, «закрученной» мелодической линии.

«Неясные крики», упомянутые Скилицей,— не что иное, как народные песни, исполняемые либо вообще без слов, либо сочиненные так, что слова в них не играли существенной роли, а служили неким «текстовым фоном» для свободного развития мелодии. Поэтому в сообщениях церковных деятелей, рассматривавших музыку лишь как помощницу для популяризации религиозных догматов и, следовательно, не признававших песен без слов, такие произведения именуются как «неясные» в отличие от «ясных», в которых текст был важным смысловым компонентом. Судя по сохранившимся отрывочным свидетельствам, существовало много разновидностей жанра «неясных» песен, когда певцы, не скованные рамками определенного текста, могли свободно проявлять свое мастерство импровизаторов. Особое распространение получили так называемые теретисмы, сохранившиеся еще с языческих времен. Эти песни, зародившись как подражание пению цикады, развились в сложные и многообразные формы вокальных импровизаций, где все зависело от вкуса и мастерства исполнителя.

Однако жанры народной музыки были посвящены не только образам веселья. В сохранившихся источниках, авторы которых были связаны с церковью, акцентируется внимание только на этой стороне народных песен, чтобы убедить верующих в их вредности и пагубности для нравственности. Но среди них существовали произведения с глубоким, порой трагическим содержанием. Например, Феофилакт Симокатта описывает песни куртизанки Родопы так: вместо того, чтобы возбуждать приятность, они несут печаль и похожи на песни трагедии, их мелодии «не прельщают, а учат целомудрию» ¹.

Многочисленные жанры народной музыки были приняты в самых различных слоях византийского общества и, естественно, постоянно находились «на слуху», оказывая влияние на музыкальные вкусы. Поэтому нет ничего удивительного в том, что прихожане, посещая церковь, использовали интонации народных песен в музыке богослужений. 75-й канон Шестого Вселенского собора категорически запрещает какие бы то ни было проявления такого песнетворчества в церкви: «Мы желаем, чтобы присутствующие в церкви не применяли бессмысленных воплей, не при-{558}нуждали [свое] естество к крикам, не добавляли не подобающих и не свойственных церкви [звучаний], а с великим вниманием и благочестием возносили псалмодии...»