Россия в зеркале политологии

29 Что дает для понимания современного политического развития России теория модернизации?

Теория модернизации сложилась в рамках особого — “прогрессистского” — стиля мышления, методология которого базируется на предположении о том, что история движется к вершинам прогресса через преодоление многообразия общественного устройства к единому рационально устроенному будущему. При этом каждое отдельное человеческое сообщество идет по пути, общему для всех, направление и ориентиры которого определяют наиболее развитые страны.

Первоначально с помощью этой теории описывали процессы, которые происходили в Западной Европе в новое и новейшее время, в период перехода от аграрного общества к индустриальному. При этом модернизация представлялась процессом, охватывающим разные стороны жизни общества: от экономики до культуры. Например, Э. Дюркгейм под модернизацией подразумевал переход от механической солидарности к органической, а Ч. Вебер — от ценностно-рациональной деятельности к целерациональной.

Затем модернизацию стали рассматривать как всемирный процесс вытеснения традиционных локальных типов универсальными формами современности. Под модернизацией стали понимать особую стадию в развитии человечества, которая характеризуется переходом “от традиционной цивилизации к либеральной, от общества, нацеленного на воспроизводство на основе некоторого статичного идеала, к обществу, рассматривающему повышение эффективности форм деятельности, развитие способностей личности к собственному саморазвитию как основу общественной динамики” (А. Ахиезер).

Модернизацию стали связывать с распространением культуры “модернити”, с приверженностью западноевропейскому рационализму, идеям индивидуальной свободы и социального равенства, либеральной демократии и социального государства, правового государства и гражданского общества; с ориентацией социальных субъектов на инновационные формы деятельности как основой экономического роста и благосостояния.

Поэтому теория модернизации представляет собой концепцию общественного развития, объясняющую процесс прогрессивного перехода от “традиционного”, эволюционного общества к “современному”, инновационному, который сопровождается преодолением отчуждения человека от собственности и политической власти.

В рамках этой теории выделяют органическую (первичную) модернизацию и неорганическую (вторичную). Органическая модернизация — это утверждение культуры “модернити” в силу внутренних причин саморазвития, обусловленных кризисом эволюционного развития. Поскольку первичная модернизация подготавливается всем ходом предшествующего развития, она осуществляется за счет внутренних, органических источников. Механизмы развития при этом — инновационные, темпы — быстрые, характер — самостоятельный; духовные основы развития — собственный исторический продукт. В процессе модернизации образ будущего не планируется заранее как цель, он вырисовывается по мере приближения к нему.

Первичная модернизация началась в эпоху промышленной революции в Западной Европе, сопровождавшейся разрушением традиционных наследственных привилегий, провозглашением равных гражданских прав и демократизацией политических режимов. В процессе модернизации происходило становление гражданского общества и правового государства. Этот тип модернизации был характерен и для Северной Америки, где переход к современному обществу осуществлялся на основе опыта Западной Европы, но не путем его копирования.

В настоящее время под органической модернизацией (постмодернизацией) подразумевают прежде всего переход в постсовременность, к постиндустриальному, информационному обществу.

Вторичная модернизация — это формирование интеллектуального и политического “ответа” на вызов со стороны более развитых стран. Неорганическая модернизация связана с распространением культуры “модернити” под влиянием извне, со стороны стран первичной модернизации.

Цель вторичной модернизации — “догоняющего” развития — преодоление технико-экономической отсталости и зависимости от передовых стран Запада. При этом неорганическая модернизация может проходить в форме “вестернизации”, путем механического перенесения западных социально и технологически эффективных экономических и политических институтов в иную социокультурную среду. “Вестернизация”, как правило, сопровождается социокультурным отторжением преобразований со стороны социального большинства и порождает острые социально-политические проблемы, разрешение которых происходит иногда в русле “консервативных” революций.

В России “теория модернизации” получила воплощение в концепциях “догоняющего развития” и “перехода к современному обществу”. Согласно этим концепциям, Россия в силу целого ряда причин внешнего и внутреннего характера “задержалась” в своем историческом развитии по сравнению с передовыми странами Западной Европы. Стремясь ликвидировать “отставание” от западноевропейских стран, российское государство время от времени прибегало к политике модернизации страны “сверху”, чем и был обусловлен выбор путей общественного развития страны в XVIII—XX вв. как “развития вдогонку”. Однако модернизация “сверху” в виде насильственной “вестернизации” периодически заканчивалась катастрофическими срывами российской государственности, а Россия оказывалась в “тупике догоняющего развития” (И. Пантин).

В современной России в рамках посткоммунистического выбора, по мнению многих политологов, также наблюдается идеализация западной модели развития и придание ей статуса универсальной, что сопровождается новой фазой “героической” борьбы “вестернизаторов” за рынок и демократию.

Вместе с тем глобальный вызов Запада, обусловивший новый виток модернизации в современной России, заставляет ее давать. Два взаимосвязанных ответа: вестернизироваться, и уходить в свою евразийскую континентальность (В. Федотова). Модернизация современной России не предполагает превращения ее в Запад. Во-первых, потому, что западный путь уникален, он осуществляется в определенном регионе, в конкретно-исторических Условиях, в специфической социокультурной среде. Во-вторых,

потому, что евразийское “тело” (геополитическое положение культура) отталкивает Россию от Европы. Поэтому Россия вынуждена прибегать к частичной модернизации, всегда сохраняющей ее собственную сущность или цивилизационную идентичность.

Однако со времен Петра I и поныне Россия — исторически модернизирующаяся страна и этим при всей цивилизационной специфике обусловлена ее тесная связь с Западной Европой и ориентация на использование европейских институтов. Поэтому для понимания процессов модернизации в современной России

некоторые ученые предлагают ввести концепт “второй” Европы (В. Федотова).

Географически “вторая” Европа включает в себя Россию, бывшие европейские республики СССР и коммунистические страны, а также “евразийскую” Турцию. Все эти страны пытаются догнать “первую” Европу. Теоретически “вторая Европа” — это “второй эшелон” западноевропейского развития.

Страны “второй Европы” в социально-экономическом, политическом и культурном смысле не являются Западом. Все они представляют собой осколки распавшихся в разное время империи, в той или иной мере сохранившие черты авторитарных или тоталитарных режимов. Во многих из них еще продолжаются процессы становления национального самосознания.

Политическое руководство стран “второй” Европы ориентировано на Запад, а контакты с “Востоком” и друг с другом воспринимает как вынужденные. Во многих из этих стран существуют противоречия между прозападными элитами и социальным большинством, настроенным к Западу индифферентно, а иногда враждебно. Модернизация осуществляется медленно, главным образом за счет мобилизационных усилий, которые зачастую приобретают “негативный” характер. В частности, в современной России многие люди после многих лет “государственного патернализма” (попечительства и контроля) оказались предоставленными сами себе. Такой тип вторичной модернизации получил название неорганически-мобилизационного.

Модернизация России отличается от “вторичной” модернизации, например, индустриальных стран Юго-Восточной и Южной Азии, которая носила инновационно-мобилизационный характер. С одной стороны, здесь активно использовались западные технологии и экономические инновации, а с другой — мобилизовывались потенции социокультурных традиций (коллективизм, трудовая этика и т.п.).

В процессе модернизации здесь ставились две цели: 1) войти в мировое сообщество как развитый, конкурентоспособный регион;2) остаться самими собой, т.е. сохранить свою цивилизационную идентичность.

Сможет ли современная Россия как страна “второй” Европы в ближайшей перспективе стать Западом. Многие ученые сходятся во мнении, что нет, даже при использовании “силовых” методов “модернизации”. Для этого ей придется изменить свою идентичность и прежде всего социокультурную специфику большинства населения, на что потребуется много времени, а за этот срок Запад уйдет вперед.

ЛИТЕРАТУРА

Поляков Л.В. Методология исследования российской модернизации //

Полис. 1997.№3.

Российская историческая традиция и перспективы либеральных реформ.

“Круглый стол” ученых // Общественные науки и современность. 1997. № 6.

Федотова В.Г. Судьба России в зеркале методологии // Вопросы философии.

1996. №5.

30 Как можно интерпретировать современные политические реалии в России в рамках цивилизационного подхода?

В настоящее время существует множество представлений о том, что такое цивилизация. В целом их можно свести к трем вариантам: 1) цивилизация как идеал прогрессивного развития человечества в целом; 2) цивилизация как этап прогрессивного развития общества; 3) цивилизация как уникальное, локально-историческое, качественно различное общественное образование.

Первые два варианта трактовок цивилизации сформировались в русле методологии “однолинейного прогрессизма”: основные параметры цивилизации как идеала задаются странами Запада;история человечества как единого целого рассматривается сквозь призму перехода от одной стадии-цивилизации к другой, сама же история человечества трактуется с позиций европоцентризма. Таким образом “цивилизационный подход” смыкается с теорией модернизации”. Это позволяет, в частности, рассматривать российскую историю в контексте мировой, а “тупики догоняющего развития” объяснять ее социокультурной спецификой.

В трактовке термина “цивилизация” как уникального, локально-исторического образования сложилось несколько подходов: культурологический, социологический, этнопсихологический, географический. Немецкий философ и историк М. Вебер в рамках культурологического подхода рассматривал цивилизацию как особое социокультурное образование, основу которого составляет религия. В русле социологического подхода (Д. Уилкинс) приоритет отдается социально-политическим связям и механизмам их взаимодействия. Этнопсихологический подход (Л. Гумилев) связывает понятие цивилизации с особенностями этнической истории. Представители географического детерминизма (Л. Мечников) считают, что именно географическая среда влияет на формы кооперации людей. Однако некоторые исследователи (Е. Черняк) предпочитают “синтетическое” определение цивилизации, подразумевая под последней “целостную саморазвивающуюся общественную систему, включающую в себя все социальные и несоциальные компоненты исторического процесса, всю совокупность созданных человеком материальных и духовных объектов”.

Во второй половине XX столетия в рамках той отрасли знания, которая получила на Западе название “civilisational studies” (цивилизационные исследования), сложилось несколько направлений. Одно из них продолжает основываться на представлении о цивилизациях как локально-исторических образованиях, сущность которых сводится к специфике социокультурного кода. Другим направлением является новая (не культурологическая) интерпретация понятия “цивилизация”. Большое влияние на исследование цивилизаций в этом русле оказала современная глобалистика, прежде всего взгляды сторонников “миросистемной перспективы” И. Валлерстайна и глобальной культурологии М. Фезерстоуна. При этом наблюдается сближение цивилизационного и глобалистского подходов: современным локальным “цивилизационщикам” тезис о “единстве мировой цивилизации” уже не кажется “ложной концепцией”, а “глобалисты” не рассматривают мироцелостность лишь через призму европоцентристского, рационально-западного видения мира.

В рамках новой версии цивилизационного подхода современный мир интерпретируется как многозначный, как “встреча цивилизаций”, диалог на базе всеобщих символических форм. Некоторые исследователи, вообще рассматривают современные цивилизации как “вызовы” глобальным императивам.

В свое время П. Сорокин обратил внимание на то, что цивилизации различаются между собой прежде всего “доминантными формами интеграции”. Поэтому цивилизационный подход может быть ориентирован на поиск “доминантной формы” социальной интеграции (“цивилизационной матрицы”), т.е. того, что объединяет локально-исторический ареал в одно целое и делает его уникальным. В этом плане в качестве “доминантной формы интеграции” разных цивилизаций выступают различные основания.

С позиций такого подхода можно описывать поликультурные цивилизации, такую, например, как российская, характерной чертой которой является интенсивное взаимодействие многих уникальных культур и почти всех мировых религий.

Кроме того, каждой цивилизации присущи также специфические культурные архетипы и определенный генотип социального развития. Именно по этим параметрам можно выявлять различия между цивилизациями как локально-историческими образованиями.

Особенность цивилизационного развития России состоит в том, что доминантной формой социальной интеграции в ней выступает государственность, задающая для российского общества единый символический универсум и нормативно-ценностный порядок. Основными структурами этого универсума выступают прежде всего этатизм и патернализм, которые в настоящее время являются доминирующими культурными архетипами евразийского суперэтноса.

Этатизм в качестве культурного архетипа ориентирует российское общество или на “подчинение” государственной власти, или на ее “ниспровержение”, но только не на “диалог” с нею, не на создание механизмов по нахождению компромиссов и учета общественного мнения в процессе принятия государственно-политических решений.

Любые решения, начиная с древнейших времен вплоть до наших дней, принимались в России по одной и той же схеме: единолично или “единогласно” узким кругом “дворцовых” фаворитов. Власть при этом не только не руководствовалась законами но и не считала нужным, хотя бы ради приличия, как-то объяснять принятые решения. В результате исполнительная власть с завидным постоянством издает постановления и распоряжения, противоречащие не только текущему законодательству, но и Конституции, а законодательная власть обсуждает вопросы, которые не входят в ее компетенцию, и принимает законопроекты, не отвечающие конституционным нормам.

Патернализм как культурный архетип представляет собой установку на необходимость постоянного попечительства со стороны государственной власти, а также контроля за всеми сферами общественной жизни. В современной России это особенно актуализирует формирование в качестве базовой ценности сильного социального государства, попечительски-заботливого к нуждам своих граждан, способного, с одной стороны, эффективно решать социальные задачи развития российского общества, а с другой — навести в нем необходимый порядок.

В отличие от западной евразийской цивилизации Россия шла не по инновационному, а по мобилизационному пути развития. Это развитие сопровождалось сознательным и “насильственным” вмешательством государства в механизмы функционирования общества.

Под давлением внешних факторов в России постоянно ставились такие цели развития, достижение которых требовало максимальной мобилизации социально-экономических возможностей страны. Поэтому российское государство для достижения “прогрессивных” результатов систематически прибегало к политике “насаждения сверху” и к методам форсированного экономического и политического развития. При этом политический режим принуждал население мириться с любыми лишениями при решении задач мобилизационного развития. Роль, которую играла государственная власть в России, и тот массированный потенциал насилия, которым она обладала, выдвигали политические факторы на первое место среди прочих источников мобилизационного развития.

История России — история реформ, революций и перестроек, неизменно сопровождавшихся контрреформами и контрреволюциями. Эту “вечную стройку” в России, как правило, объясняют теорией “догоняющего развития”, идеалы и ориентиры которого или задавались ушедшими вперед в технико-технологическом отношении странами Запада, или идеально сконструированными моделями желательного устройства общества. Провал же очередных реформаторских усилий обычно связывают с деятельностью реакционеров, консерваторов или догматиков. В переходную эпоху всегда есть открытые противники преобразований, однако их ход и результаты зависят от “безмолвствующего” (до поры до времени) большинства. Реформы “сверху” проводились в России в специфических условиях, которые в современной литературе получили название социокультурного раскола. Реформаторскую элиту с инновационным типом культуры, с критическим целерациональным, технократическим стилем мышления больше заботили и заботят цели развития и его организационные формы, нежели ценностные ориентиры людей.

Опыт реформ в России в прошлом и настоящем свидетельствует о том, что для успешного их проведения требуется соблюдение по крайней мере двух условий. Во-первых, реформы должны соответствовать социокультурному пространству, в котором они осуществляются, т.е. быть санкционированы культурой: ментальностью различных социальных групп и культурными архетипами индивидов. Если инновации не воспринимаются как необходимые и конструктивные, не вызывают положительных эмоций, а наоборот, провоцируют массовое дискомфортное состояние и сопровождаются социальной энтропией, то это может вызвать всплеск социальной агрессивности у определенной части населения и стремление возвратиться к привычному порядку вещей. Во-вторых, реформы могут успешно проводиться только легитимной политической властью, которая в состоянии согласовать ценностные ориентации различных групп населения по поводу целей и средств преобразований и не допустить перерастания социокультурных противоречий раскола в необратимый процесс социальной дезорганизации.

Эти два условия проведения реформ тесно связаны между собой, поскольку речь идет прежде всего о ценностном обосновании социальных инноваций и реформаторской деятельности государственной власти в современной России.

литература

Ерасов Б.С. Цивилизация: слово — термин — смысл // Научный альманах “Цивилизации и культуры”. Вып. 2. “Россия и Восток: цивилизационные отношения”. М., 1995.

Неклесса А.И. Россия в новой системе координат — цивилизационных, геоэкономических, геополитических / / Научный альманах “Цивилизации и культуры”. Вып. 3. “Россия и Восток: геополитика и цивилизационные отношения”. М., 1996. Плетников Ю. Формационная и цивилизационная триады // Свободная мысль. 1998. №3.