Принципы правомерного психического воздействия на допрашиваемых

Любое государство охраняет приоритетно ценные блага посредством уголовного права, относя посягательства на них к уголовно-правовым. В соответствии с принятой в правовых государствах иерархией ценностей и ст. 2 Конституции Российской Федерации главенствующей задачей российского уголовного закона отныне является охрана прав, свобод человека, гражданина и собственности (п. 1 ст.2 УК РФ). Сегодня подозреваемый, обвиняемый и подсудимый вправе хранить молчание на протяжении всего процесса. Потерпевший не обязан свидетельствовать против самого себя, своего супруга и близких родственников (ст. 51 Конституции РФ), упразднена уголовная ответственность за недонесение. Впервые узаконены важнейшие принципы правового государства и среди них «принцип справедливости», «принцип гуманности» (ст. 3-7 УК РФ). В соответствии со ст. 49 Конституции РФ задержанный, заключенный под стражу, обвиняемый и совершении преступлений имеет право пользоваться помощью адвоката (защитника) с момента задержания, заключения под стражу или предъявления обвинения (ст. 48 Конституции РФ).

С позиции новой парадигмы¹сегодня как никогда от следователя требуются отличные знания действующего законодательства, умение очень корректного взаимодействия с допрашиваемым в строгом соответ­ствии с процессуальным законом и принципами общечеловеческой морали.

Многим вопрос представляется как борьба следователя с допрашиваемым. «Такой взгляд, - считает профессор В.Л. Васильев, - отражает архаические установки, корни которых содержатся в карательной политике нашего государства эпохи 30-40-х годов»². Технократические тенденции проникли и следственный аппарат и широко распространились в годы за­стоя: формализм и стереотипный подход к решению сложных, неординарных ситуаций, неумение и нежелание видеть и понимать живого человека во всей его сложности, отсутствие подлинного гуманизма привели к серии трагических ошибок, когда по обвинению в совершении тягчайших пре­ступлений были привлечены к уголовной ответственности невиновные люди.

Исходя из принципов гуманизма, допрос следует рассматривать в первую очередь как диалог следователя и допрашиваемого, в процессе которого происходят поиск и установление истины.

В литературе высказывается точка зрения, что в тех случаях, «когда доказательств достаточно и они достоверны, следствие по делу заканчива­ется, а необходимости в его тактической работе с обвиняемым может и не быть ... его молчание не препятствие дня успешного окончании дела. В таком крайнем случае нет тактических задач и стратегической цели»³. Действительно, - считает В.Г. Пушков, - возможны такие ситуации, когда в психическом воздействии необходимости нет. Однако опыт практиче­ских работников позволяет согласиться с таким утверждением только в действительно крайних случаях. К достаточности и достоверности имею­щихся по делу доказательств тогда необходимо добавить, во-первых, уме­ние следователя распорядиться ими, во-вторых - наличие готовности обвиняемого содействовать решению задач расследования¹.

При стремлении обвиняемого любой ценой избежать уголовной ответственности нельзя забывать, что помимо осознанных мотивов, в основе такого поведения могут быть и мотивы неосознаваемые, активизирующие так называемые «защитные механизмы психики» допрашиваемого. Как известно, они включаются при возникновении угрозы личностной целостно­сти, самоуважению, моральному самооправданию. Отсюда искаженное видение действительности, использование логических аргументов необходимости, вынужденности, отсутствия общественно опасного характера деяния, характерное приписывание другим лицам собственных черт, на­мерений, поступков (враждебности, жестокости, корысти, лицемерия и др.), что придает действиям преступника как бы спровоцированный и превентивный характер².

Исследованиями установлено, что поведение подследственных бо­лее чем в 70 % случаев направлено на противодействие расследованию, при этом около 30 % из числа занявших негативную позицию ведут себя так до конца расследования. Это противодействие выражается в различных формах: откровенное противостояние и сопротивление – отказ от показаний и участия в следственных действиях, немотивированное голословное отрицание вины, дача явно ложных показаний, абсолютно искажающих и противоречащих имеющимся данным; неявное, труднораспоз­наваемое уклонение и препятствование - ложные заявления о своей неос­ведомленности, дезинформация, легендирование преступного события, использование инсценировок, сокрытие и фальсификация доказательств, создание ложных алиби, изменение показаний, опорочивание источника правдивой информации и т.п.³

Тактическая работа с допрашиваемым и психическое воздействие выходят на первое место в тех случаях, когда доказательств недостаточно, в их системе имеются пробелы или они отсутствуют. Именно в этих случаях значимо положение: через воздействие на личность к получению доказательств, так как иногда единственным источником поступающей ин­формации о доказательствах становится сам подследственный.

Таким образом, вследствие указанных обстоятельств необходи­мость в оказании психического воздействия на допрашиваемых возникает очень часто. Более того, это воздействие в деятельности следователя приобретает специфический характер в качестве средства «психологической борьбы», где его приемы и методы направлены на преодоление противодействия, снятие заинтересованности в таковом, изменение психической активности допрашиваемого в направлении добровольной дачи правдивых показаний.

С позиции социальной психологии допрос как специфическая форма общения, помимо перцептивного и коммуникативного, характеризуется и интерактивным аспектом. А это значит, что в процессе допроса проис­ходит непрерывное взаимодействие между следователем и допрашиваемым. Однако то воздействие со стороны следователя, которое он специально организует для достижения тактических целей допроса, следует выделить в качестве предмета дальнейшего обсуждения.

В юридической литературе это воздействие чаще именуется «психологическим». Очевидно, авторы такой транскрипции имеют в виду, что в основе воздействия лежат знания закономерностей психического реагировании человека, изучаемого наукой психологией. Нам представляется более справедливым именовать его «психическим воздействием» (в отличие от физического) - в таком случае акцент переносится на «мишень» воздействия - психику допрашиваемого. А чтобы оттенить специфическую цель такого воздействия - организацию того психического состояния доп­рашиваемого, которое способствовало бы получению от него наиболее объективной и полной информации, обозначим его «тактическое психиче­ское воздействие на допрашиваемого».

Психика человека, являясь сверхсложной открытой системой, по­стоянно осуществляет информационный метаболизм (обмен) с окружающей средой. По этой причине трудно предположить наличие каких-то факторов, привлекающих внимание человека, которые не оказывали бы воздействия на психику. Однако те воздействия, которые направляются на партнера по общению в ситуации допроса, имеют большую субъективную значимость и большой психодинамизирующий потенциал.

В то же время законодательство регламентирует воздействие на допрашиваемого в самой общей форме. Так, в ст. 164 ч.4 УПК РФ сказано: «При производстве следственных действий недопустимо применение насилия и иных незаконных мер».

Для осмысления понятий, включенных в текст этой статьи, сформулируем мини-тезаурусы¹с помощью словаря русского языка С.И.Оже­гова: «домогаться» - с излишней настойчивостью, назойливо стараться получить что-нибудь, добиться;настойчивый- упорный, твердый в дос­тижении чего-нибудь; «назойливый» - навязчивый; «добиваться» - достигать че­го-нибудь после усилий.Насилие- применение физической силы к кому-нибудь, принудительное воздействие на кого-нибудь; «принужденный» - неестественный; не свободный; «насильственный» - осуществляемый путем насилия, притеснения; «притеснить» - угнетая, грубо стеснить, ограничить в правах и действиях.

Получается, что понятие «домогаться» не содержит ничего амо­рального и тем более уголовно наказуемого, в то время как понятия «насилие» «принуждение» содержат одинаковые ключевые признаки: «против воли» и «стеснение свободы» (прав) объекта воздействия. А вот насилие и угрозы как формы посягательства превращают его в вымогательство, запрещенное законом в силу того, что посредством вымогательства осуществляется посягательство на права и свободы человека и гражданина.

Статья 302 УК РФ гласит: «Принуждение подозреваемого путем применения угроз, шантажа или иных незаконных действий со сто­роны следователя или лица, производящего дознание, наказывается лише­нием свободы до трех лет. То же деяние, соединенное с применением на­силия, издевательства или пытки, наказывается лишением свободы на срок от двух до восьми лет».

Становится совершенно очевидным, что законодателем к принуж­дению как к родовому понятию, отнесены без четкой дифференциации как физический, так и психический виды воздействия, а насилие, издеватель­ства, пытки и угрозы, шантаж, наводящие вопросы соответственно к их запрещенным формам.

Кратко проанализируем на примерах эти два вида воздействия.

1. «... Д. и Д. перевели Л. в соседний кабинет, где, понуждая последнего к даче признательных показаний, Д. надел на руки потерпевшего наручники, а затем с целью причинения физического стра­дания надел ему на голову противогаз и стал периодически перекрывать шланг для поступления воздуха. Д, сев Л. на колени, нанес потерпевшему не менее 20 ударов в область груди, чередуя эти действия с ударами журналом для учета преступлений по голове потерпевшего ... за­клеивали скотчем рот, сопровождая свои действия угрозами акта муже­ложства. Для подтверждения реальности высказывания угроз Д. об­хватил руками потерпевшего, а Д. спустил с него брюки...»¹

2. В романе «Мегрэ путешествует» сыщик заподозрил в убийстве полковника Уорда его управляющего Арнольда. Мегрэ определил мар­шрут, которым преступник ушел с места происшествия, и установил лиц, с которыми он при этом неизбежно должен был столкнуться. Всех этих людей Мегрэ собрал в приемной полиции. Многие из них, не обратив внима­ние на убийцу, ничего сказать не могли, но сам Арнольд их запомнил. В приемной Мегрэ разместил приглашенных в том порядке, в каком с ними должен был встретиться Арнольд, а затем провел его через приемную. На допросе он шантажирует Арнольда, уверяя, что все те, кого он видел, ули­чают его. Арнольд признается в убийстве.

В обоих примерах описано применение принуждения: в первом - в формах насилия, пыток, издевательства (вид физического воздействия) и в форме угроз (вид психического воздействия), во втором - принуждение реализовано в форме лжи (вид психического воздействия).

Следует отметить, что в юридической литературе вопрос о психи­ческом противоправном воздействии на допрашиваемого решается не однопланово, а сам вид этого принуждения не всегда четко дифференциру­ется с физическим воздействием.

«Насилие, - пишет Г.Г. Доспулов, - всякое, противоречащее требо­ваниям закона и профессиональной этике следователя, воздействие на доп­рашиваемого, которое ограничивает выбор правильной линии поведения, умаляет его права или затрагивает законные интересы других участников процесса»¹. О каком виде принуждения идет речь в данном определении, с уверенностью сказать не представляется возможным.

Другие авторы, пытаясь дифференцировать указанные виды при­нуждения, именуют противоправное психическое воздействие «психологическим насилием» и определяет его как «жесткую форму пси­хологического воздействия сотрудников органа внутренних дел в установ­ленном законом (подзаконными актами) случаях и формах на определен­ную категорию лиц с целью лишить их права свободного выбора предпоч­тительных для них вариантов поведения»². Как понять эту «жесткую фор­му психологического воздействия»? Очевидно, авторы, судя по такому словосочетанию и контексту, имеют в виду какую-то разновидность физического принуждения, санкционированную «подзаконными актами» в ра­боте оперативных подразделений.

Более определенно высказывается Н.П. Хайдуков: «Психологическое воздействие оказывается… в форме насилия, если оно противоречит воле и желанию данного лица и направлено на ограничение его прав, свобод, выбора поведении, самостоятельности к принятии реше­ний в той или иной ситуации»³. Несколько ранее аналогичное определе­ние психического насилия дал Л.В. Сердюк: «Психическое насилие - это умышленное и общественно опасное воздействие на психику человека, осуществляемое против или помимо его воли информационным или внеинформационным путём и способное подавить свободу волеизъявления или причинить психическую травму»⁴.

Полагаем, что именно последнее определение наиболее адекватно отражает основные аспекты противоправного вида принуждения - психи­ческого насилия. Во-первых, из определения следует, что воздействие это именно психическое. Во-вторых, оно оказывается следователем, знающим общественную опасность такого воздействия и уголовную наказуемость его, то есть умышленно. В-третьих, оно содержит оба ключевых признака на­силия «помимо или против воли» и лишение допрашиваемого свободы выбора позиции.

С учётом вышеизложенного можно дать рабочее определение пси­хического насилия как противоправного психического воздействия следо­вателя на допрашиваемого. Психическое насилие-это противоправное умышленное и общественно опасное психическое воздействие на допрашиваемого с помощью вербальных и невербальных средств, осуществляемое следователем помимо или против воли допрашиваемого и лишающее его свободы выбора позиции.

Правомерное же психическое воздействие на допрашиваемого за­конодательством не регламентируется по вполне попятной причине - невозможностью алгоритмизации поведения следователя в самых различных ситуациях допроса. Принципы такого воздействия обоснованы наукой и проверены многим десятилетиями практики.

Принцип законности

Законность тактического приема следует понимать в смысле точно­го следования закону и недопустимости несоблюдения требований закона, невыполнения его предписаний, нарушений порядка производства действия, предусмотренного законом, нарушений запрета, установленного зако­ном. По мнению Р. С. Белкина, под правовыми основами использования тактических приемов в уголовном судопроизводстве следует понимать систему установленных законом и подзаконными актами принципов и правил, определяющих условия допустимости, содержание, цели и поря­док применения этих приёмов следователем, оперативным работником и судом.

Иными словами, основным смыслом принципа законности является строгое соблюдение не только буквы, но и «духа закона» как общественно-политической категории, включающей в себя основные тенденция его раз­вития. Действующий уголовно-процессуальный закон аккумулировал в се­бе опыт нескольких поколений следователей и в целом обеспечивает воз­можность раскрытия любого преступления.

Как уже отмечалось, к числу противоправных форм психического воздействия отнесены угрозы, шантаж, фальсификация доказательств, а также постановка наводящих вопросов. Однако этим не ограничивается спектр запретов законодателя в тактической работе с допрашиваемым. Проанализируем кратко следующий пример из следственной практики.

На крыльце клуба без сознания с ножевой раной в груди был обнаружен гражданин Светлов. В тяжелом состоянии потерпевший был доставлен больницу, где, не приходя в сознание, скончался. Следователю удалось ус­тановить, что из клуба Светлов выходил вместе с Ковшовым. Допрос задержанного Ковшова был начат так:

Следователь: Где нож?

Ковшов: Бросил в речку.

Следователь: Тот нож, которым вы это сделали?

Ковшов: Да, тот.

Следователь: Зачем вы это сделали?

Ковшов: Светлов стал ко мне придираться, ну я его и ударил но­жом.

Ковшов рассказал о нанесении ножевого ранения, полагая, очевидно, что следователь начал с вопроса о ноже, поскольку о самом факте нанесения удара ножом уже рассказал потерпевший (о кончине потерпевшего Ковшов не знал). Несмотря на достигнутый в этом случае положительный тактический результат, имеются основания говорить о том, что использование такого (и подобных ему) тактического приема связанно с нарушением закона¹.

В соответствии со ст. 46 УПК РФ перед допросом подозреваемому должны быть разъяснены его права, а также ему должно быть объявлено, в совершении какого преступления он подозревается. В анализируемом случае следователь этого не сделал, тем самым ущемил права подозреваемого на защиту. Поэтому, оценивая, тот или иной прием, нужно в первую очередь убедиться, что он не нарушает ничьих прав, законных интересов.

Следует согласиться с мнением С.Ю. Якушина, который считает, что несоблюдение процессуальных норм при расследовании преступлений является видом нарушения законности и особенно опасно и нетерпимо, поскольку совершается в органах, которые обязаны бороться с нарушителями зако­нов. Оно возникает как результат легковесного, неквалифицированного, а порой безответственного отношения к делу.

Таким образом, принцип законности психического воздействия на допрашиваемого основывается на строгом соответствии нормам закона и подзаконных актов, регулирующих эту сферу профессиональной деятельности следователя.

Принцип научной обоснованности

Под научной обоснованностью тактических приемов следует понимать: а) научность приёма по источнику происхождения (результат на­учных изысканий) или средству проверки (научная проверка рекоменда­ций практики); б) соответствие приёма современным научным представ­лениям; в) возможность научного предвидения результатов применения приема и определенная степень точности этих результатов; г) возможность заблаговременного определения наиболее оптимальных условий применения приема.

Иными словами, познавательную надежность приемов воздействия обеспечивает их обоснованность данными специальных наук: психологии, логики, лингвистики, нейрофизиологии и др.

Так, например, из науки логики известно, что логическая операция доказывания складывается из трех взаимосвязанных элементов: тезиса до­казательства, то есть положения, истинность которого необходимо обосновать (что доказывается?), аргументов доказательства (с помощью чего ве­дётся обоснование тезиса?) и демонстрации логических связей, устанав­ливающих зависимость между аргументами и тезисом (как ведется обос­нование тезиса, в процессе аргументации?). Обоснование тезиса ведётся двумя способами: прямо или косвенно.

Прямое доказательство - это обоснование тезиса аргументами, не прибегая к помощи каких-либо дополнительных построений. Цепь рассуждений в этом случае начинается с аргументов и с логической необходимостью приводит к обоснованию истинности тезиса.

При косвенном же доказательстве обоснование истинности тезиса осуществляется через ложность противоречащего ему высказывания антитезиса. Аргументация здесь основана на двух этапах: первый шаг – обосновывается ложность утверждения оппонента, которое находится в отношении противоречия к тезису. Поскольку тезис и антитезис исключают друг друга, и между ними действует принцип «либо одно либо другое, и третьего не дано», то делают второй шаг – от ложности антитезиса обосновывают истинности тезиса.

С использованием этих закономерностей «сконструирован» такой тактический приём правомерного психического воздействия, как «косвенный допрос». Допрос производится таким образом, что заинтересованный в сокрытии истины допрашиваемый временно остается в неведении относительно отдельных обстоятельств, в действительности интере­сующих следователя, и лишь косвенно получив об этих обстоятельствах возможные объяснения допрашиваемого, следователь задает основной интересующий вопрос.

Так, на месте убийства М. был обнаружен каблук от старого сапога. Привлеченный к уголовной ответственности Инуков отрицал свою прича­стность к убийству. В доме Инукова был произведён обыск, в результате которого была обнаружена пара старых сапог, левый из которых был без каблука. Согласно заключению криминалистической экспертизы, каблук, найденный на месте происшествия, является каблуком от левого сапога, изъятого в квартире Инукова. На допросе следователь уточнял, какая у об­виняемого имеется одежда, обувь, когда и где он ее приобрёл (маскировка основного вопроса - отвлечение внимания). Инуков рассказал и о том, что за три года до описываемых событий приобрел у одного сержанта старые хромовые сапоги. Отвечая на вопрос следователя (отсечение возможных объяснений), Инуков заявил, что эти сапоги он носил по праздникам только сам, никто их больше не надевал. И только после этого, предъявив заключение экспертизы, следователь спросил Инукова (основной вопрос), продолжает ли он утверждать, что вечером 1 мая (время совершения убийства) он не был на месте преступления, не думает ли он, что его ле­вый сапог побывал там без него? Признав себя виновным, Инуков подроб­но рассказал об обстоятельствах убийства М.¹

Наукой логикой обоснованы три способа опровержения оппонен­тов: опровержение тезиса (прямое и косвенно), опровержение аргументов и опровержение демонстрации. Так, при прямом опровержении тезиса сначала делается апагогический шаг, то есть условно допускают, что выдвинутый тезис является истинным. Далее логически выводят следствия, вытекающие из этого тезиса. Затем сравнивают их с уже известными утверждениями, с фактами, ранее установленными положениями. Если обнаруживают противоречие между выведенными следствиями и установленными фактами, то заключают, что условное допущение было невер­ным. Как известно, этот способ опровержения тезиса логике называется «сведенным к абсурду». Данные эти положены в основу такого тактиче­ского приёма, применяемого при допросах, как «допущение легенды».

Допрос - это «борьба» за истину. Силу в этой борьбе следователю дают различные научны знания, и одно из первых мест среди них занимает психология. Не будет являться большим пре­увеличением утверждение, что подавляющее большинство тактических приемов допроса основано на психологических научных знаниях принципов образования ассоциаций, эмоционального реагирования, мотивообразования, законов памяти, мышления и др. Роль психологических знаний в тактической работе с допрашиваемым столь значительна, что побудила Л.Р. Ратинова выдвинуть самостоятельный критерий правомерности средств психического воздействия - психологический критерий. Дело в том, что следователь должен получить объективную информацию от кон­кретного живого человека, а не от компьютера с помощью нажатия необ­ходимых клавиш. Каждый конкретный допрашиваемый имеет свои «секреты» психики: свой уровень интеллектуального и эмоционального развития, свои убеждения, мировоззрение, установки, темперамент, свои, как писал в свое время всемирно известный немецкий психиатр Эрнст Кречмер, «ключевые переживания». Именно по этой причине следователь обязан уже с первого следственного действия приступить к изучению лич­ности подозреваемого (обвиняемого), чтобы на допросах умело подобрать этот самый «ключик» к конкретному субъекту в качестве адекватных приемов правомерного психического воздействия.

Применение неправомерного психического воздействия на допра­шиваемого (угрозы, шантаж, наводящие вопросы и др.) нередко, как пока­зывает практика, приводит к получению от допрашиваемого информации, которая, не соответствует истине. С помощью же правомерных приёмов психического воздействия возможно получение только одного вида ин­формации - объективной, так как эти приёмы в силу научной обоснованности обладают таким свойством, как познавательная надежность.

Принцип нравственной приемлемости

Являясь особой (наиболее универсальной) формой общественного сознания, мораль представляет собой один из способов нормативной регуляции поведения человека в обществе. Известно, что специфика морали как способа регуляции заключается и том, что нравственные требования и оценки вырабатываются непосредственно массовым сознанием (в отличие от правовых норм), одобряются в конечном счёте волей всего общества. Мораль обеспечивает определенное поведение человека с точки зрения альтернативы добра и зла посредством выработанных в процессе социализации индивида специфических психологических механизмов (чувства стыда, долга, совести).

Регулируя общественные отношения, мораль взаимодействует с правом, так как сохранение жизни нравственных отношений есть не только право законодателя, но и его обязанность. И действительно, уго­ловное законодательство России, основанное на принципах справедливо­сти и гуманности, содержит ряд норм, включающих понятия морально-нравственного содержания: «Унижение человеческого достоинства» ( ч. 2 ст. 74 УК), «Ложные сведения» (ст. 129 УК), «Обман» (п.1 ст.150 УК), «Доверие» (ч. 1 ст. 159 УК), «Ложные показания» (ст.307 УК) и др. В Уголов­но-процессуальном кодексе РФ, кроме названных, включены такие этические категории как «правдивые показания», «установление истины» и др.

Однако «…нормы, как и простые волеизъявления, не могут характеризоваться с точки зрения истинности. Их соответствие исторической необходимости, то есть потребностям и интересам, которые для каждой соци­альной общности обусловливаются и определяются её местом в системе общественного производства и распределения на известном историческом этапе, составляет не истинность, а правильность. Мораль никогда не была производной от науки, не основывалась на логических доводах, а выросла из условий жизни»¹.

Поэтому положение о том, что право, в частности уголовно-процессуальный закон, отражает нравственные воззрения, не исключает возможного несоответствия между ними в отдельных случаях. Одна из причин заключается в том, что право в какой то мере отстает в своем развитии от нравственного сознания. В силу этого в уголовном судопроизводстве могут возникать правовые отношения, которые порой не укладываются в те или иные нравственные представления. Происходит это потому, что правовая и нравственная оценки тех или иных действий не всегда могут совпадать.

В юридической литературе основными критериями нравственной допустимости тактических приёмов утверждаются моральные принципы уважения личности и воспитательной направленности тактических прие­мов. А это значит, что «…средство достижения истины допустимо, если лицо, дающее показания, при этом остается свободным в выборе линии своего поведения. При этом важно, чтобы используемый прием не содержал элементов лжи, обмана, нечестности»².

Недопустимо использовать отсталость в культурном развитии людей, суеверие, религиозные убеждения, сооб­щать ложные сведения; нельзя допускать любые действия, подрывающие авторитет следственных органов и правосудия. Тактические приемы не должны унижать чести и достоинства участников следственных действий, оправдывать совершение преступления и приуменьшать его опасность, влиять на позиции невиновного, побуждая его к признанию в совершении преступления; не должны способствовать оговору допрашиваемым других лиц, строиться на неосведомленности участников следственных действий в вопросах уголовного права и процесса.

Однако нравственной обязанностью следователя является и обеспечение воспитательного воздействия предварительного следствия путем установления объективной истины и справедливого решения вопроса об ответственности виновных. Поэтому задача следователя заключается в том, чтобы всегда избирать такие тактические приемы, которые одновременно обеспечивали бы как цели установления истины, так и воспитательное воздействие на участников следственных действий.

Да, все нормы уголовно-процессуального закона этичны и прони­заны гуманизмом. Однако УПК не может предусмотреть все нравственные ситуации, которые возникают при расследовании каждого конкретного дела.

Каждый человек, выступающий в уголовном деле в качестве сви­детеля, потерпевшего, подозреваемого или обвиняемого, чутко реагирует на поведение следователя. «Допрашиваемый, - напоминает Г.Г. Доспулов, -легко распознаёт его искренность и объективность. Лицемерие, притвор­ство и ложь возбуждают в допрашиваемом неприязненное чувство, поро­ждают недоверие к следователю, заставляют замыкаться в себе. Не исклю­чено, что допрашиваемый, попавший в такую «ловушку», может дать и правдивые показания. Но даже такой временный «успех» весьма сомните­лен. Обманутый может отказаться от своих показаний, что часто влечет возвращение судом дела на дополнительное расследование, волокиту»¹.

И для общества, и для государства небезразлично, каким образом осуществлено правосудие, что будет думать человек, под воздействием следователя давший правдивые показания: его обхитрили, обманули или убедили. Тактические приемы, применяемые в соответствии с нравственными правилами, побуждая допрашиваемого пересмотреть свои решения и дать правдивые показания, тем самым вовлекают его в деятельность, отвечаю­щую целям и задачам правосудия, способствуют проявлению в нем поло­жительных качеств. В этом и состоит воспитательное значение тактических приемов.

Приложение 2

Ложь как форма психического насилия

В уголовном праве под обманом понимается сообщение ложных сведений или заведомое сокрытие обстоятельств, сообщение которых обязательно. Известно, что п о н я т и е как форма мышления - это закрепляемая отдельным термином или словосочетанием мысль, отражающая предметы и явления действительности со стороны их отличительных, а в научном познании – существенных признаков.

П о н я т и е как форма отражения действительности имеет двойную логическую характеристику: содержание (совокупность закрепляемых в нем признаков) и объем (множество мыслимых в понятии предметов). Конкретное употребление понятия требует точного уяснения его содержания. Без этого невозможно правильное употребление терминологии, поскольку содержание понятия составляет основу смыслового значения термина.

Возникает вопрос: «Не произошло ли смещение содержания таких понятий – нравственных категорий, введенных в юридическую практику, как обман и ложь?»

С логической точки зрения (то есть с позиции науки логики) любое суждение, в котором искажены факты, неверно отражена действительность, следует признать ложным независимо от того, хотел говорящий солгать или нет. Ибо для суждения характерно, что оно всегда является либо истинным, либо ложным объективно, то есть независимо от того, полагает ли его тот или иной человек истинным или ложным.

А вот с позиции науки психологии (психологии понимания) понимание поступка возможно только в том случае, когда понимающий субъ­ект может ответить на три вопроса: «Что?», «Почему?», «В каких обстоятельствах?» (что именно сделал человек, каков мотив действия и каковы условия, в которых был совершен поступок). Поэтому распознавание таких коммуникативных феноменов, как ложь, обман, неправда и других, должно осуществляться на двух уровнях: интенциональном (намерение лгунов и обманщиков) и процессуальном (степень невольной вовлеченности в ложь и обман вводимого в заблуждение человека). Более того, каждый из этих феноменов имеет три аспекта: референтный (искажена ли истина), интенциональный (сделано это намеренно или нет) и коммуникативный (воздействие не соответствующего фактам утверждения на другого)¹.

Учитывая ориентацию российского законодательства на международные правовые нормы и общепризнанные принципы, принятые в правовых государствах, будет небезынтересным хотя бы краткое знакомство с мнениями зарубежных специалистов по данной проблеме.

С. Бок (S. Вок, 1979) считает обман широкой категорией, включающей в себя ложь. К последней она относит такие намеренно вводящие собеседника в заблуждение утверждения, которые делаются устно или письменно. Обмануть же можно посредством жеста, кода Морзе, знаков, языка. Ложь и насилие, считает автор, две формы преднамеренного давления (aussault) на людей. И то и другое заставляют людей действовать против их воли.

Р. Хоппер и Р.А. Белл (R.Hopper,R.A.Bell, 1984) высказывают аналогичные взгляды на проблему. Они подчеркивают, что обман нельзя сводить только к ложным вербальным утверждениям - он не может быть ог­раничен словами. Авторы полагают, что в действительности обман чаще основывается на игре определенной роли, чем на конкретном противоре­чащем фактам утверждении. Так, нерадивый студент играет роль усердно­го, чтобы на экзамене произвести впечатление на профессора. Следова­тельно, не все обманщики - лжецы: обманщики могут пользоваться истин­ной информацией, провоцируя собеседника на ошибочные выводы из нее.

Т.Л. Карсон, Р.Е. Уокатч и Дж. Кокс предприняли попытку найти смыслоразличительные при­знаки лжи и обмана. Направление их рассуждений было следующим. Ложь есть умышленно ложное утверждение, сделанное устно, письменно или посредством какого-то другого использования языка. Обману же не нужно включать какое-то ложное утверждение или какое-нибудь другое употреб­ление языка. Например, уверенная манера игрока в покер вести себя во время игры, может обмануть окружающих, побуждая их думать, что у него хорошая рука, но это не предполагает высказывания какого-либо утвер­ждения, ни истинного, ни ложного. Делается вывод о том, что не все случаи об­мана включают ложь, равно как и не всякая ложь включает в себя обман. Если лжи не верят, то лжец не преуспеет, обманывая кого-либо.

По мнению авторов, содержание понятия «ложь» включает в себя только попытку ввести другого в заблуждение. Соотношение между ложью и обманом демонстрируется следующим рисунком.

Левый круг включает все случаи обмана.

Правый – все случаи лжи.

1 – представляет собой невербальный обман.

2 – успешная ложь (ложь, которая обманывает другого).

3 – неудачная ложь (ложь, посредством которой не удается обмануть)¹.

В.В. Знаков провел сравнительный анализ понятия лжи в американских, английских и русских словарях и пришел к выводу, что в западной и русской культурах существуют принципиальные различия в понимании содержания понятия лжи.

Для западной историко-культурной традиции типичным является включение в словарные определения лжи явного или подразумеваемого указания на того человека, которому лгут (акцент сделан на коммуникативный аспект): «Ложь – намеренная, связанная с желанием обмануть неправда, которая отнимает или ограничивает у ближнего возможность суж­дения, на которую он имеет естественное право». Ложь в западной культуре рассматривается как форма насилия. Представления о правах человека (каждый человек имеет право принимать решения, полагаясь на истинную, а не искаженную ложью информацию об окружающем мире) не только глубоко укоренились в западной общественной морали, но нашли отраже­ние в индивидуальном сознании людей. Обосновав такой тезис, В.В. Знаков западное понимание лжи называет морально-правовым.

В русских же дефинициях ложь, как правило, рассматривается только как нравственное или аморальное деяние лгущего субъекта, искажающего истину: «Лгать-врать, говорить или писать ложь, неправду, про­тивное истине; ложь - то, что солгано, слова, речи, противные истине» (словарь В.И. Даля); ложь – «намеренное искажение истины, обман, не­правда» (словарь современного русского литературного языка); ложь – «намеренное искажение истины, неправда»; обмануть – «нарушить обещание, поступить недобросовестно по отношению к кому-нибудь» (словарь С.И. Ожегова). Как видно из указанных определений, в русской духовной культуре акцент делается на самом лгущем, заслуживающем морального осуждения за совершение «морального греха», нарушение морального долга. «Другой» же остается в тени.

Словарные определения и опубликованные много лет назад раз­мышлении по этому вопросу русских философов начала XX века В.С. Соловьева, И.А. Ильина, Н.А. Бердяева и других получили почти буквальное подтверждение в результатах эмпирического исследования граждан Рос­сии, проведенного осенью 1994 г. В.В. Знаковым. Поэтому русское понимание лжи автор назвал субъективно-нравственным.

Западная духовность в значительной степени основана на католической религии, а «юридический дух» католицизма требует ограждения, определенного дистанцирования одного личного бытия от другого. В про­тивоположность западной корни русской духовности следует искать в общинных формах жизни людей, в рамках которых они психологически неразделимы. Коллективистские представления о единении с другими людьми, социально одобряемые образцы предельной искренности, открытости в общении вошли в нашу плоть и кровь¹.

Составив большой тезаурус антиподов правды - лжи, обмана и неправды, В.В. Знаков дает следующие определения этим коммуникативным феноменам. Ложь - это умышленное искажение и передача сведений, не соответствующих действительности, с целью дезинформации партнера по общению; это сказанное с желанием сказать ложь. Неправда в ситуациях межличностного общения обычно проявляется в двух разновидностях. Во-первых, неправда как вербальный эквивалент заблуждения: человек верит в реальность существования чего-то, но сам ошибается - в результате он говорит неправду, сам того не осознавая. Во-вторых, неправда как следствие ограниченности знания, неполноты истины. А это часто бывает в тех случаях, когда человек, высказывающий суждение о поступке другого, не знает истинных мотивов этого поступка и роли внешних обстоятельств. Отличительный признак неправды – отсутствие у субъекта намерения исказить факты.

Итак, неправда - это ненамеренное искажение фактов. Обман - это полуправда, то есть обманщик намеренно утаивает от со­беседника часть истины, необходимой для формирования у него полного представления об обсуждаемом событии. Обмануть можно, сообщая собе­седнику и истинную информацию (сообщая, например, информацию дробно, по частям, чтобы собеседник, не уловив истинного смысла, сделал ложный вывод). Обмануть можно и невербальными средствами (например, уверенной походкой, жестами можно сформировать ложное впечатление).

Таким образом, отличие неправды от обмана заключается в целях передающего сообщение субъекта. А главное, что роднит обман с ло­жью, - сознательное стремление субъекта исказить истину. Различие их заключается в следующем: ложь направлена на изменение референтного компонента знания об обсуждаемой ситуации, а обман обра­щен к концептной составляющей знания, субъективной модели мира парт­нера по общению. В обманном сообщении нет прямых искажений истины, они появляются в сознании обманываемого человека как результат оши­бочных выводов из правдивой информации. Добиться такого результата с помощью многозначительных умолчаний и выразительной мимики - тайная цель каждого обманщика. Человек, которого обманывают, учитывая полученную правдивую информацию, прогнозирует сам развитие событий в наиболее вероятном направлении, а обманывающий совершает поступок, противоречащий его ожиданиям. Цель обмана в том и состоит, чтобы направить мышление собеседника по пути актуализации часто встречающихся знакомых ситуаций. Обманутый всегда является невольным соучастником обмана: он жертва собственных неадекватных представлений действительности.

Для наглядности вышесказанное можно продемонстрировать следующей схемой.

Аспекты Антиподы правды	Референтный	Интенциональный	Коммуникативный
Ложь	Искажение полное	да	да
Обман	Полуправда - манипуляция	да	да
Неправда	да	нет	да

Подводим предварительный итог нашим рассуждениям. Во-первых, и ложь, и обман как содержащие оба ключевых признака насилия («помимо воли» и ущемление свободы выбора позиции) «де факто» следу­ет отнести к формам психического насилия. Однако «де юре» формой пси­хического насилия можно (и нужно) квалифицировать только ложь, так как обман доказать практически невозможно.

Во-вторых, обсуждение проблемы лжи как формы противоправно­го психического воздействия на допрашиваемых следует перевести из плоскости этического принципа в плоскость правового, так как (мы в этом убеждены) ложь относится к тем формам психического воздействии, кото­рые запрещены законом (ст. 164 ч.4 УПК РФ).

Анализ юридической литературы показывает, что в подавляющем большинстве случаев дифференциации лжи и обмана авторами не прово­дится. Так, например, профессор Н.А. Селиванов в одной из своих публикаций пишет: «Необходимо сказать о том, в чем заключается обман... Прежде всего это - утверждение о факте, которого в действительности не было и нет. Например, следователь ложно (!) говорит обвиняемому, что его соучастник признал вину, или заявляет, что эксперт дал категорическое заключение об оставлении обвиняемым следа на месте происшествия, тогда как вывод эксперта облечен в форму предположительно­го суждения»¹. Совершенно очевидно, что автор обманом называет откровенную ложь. О причинах такого смещения понятия поговорим ниже.

В качестве подозреваемого по делу об изнасиловании несовершеннолетней Т. был задержан Артамонов. На первом допросе в РОВД он пол­ностью отрицал факт совершения преступления. К началу второго допроса был произведен осмотр места происшествия (садового домика семьи по­терпевшей), в ходе которого была изъята часть обоев с проколами ножа. Согласно показаниям потерпевшей, в процессе совершения преступления виновный угрожал ей ножом, при этом ударял им в стену. Потерпевшая дала подробное описание характерных признаков этого ножа. На основа­нии ее показаний был подобран нож, похожий на тот, который был у виновного. Второй допрос подозреваемого Артамонова был начат с выясне­ния вопросов его биографии. При этом не затрагивались обстоятельства совершения преступления. На столе следователя среди других предметов и канцелярских принадлежностей лежал нож, приготовленный с учетом по­казаний потерпевшей. Беседуя с допрашиваемым, следователь передвинул этот нож и стал затачивать им карандаш. Подозреваемый сразу же насто­рожился и спросил: «Что это у вас за нож?» Следователь ответил: «Разве вы не узнаете?» Артамонов сказал: «Узнаю, а как вы его нашли?» В свою очередь следователь спросил: «А что, разве его невозможно найти?» Доп­рашиваемый лишь сказал: «Значит нашли...» и дал подробные показания о том, как он совершил преступление и как затем спрятал нож под печку у себя дома. Впоследствии из-под печки в доме Артамонова был изъят спрятанный им нож.

Приводим анализ этого и подобного ему тактических приемов допроса, проведенного С.Ю. Якушиным: «В данном случае следователь, ничего не сообщая допрашиваемому, демонстрирует ему определенную об­становку (нож)... Допрашиваемый воспринимает эту обстановку и истолко­вывает ее как свидетельствующую о том, что на допросе нет смысла лгать и следует говорить правду. От следователя не исходит никакой ложной информации, и то, что допрашиваемый ошибается в оценке ситуации, нельзя ставить как обман в упрек следователю... лицо при отсутствии же­лания дать правдивые показания так или иначе добровольно их дает ... следователь не стал ... ссылаться на то обстоятельство, что в его доме найден нож, в таком случае следователь действительно встал бы на путь об­мана. Примером обмана может быть случай, когда в ходе допроса следова­тель положил перед обвиняемым чистый лист бумаги, на котором были лишь слова «чистосердечное признание», написанное по просьбе следова­теля рукой соучастника в действительности также не признавшего себя виновным»¹.

Во-первых, автор, как и многие другие пишущие следователи, не дифференцирует понятия «ложь» и «обман». Во-вторых, в случае с Артамоновым «следственная хитрость» базировалась на классическом обмане - умышленно сфабрикованная инсценировка с целью получения следовате­лем необходимой для него информации (как пишет сам автор, «при отсут­ствии желания дать правдивые показания»). Но это «де факто». А вот «де юрэ» действительно не докажешь, с какой целью у следователя на столе находился специально (?) сконструированный нож, и кто виноват в том, что допрашиваемый «добровольно» пришел к ошибочному суждению.

Отсюда следует вывод: оказавшись в «тупиковой ситуации», авторы, настаивающие на применении таких «ловушек», «хитростей», вынуждены проявлять психологическую защиту в форме рационализации своей практики воздействия на допрашиваемых («умелое маневрирование информацией», «психологические реагенты»).

Признав факт использования обмана, лежавшего в основе многих «психологических приемов», необходимо было бы признать, что в таких случаях следователь, «объегоривает», «одурачивает», «околпачивает» допрашиваемых. А это никак уж не «вяжется» с морально-этическим прин­ципом правомерности психического воздействия при допросах. Именно поэтому некоторые авторы, осознавая амбивалентность создавшейся си­туации, вынуждены пользоваться эзоповым языком.

В поисках путей выхода из создавшегося положения вернемся к фундаментальным исследованиям, проведенным В.В. Знаковым. В одной из своих публикаций он пишет: «Отчетливо понимая психологические различия результатов лжи и обмана, я, как и некоторые западные исследователи, просто вынужден называть жертв и обмана, и лжи обманутыми людьми».

В этом, как пишет сам автор, «неутешительном выводе» и кроется утешительное для следователей положение. Суть его в том, как мы полага­ем, что отношения между понятиями «ложь» и «обман» следует считать такими же, как отношения между понятиями «процесс» и «состояние». Хотя бы потому, что существует понятие «обманулся», но нет понятия «оболгался». Обмануться - поддаться ложным надеждам, впасть в обман в отношении кого-чего-нибудь. Понятие «оболгался» смысла не имеет. Очевидно, поэтому С.И. Ожегов отмечает: «Оболгать» - то же, чтооклеветать, «оболгать» предполагает отнесение ложного утверждения только к личностным качествам того, о ком лгут: представление этого человека в негативном свете».

Обман (как состояние обманутого) - это ложное представление о чем-нибудь, заблуждение. А вот ввести человека в состояние обмана можно с помощью различных средств, в том числе и с помощью лжи. По­этому с процессуальной стороны следует говорить не об обмане, а об об­манных действиях, системе этих действий, именуемых в литературе манипулятивными.

Феномен манипуляции подвергался тщательному рассмотрению в первую очередь в политологических работах, поскольку сам этот термин в переносном своем значении первоначально стал употребляться в сфере политики, постепенно распространившись на всю проблематику, связан­ную с массовым сознанием. Описаны различные техники манипулирова­ния общественным сознанием: «метод барража», «кража лозунгов», «подтасовка карт», «наклеивание ярлыков», «создание иллюзорных стерео­типов» и др. Манипулятивной техникой пользуются средства массовой информации: при передаче новостей по радио и телевидению многочисленные, не связанные друг с другом сообщения «выстреливаются» в эфир подобно автоматной очереди; газеты представляют собой толстые (десятки страниц) подборки материала, расположенного почти наугад или в соответствии с тайными законами журналистики, журналы намеренно разбивают статьи, помещая часть текста в конце номера с тем, чтобы за­ставить читателя просмотреть несколько страниц рекламы; радио- и теле­визионные программы постоянно прерываются для передачи рекламы. Так реализуется, в частности, один из основных методов манипуляции созна­ния - дробление информации с целью затруднения осмысления глобаль­ных проблем в целом¹.

Манипуляция - это вид психологического воздействия, используемый для достижения одностороннего выигрыша посредством скрытого побуждения другого к совершению определенных действий².

Попытка манипуляции лишь тогда имеет шанс на успех, если факт воздействия не осознается адресатом и конечная цель манипулятора ему неизвестна. В противном случае или попытка окажется безуспешной, или это будет уже не манипуляция, а «рефлексивная игра», то есть стремление переиграть другого, воспользовавшись каким-либо преимуществом. В данном случае под рефлексией подразумевается размышление, связанное с имитацией мыслей и действий партнера по общению и анализом собст­венных рассуждений и выводов. Процесс передачи оснований для принятия решений одним из партнеров конфликтного общения другому некоторые авторы называют «рефлексивным управлением» и видят суть его в том, что «партнеру» навязывается не само решение, а основания, из которых он выводит предопределенное другим партнером решение

Таким образом, признав ложь «де факто» и «де юре» формой психического насилия, приходится оставлять обман объектом морально- этических оценок в силу существующей неоднозначночности толкования и понимания этого понятия.

В русском языке имеется много слов с двояким значением. Так, термин «восприятие» обозначает, с одной стороны, образ предмета, кото­рый возникает в результате процесса, но он обозначает также и этот самый процесс восприятия. Для того чтобы правильно понять восприятие, надо обе эти стороны - акт и содержание восприятия - брать в единстве. Сложность этого психического явления обусловливается тем, что, с одной стороны, это процесс непосредственного, чувственного отражения дейст­вительности. С другой стороны, восприятие речевого сообщения по своей природе является в то же время и опосредованным смысловым восприяти­ем, так как, во-первых, будучи осознанием предмета, восприятие человека нормально включает акт понимания, осмысления. Во-вторых, эта опосредованность определяется специфической языковой природой самого объекта восприятия - речевого сообщения. В силу этого смысловое восприятие может рассматриваться как процесс не только включающий акт осмысления, но и осуществляемый механизмом осмысления.

К таким словам, по нашему мнению, относится и «обман», которым обозначается как сам процесс обманывают (акт), так и его ко­нечный результат (в формировании которого принимает участие и сам обманутый). Этим, возможно, и объясняются разночтения его смысловой нагрузки. В то же время обман как полуправда, провоцирующая пони­мающего его человека на ошибочные выводы из достоверных фактов, остается обманом.

Практическая невидимость (а следовательно, недоказуемость) интенционального аспекта процессуальной стороны обмана лишает возможности юридической квалификации такого психического воздействия. Оче­видно, поэтому применение тактических приемов допроса, основанных на обмане, законом не регулируется и остается на совести следователя (морально-этический аспект). Это наше убеждение. А «убеждение должно быть дорого потому только, что оно истинно, а вовсе не потому, что оно наше. Как скоро убеждение человека перестает быть в его разумении истинным, он уже не должен называть своим; иначе он принесет истину в жертву пустому, ничтожному самолюбию и будет называть "своей" ложь»¹.

Приложение 3

Психологические основы допроса подозреваемых и обвиняемых

С позиций науки психологии допрос следует рассматривать «...как заранее прогнозируемое и планируемое формализованное общение следователя с допрашиваемым, во время которого осуществляется регулируемое законом воздействие на мыслительную, эмоциональную, волевую сферы психики последнего с целью получения от него полной и правильной информации об интересующих следствие и известных ему событиях, фактах, отношениях».

А сам процесс допроса - это «...прежде всего организация следователемтакого психологического состояния допрашиваемого, которое способствовало бы получению от него наиболее объективной и полной информации о событии преступления и личности преступника»¹.

Главнейшим условием для достижения конечной цели допроса является формирование полноценного психологического контакта с допрашиваемым, так как общение - это многоплановый процесс развития контактов между людьми, порождаемый потребностями совместной деятельности.

Контакт (от лат. contactus - соприкосновение) предполагает двухстороннюю связь между общающимися. Важнейшим условием поддержания и нормального развития его является взаимное уважение и доверие лиц, вступающих в общение. Контакт - это соединение тактов партнеров по общению. Как известно, в психологии тактом называется способность и умение человека безошибочно точно приписывать другим ожидания того, что они готовы от него услышать или в нем увидеть (чувство такта).

При формировании психологического контакта устанавливаются эмоционально-положительные взаимосвязи партнеров по общению на основе их общих интересов и единства целей. Поскольку у участников уголовного дела в судопроизводстве нет постоянного единства целей и интересов, термин «психологический контакт» целесообразно заменить термином «коммуникативный контакт»¹.

«Коммуникативный контакт» - это взаимоактуализация общения с целью его дальнейшего развития. Установление контакта с допрашиваемым - это прежде всего избегание всего того, что может его нарушить: примитивности, вульгарности, профессиональной некомпетентности, грубости, бестактности в поведении следователя, использования всевозможных форм психического насилия (угроз, шантажа, лжи), ущемления национальных и религиозных чувств, оскорбление чувства человеческого достоинства.

Вот поэтому известный советский психолог и военный разведчик, блестяще проводивший допросы пленных солдат и офицеров во время Великой Отечественной войны, Ф.Н. Шемякин под контактом подразумевает «такие отношения между допрашивающим к допрашиваемым, в которых устанавливается и установлено моральное превосходство допрашивающего над допрашиваемым... это отношение, при котором допрашиваемый признал превосходство над собою личности допрашивающего»².

Для этого с самого начала необходимо опираться на положительные социальные связи личности допрашиваемого, усиливать эти связи, пробуждать гражданственность. Следователь должен продемонстрировать себя как защитника закона, способного компетентно устанавливать истину, а не как обвинителя.

Особенно значимо для подозреваемых и обвиняемых разъяснение им следователем отдельных положений закона, раскрытие тех преимуществ, которыми они могут воспользоваться. Очень важно вести себя так, чтобы допрашиваемый увидел в следователе не преследователя, а специалиста, призванного помочь даже оступившемуся человеку (разумеется, в рамках закона). И что, пожалуй, очень важно, позиция эта не должна быть показной, а должна отражать внутренние устремления следователя.

В процессе допроса следователь постоянно оказывает на допрашиваемого психическое воздействие. Однако то психическое воздействие, которое он оказывает на допрашиваемого для достижения тактических целей в ситуациях конфронтации, имеет довольно специфический характер и именуется «психологическими приемами».

Согласно принципу целесообразности тактическое психическое воздействие на допрашиваемого следует применять в тех случаях, когда допрашиваемый начинает проявлять явную тенденцию к запирательству или даче ложной информации. Следователю необходимо своевременно обнаружить эту тенденцию по следующим признакам:

- чрезмерно категорические суждения обо всех деталях выясняемых обстоятельств; крайний автоматизм изложения показаний, лишенный даже намека на какие-либо сомнения и сбивчивость;

- неестественно экспансивное обвинение других допрошенных в неискренности, как бы нарочито громкое возмущение их поведением;

- слишком подробные и эмоциональные показания об обстоятельствах, не имеющих значения, судя по определенным данным, не воспринимавшихся допрашиваемым;

- умолчание о факте, обстоятельстве, крайне существенном для дела и, судя по некоторым данным, хорошо известном допрашиваемому (например, о знакомстве с определенным лицом, участниках какого-либо события, времени, месте, способе преступления, имуществе, похищенном преступниками, и т.д.);

- оговорка о какой-либо детали выясняемого события при утверждении допрашиваемого, что участником этого события он не был и ничего о нем не слышал, ничего не видел и не знает;

- неадекватно преувеличенная реакция на заданный в числе нейтральных критический вопрос (касающийся важного обстоятельства расследуемого события), под влиянием которого допрашиваемый переходит в состояние крайнего возбуждения, чрезмерной растерянности;

- внешние проявления чрезмерного внутреннего напряжения: покраснение лица, дрожание рук, ног, «бегающие» глаза, особая бледность, потливость, пересохшие губы, замедленность речи, нередко повторяющиеся вздохи, частое поправление галстука, прически и т.д.

Последний признак в юридической литературе именуется «уликами поведения». Достоверность его относительная и нуждается в подтверждении другими доказательствами. Об этом хорошо известно с давних времён.

Следователь должен судить о личности обвиняемого и его душевном состоянии не по тем чисто внешним признакам, которые нередко являются лишь защитным прикрытием подлинного внутреннего состояния, а по целой группе прямых и косвенных признаков, черточек, едва уловимых штрихов, дающих возможность проникнуть в тайну человеческий души.

Необходимо научиться видеть «второй план», действительный образ допрашиваемого. Например, обвиняемый пытается скрыть свое смущение и волнение внешним спокойствием, даже некоторой развязностью. Этим он хочет продемонстрировать свою невиновность и уверенность в своей правоте. С этой целью он непринужденно разваливается в кресле, держится с подчеркнуты достоинством, часто поглядывая на часы, давая этим понять, что он торопится и не хочет терять времени на такие «пустяки», как этот допрос, который он рассматривает не более, чем досадное недоразумение.... Все это – внешние признаки его поведения, все это только «первый план».

Внимательный (опытный) следователь видит и другие детали, детали «второго плана»: развалившийся в кресле обвиняемый чересчур часто меняет позу, выдавая свое нервное возбуждение; с трудом скрываемый страх невольно проскальзывает в подергивании углов его рта, легкой испарине на лбу, частом облизывании «почему-то» сохнувших губ; его «уверенность в своей правоте» слишком подчеркивается (демонстративно!), чтобы быть натуральной; его улыбка невесела, взгляд насторожен; голос иногда чуть-чуть срывается.

Так вот, опытный и умный следователь всегда это заметит, заметив - поймет, поняв - запомнит, запомнив - сделает необходимые выводы, а именно: излишнюю напускную развязность обвиняемого деликатно устранит; по поводу частого поглядывания на часы вскользь заметит, что торопиться не следует, ибо поспешность иногда вредна.

Так, двумя-тремя спокойными, короткими замечаниями следователь «поставит на место» обвиняемого, устранив напускные черты его поведения, сняв покровы с его подлинного душевного состояния...

Однако следует помнить, что все детали поведения обвиняемого, которые следователь, замечая, истолковывает как свидетельство его виновности, лживости, упорства, иногда вовсе не дают оснований для таких выводов.Необходимо освещать любую деталь поведения обвиняемого (подозреваемого) не только с позиции его возможной виновности, но и с позиций возможной его невиновности, «скрещивая» эти два «прожектора» для установления истины.

***

Итак, первый допрос. Вводная часть его независимо от процессуального положения допрашиваемого в основном носит разведывательный характер.

Очень важно установить, подготовил ли допрашиваемый заранее свою позицию и в чем ее суть, то есть понять, в какой ситуации придется вести допрос - в бесконфликтной или в конфликтной, чтобы в зависимости от этого определить пути и средства получения правдивых и полных показаний.

Иногда ситуация допроса рассматривается несколько упрощенно: говорит допрашиваемый правду - ситуация бесконфликтная, лжет - конфликтная. На самом деле все обстоит несколько сложнее, а ситуации гораздо многообразнее. Бесконфликтная ситуация может иметь место при даче как правдивых, так и ложных показаний, если последние расцениваются допрашиваемым в качестве правдивых. Конфликтная ситуация возникает, если допрашиваемый отказывается давать показания; дает ложные показания; не признает причастности к преступлению, но, не рассчитывая на объективность следователя, придумывает оправдывающие себя обстоятельства в то время, как фактически к преступлению не причастен; говорит правду, но следователь считает, что подозреваемый (обвиняемый) лжет.

Конфликтная и бесконфликтная ситуации могут сменять одна другую уже в ходе допроса, в зависимости от позиции допрашиваемого по тем или иным вопросам. Соответственно меняется и программа тактических приемов.

Выяснение ситуации начинается, как правило, с решения вопроса о том, нет ли отказа от дачи показаний. При этом нужно помнить, что на практике редко встречается прямо выраженный отказ. Как правило, он бывает косвенным в форме заявлений типа: «не видел, не слышал», «давно была, не помню» или «был пьян, ничего не помню».

Решить, соответствуют ли эти утверждения действительности, отнюдь не легкая задача. Поэтому в программу действий в конфликтной ситуации, вызванной отказом от дачи показании, введены следующие тактические приемы: разъяснение неблагоприятных последствий отказа от дачи показаний; использование противоречий между отдельными участниками процесса (обвиняемыми, подозреваемыми, потерпевшими и т.д.).

Составляя план допроса обвиняемого, следует обязательно предусмотреть выяснение сведений, положительно его характеризующих, смягчающих ответственность, что, естественно, активизирует его позицию. Игнорирование этих обстоятельств при допросе является довольно распространенной ошибкой и может привести к неверному выводу о наличии косвенного отказа, а в связи с этим к переходу не к той программе тактических приемов, которая необходима к данной ситуации.

Важное значение для преодоления отказа от дачи показаний имеет умелое использование противоречий между участниками процесса и в первую очередь соучастниками преступления, каждый из которых, с одной стороны, боится дать показания первым, а с другой - опасается, что его опередят, свалив на него всю вину. Изолировав соучастников, нужно постараться нейтрализовать опасения быть первым и усилить беспокойство «опоздать» с чистосердечным признанием.

Очень важно разрешить конфликт с допрашиваемым на стадии отказа от показаний. После того как он дал ложные, сделать это будет гораздо труднее.

Когда человека удалось убедить давать показания, переходят к выслушиванию свободного рассказа, после которого обычно следует постановка вопросов, ответы на которые позволили бы детализировать, пояснить, конкретизировать показания и получить объяснения по уже добытым доказательствам.

Если ответы допрашиваемого и теперь не позволяют хотя бы предварительно судить о конфликтности или бесконфликтности ситуации, то ставятся контрольные вопросы, выясняются противоречия в показаниях и других доказательствах, проверяются сообщенные данные. Все это позволяет определить, остается ли ситуация конфликтной. В зависимости от этого применяются различные программы.

Программа действий, соответствующих бесконфликтной ситуации, включает в себя выяснение обстоятельств, еще не известных следствию; создание условий для активизации памяти; выяснение объема полной осведомленности допрашиваемого с целью создания препятствия для последующего изменения правдивых показаний на ложные; повторение свободного рассказа в хронологической, логической или тактической последовательности изложения; выяснение условий формирования показаний с целью организации проверки их достоверности. Основная тактическая задача здесь - сохранить бесконфликтность, выяснить и зафиксировать показания в полном объеме осведомленности допрашиваемого, настолько конкретизировать и детализировать их, чтобы каждое обстоятельство могло быть проверено и подкреплено (или опровергнуто) иными доказательствами, это необходимо во избежание изменения правдивых показаний на ложные и для проверки их достоверности. Допрос при бесконфликтной ситуации заканчивается фиксацией показаний, являющихся по оценке допрашивающего правдивыми.

Допрос в конфликтной ситуации представляет наибольшую сложность, поскольку перед допрашивающим возникает необходимость собрать достоверную информацию при сопротивлении допрашиваемого, показания которого могут увести следствие в сторону от истины. Здесь прежде всего решается вопрос о том, приемы какого воздействия - эмоционального или рационального (в зависимости от особенностей и психического склада допрашиваемого) целесообразнее употребить. Соответственно многочисленные методы убеждения в необходимости дать правдивые показания можно условно разделить, на две программы: а) побуждающего допрашиваемого к логическому рассуждению, приводящему к даче правдивых показаний; б) воздействующее на его эмоции и порождающие во многих случаях стремление дать правдивые показания по доброй воле: искренне раскаявшись, желая освободиться от мучительных переживаний, выполнить гражданский долг и так далее, только вследствие изобличения в совершенном преступлении. Обе эти программы тесно связаны между собой и редко применяются изолированно друг от друга.

В программу тактических приемов эмоционального воздействия входит побуждение к чистосердечному раскаянию и разъяснение уголовно- правовых последствий данного обстоятельства, как смягчающего ответственность. Обращаются к положительным качествам допрашиваемого. Используются личные счеты между соучастниками преступления. Углубляют психологический контакт с допрашиваемым, например, путем изменения хода его мыслей. Если он озабочен стремлением избежать ответственности, можно, например, попытаться привлечь его внимание к возможности искупить свою вину. Если причина дачи ложных покаяний (или отказа от них) - сознание полной безысходности и безнадежности положения, в которое он попал в связи с совершением преступления, необходимо объяснить, что есть еще возможность стать честным человеком и вернуться к нормальной жизни.

После использования приемов эмоционального воздействия вновь возникает вопрос об оценке полученных результатов, то есть выясняется, осталась ли еще ситуация конфликтной. При ее сохранении следует переход к программам, связанным с использованием доказательств, для чего прежде всего возникает необходимость решить вопрос о том, достаточно ли их для изобличения допрашиваемого и если достаточно, то как использовать их более эффективно. Правильное использование доказательств способствует выяснению истины по делу, а неправильное - вооружает допрашиваемого сведениями для построения ложных показаний либо мешает лицу, которого подозревают или обвиняют необоснованно, построить свою защиту.

Чтобы как можно аффективнее использовать каждое из имеющихся доказательств, не следует торопиться с предъявлением их в совокупности. Все они должны быть предварительно тщательно проверены. Иначе допрашиваемый может решить, что у следователя нет достоверных данных, а это затруднит расследование. За исключением случаев использования приема «внезапности», предъявлять доказательства не следует до тех пор, пока лицо не допрошено по всем обстоятельствам, с ним связанным. Следует предусмотреть возможность со стороны допрашиваемого заявлений, опровергающих предъявленные доказательства,

В некоторых случаях весьма эффективно предъявлять доказательства внезапно, начиная с самого веского из них. Тем самым разрушается система ложных объяснений, подготовленных допрашиваемым, и, не имея времени на обдумывание ложного объяснения, он нередко дает правдивые показания (в состоянии фрустрации).

В процессе этой части допроса вновь решается вопрос о правдивости и полноте полученных данных. При отрицательном ответе на него протоколируются ложные по оценки следователя показания, при положительном осуществляется переход к уже изложенным приемам допроса в бесконфликтной ситуации.

Если доказательств для изобличения допрашиваемого недостаточно, «пускают в ход» программу, содержащую приемы, позволяющие уже в ходе допроса восполнить имеющиеся в них пробелы, не дав о них догадаться допрашиваемому.

Основным тактическим приемам в данной ситуации является создание у допрашиваемого преувеличенного представления об осведомленности следователя по обстоятельствам дела. Если есть доказательства, относящиеся к ряду эпизодов, целесообразно сообщать об их доказанности постепенно, начиная с самых незначительных. Надеясь, что этим осведомленность ограничивается, допрашиваемый может признать названные факты. При этом он нередко путает обстоятельства, относящиеся к разным эпизодам, возникают противоречия, выдающие его осведомленность о преступлениях, помимо тех, о которых он уже рассказал. В таких случаях необходимо спросить, не скрыл ли он чего-либо по данному факту, записать показания, а затем переходить к следующему эпизоду. После выяснения соответствующих обстоятельств перед допрашиваемым снова ставится вопрос: ограничивается ли этим его преступная деятельность? Ожидая, что за этим последует предъявление новых доказательств, тот нередко предпочитает рассказать правду. Такой прием широко применяемся при допросе по делам о кражах, разбойных нападениях, взятках.

Предъявлять доказательства нужно таким образом, чтобы допрашиваемый не сумел сделать вывода о том, что следователю известно, а о чем он только догадывается. В таких случаях предъявляются в первую очередь те доказательства, о которых допрашиваемый уже знает (результаты обыска, проводившегося в его присутствии; результаты ревизии, с которыми он ознакомлен, и так далее), а также доказательства, по которым необходимо получить объяснения именно в данный момент, например, чтобы решить вопрос о предъявлении обвинения либо о мере пресечения.

В целях сокрытия подлинной осведомленности можно использовать данные обыска, проведенного в отсутствие подозреваемого или свидетеля. При этом о результатах сообщают таким образом, чтобы допрашиваемый не мог на первых порах точно определить, что именно обнаружено. Например, при изъятии в отсутствие обыскиваемого золотых монет, песка или изделий из золота, следователь просто заявляет, что обнаружено «золото». Поскольку допрашиваемый все время думает о тех предметах, которые, по его мнению, спрятаны хуже всего, у него может возникнуть непроизвольное опасение об изъятии золота (или изделий из него) именно из данного места.

Иногда у допрашиваемого складывается впечатление о полной осведомленности следователя после предъявления наиболее яркого, запоминающегося доказательства, в то время как в цепи улик оно играет второстепенную роль.

Используя свою осведомленность о каком-то второстепенном обстоятельстве, следователь ставит вопрос таким образом, как будто бы это единственное, что его интересует. Начиная допрос вопросом о частном обстоятельстве, следователь скрывает недостаточность информации по более общим вопросам. При этом у допрашиваемого создается впечатление, что остальное следователю уже известно.

В рассматриваемой ситуации применимы приемы, направленные ни оживление ассоциативных связей у допрашиваемого со скрываемыми им обстоятельствами. Например, рассматриваемые допрашивающим фотографии места происшествия часто создают у преступника или очевидна предположение, что он запечатлен на них во время совершения преступления (принцип избирательности). Однако применять подобные приемы нужно с особой осторожностью и только после тщательной проверки их избирательности, то есть только в отношении лица, скрывающего правду или действительно виновного, чтобы это не привело к самооговору в результате убеждения о безвыходности положения, оговору другого, потере уважения и доверия к следователю.

В условиях конфликтной ситуации, при отсутствии в распоряжении следователя доказательств, достаточных для изобличения допрашивае-мого, весьма эффективен прием косвенного допроса. Сущность его - маскировка главного вопроса второстепенными, выдвигаемыми на первый план, чтобы у допрашиваемого сложилось впечатление, что они-то и интересуют следователя. Ответ на нейтральный вопрос (или вопросы), по существу, является ответом и на вопрос замаскированный.

Если следователь приходит к выводу о том, что показания ложные, он не должен спешить с их протоколированием. Следует попытаться по обратной связи вновь пройти программы, пригодные для конфликтной ситуации. Только исчерпав все перечисленные возможности, следователь вынуждая перейти к фиксации показаний, являющихся, по его оценке, ложными¹.

Применение «психологических приемов» в деятельности следователя не является самоцелью. Допрос должен рассматриваться в первую очередь как диалог следователя и допрашиваемого, в процессе которого происходят поиск и установление истины. Преодолевая противодействие со стороны допрашиваемого обвиняемого (подозреваемого), следователь не ставит задачу «сломить» его волю, он не борется с ним, а осуществляет специальное воздействие на асоциальную личность правонарушителя. Поэтому надо не «ломать волю» допрашиваемого, а методично трансформировать «злую волю» в «добрую» - такова психологическая сверхзадача следователя в ситуациях противодействия.

Приложение 4

Виды преступных групп

(Дайджест работ: Быков В. Виды преступных групп // Российская юстиция. 1997. № 12. С. 19-20; Ткачев Н., Минёнок М. Объединение преступников: формы и специфические признаки // Соц. законность. № 12. 1991. С. 9-13).

В ст. 35 УК РФ определены для квалификации четыре вида преступных групп: преступление признаётся совершённым группой лиц, если в его совер­шении совместно участвовали два или более исполнителя без предварительного сговора (п. 1); преступление признаётся совершенным по предварительному сго­вору, если в нём участвовали лица, заранее договорившиеся о совместном со­вершении преступления (п. 2); преступление признаётся совершенным организо­ванной группой, если оно совершено устойчивой группой лиц, заранее объеди­нившейся для совершения одного или нескольких преступлений (п.3); преступ­ление признаётся совершенным преступным сообществом, если оно совершено сплоченной организованной группой, созданной для совершения тяжких и осо­бо тяжких преступлений, либо объединением организованных групп, созданных в тех же целях (п. 4).

Нет особой необходимости констатировать, что в настоящее время юристы испытывают серьёзные трудности в правильном определении вида пре­ступной группы, так как в уголовном законе указано недостаточное количество крите­риев для обоснованного разграничения преступных групп. Материалы настоя­щего пособия могут наметить некоторые дополнительные критерии для их раз­граничения (прежде всего первых трёх видов малых групп, указанных в ст.35 УК РФ).