Глава 23 прагматика

23.1. Историческая справка

Классическое определение прагматики (от греческого pragma — дело, действие) дал Ч. Моррис в 1938 г. Речь шла о разделе семи­отики, противопоставленном синтаксису и семантике и исследу­ющем отношения между знаками и их интерпретаторами, или пользователями.

По сравнению с этим определением реальные границы совре­менной прагматики значительно расширились. Сегодня под праг­матикой понимается когнитивное, социальное и культурное ис­следование языка и коммуникации. По существу прагматика яв­ляется междисциплинарной областью, использующей методы и теории разных наук. В современном научном мире она занимает одно из ведущих мест по интенсивности развития и влиянию на другие области знания. Иногда, говоря о собственно лингвисти­ческой прагматике, ее задачи несколько сужают и оставляют за ней изучение функционирования языковых знаков в речи, а так­же исследование связи между речевым актом и значением языко­вых знаков. По-видимому, такой более узкий, «лингвистический», подход к прагматике распространен в России.

Одним из главных источников прагматики, кроме собственно семиотических идей Ч.Морриса и Ч.С.Пирса, стало основанное на идеях последнего американское философское направление — прагматизм, среди представителей которого следует назвать У.Джем­са, К.И.Льюиса, Дж.Дьюи, Дж.Г.Мида и позднее Р.Рорти.

Другим важным источником была теория речевых актов, раз­работанная в рамках лингвистической философии (см. главу 22), прежде всего в работах Дж. Остина и Дж. Сёрла.

Особую роль в формировании непосредственно лингвистичес­ких задач прагматики сыграла теория П. Грайса, называемая иногда логикой речевого общения или прагматической теорией значе­ния, и дальнейшее развитие ее, в частности, в работах Дж.Лича. Взгляды П. Грайса будут подробно обсуждены в этой главе.

Наконец, надо отметить работы Э. Гоффмана, посвященные общим проблемам речевого взаимодействия: речевым ритуалам, стратегиям в диалоге и под. Его идеи легли, в частности, в основу современной теории диалога.

На основании фундаментальных идей Э. Гоффмана, П. Грайса и Дж.Лича возникла лингвистическая теория вежливости, заняв­шая в современной прагматике чрезвычайно важное место. Ее со-

здателями следует считать П. Браун и С. Левинсона, чьи идеи ак­тивно применяются к различным языковым культурам, критику­ются и развиваются.

23.2. Прагматика и значение слова

Связь и, более того, неразделимость семантики и прагматики проще всего продемонстрировать на примере лексической се­мантики. Значение многих слов не может быть четко сформули­ровано, или, точнее сказать, окончательно фиксировано без об­ращения к прагматическим факторам, т.е. к условиям речевого акта. Среди условий речевого акта, понимаемых в самом широ­ком смысле слова, надо назвать участников речевого акта (гово­рящего и адресата), а также его место и время. Связь между зна­чением слова и речевым актом может формулироваться по-раз­ному. Так, можно говорить о влиянии речевого акта на значение слова, о прагматической ориентации лексического значения, наконец, об отсылке к речевому акту, которая содержится в зна­чении слова.

Наиболее очевидный пример такого влияния представляют собой индексальные языковые знаки. Можно с полной уверенно­стью сказать, что в значении таких слов, как я, ты, здесь, сегодня, сейчас, и некоторых других фактически содержится отсылка к ре­чевой ситуации. Кроме семиотического термина индексы, для обо­значения этих слов используются и другие названия. Наиболее рас­пространенными являются термин дейктические слова, который использовали Карл Бругман, К. Бюлер и У. Вайнрайх, и термин шифтеры, предложенный О. Есперсеном и Р.О.Якобсоном. Все эти термины используются несколько шире. Так, дейктическими мо­гут быть не только слова, но и другие элементы текста, связанные с речевым актом, а дейксисом называется отношение между эле­ментом текста (или дискурса) и речевой ситуацией. Также и тер­мины индекс и шифтер используются по отношению не только к лексике, но и к грамматическим категориям, связанным с рече­вым актом, например шифтерами или индексами являются кате­гории лица и времени.

В главе 21 уже говорилось, что дети с определенным трудом усваивают местоимения первого и второго лица. Им, только осва­ивающим родной язык, трудно уследить за переходами референта при употреблении этих слов, поэтому они нередко называют себя и тех, к кому обращаются, собственными именами или такими словами, как мама, папа, дядя, иначе говоря, используют знаки с постоянным значением. Вместо фразы Я тебя люблю получается, например, Света любит маму, а вместо Я хочу есть можно услы­шать Коля хочет есть. Значения местоимений я и ты являются по

295

существу переменными, заполняемыми особым образом для каж­дой отдельной речевой ситуации.

В действительности, их значения, а точнее, правила употребле­ния, формулируются достаточно просто. Личное местоимение 1-го лица я обозначает человека, произносящего это слово, а во время разговора так называют себя все собеседники. Слово я как бы пе­ремещается от говорящего к говорящему, называя попеременно то одного, то другого. Считать, что значением я является что-то вроде 'говорящий', неправильно. Так, фразы Говорящий должен смотреть в лицо собеседнику и Я должен смотреть в лицо собесед­нику очевидным образом означают совершенно разные вещи, т. е. я и говорящий никак не являются синонимами.

Личное местоимение 2-го лица ты по основным своим свой­ствам очень похоже на я, но связано уже не с говорящим, а с адресатом, т. е. с человеком, к которому обращаются. Это слово во время беседы тоже относится к разным людям, ко всем собесед­никам, и его значение тоже не может быть описано просто как 'собеседник'.

В значении слов встречаются и другие переменные (или отсыл­ки) — места и времени речевого акта. Так, чтобы установить со­держание слова здесь, надо знать место, где оно было произнесено. Здесь, сказанное в театре, отличается от здесь, сказанного на ста­дионе, здесь дома не то же, что здесь в школе. Слово сейчас обо­значает переменное время. Время, фиксируемое этим словом, все­гда совпадает с моментом его произнесения. Сейчас, произнесен­ное утром, обозначает другое время, нежели сейчас, сказанное вечером; сейчас в наши дни отличается от сейчас в древнем мире. Так же ведет себя слово сегодня с той лишь разницей, что проме­жуток времени здесь точно задан: это день, когда произносится данное слово. Значение слова сегодня состоит из переменной и постоянной частей, или, иначе говоря, сочетает отсылку к рече­вому акту с обычной семантикой. Таких слов достаточно много.

Таким образом, чтобы зафиксировать в тексте точный смысл слов, имеющих в своем значении переменную (или отсылку), надо эту переменную заполнить информацией о конкретном речевом акте (иначе говоря, осуществить отсылку): для местоимения я — это информация о том, кто это говорит, для ты — кому это гово­рят, для здесь — где это говорят, для сегодня и сейчас — когда это говорят. Другими словами, надо знать условия употребления дан­ных знаков. Если же эти условия неизвестны или неясны, возни­кают недоразумения и путаница. Конечно, ситуации общения, в которых остаются неизвестными некоторые из главных парамет­ров (участники, место и время), достаточно редки, но все-таки возможны.

Для личных местоимений такими станут ситуации, когда один из собеседников не узнает другого. Например, ситуация: звонок в

дверь. Вы спрашиваете: «Кто там?» — и в ответ слышите: «Я». Если вы не узнаете голоса говорящего, такой ответ вам ничего не ска­жет: ведь любой находящийся за дверью в принципе может так ответить. Правильно было бы в этой ситуации назвать свое имя. Ответ «я» допустим только, если говорящий уверен, что его го­лос наверняка узнают. Именно поэтому таким ответом обычно пользуются в общении между собой только очень близкие люди. Другой ситуацией проиллюстрируем проблемы с местоимени­ем 2-го лица. Вам должен позвонить знакомый. Раздается телефон­ный звонок. Вы быстро снимаете трубку и сразу же спрашиваете: «Это ты?» Вопрос неточный — ведь любой человек на другом конце провода имеет право ответить: «Да», и вы ровным счетом ничего не узнаете. Если вы так торопитесь, что не можете дождаться пер­вых слов собеседника, следует хотя бы назвать имя знакомого:

«Это ты, Вася?»

Еще один странный, но вполне возможный разговор по теле­фону. Мама спрашивает у сына: «Где ты?», на что он честно отве­чает: «Здесь», но при этом ничего не сообщает о месте, где на­ходится. Нужно назвать конкретное место, например «в гостях», «в школе» и т. п.

Еще труднее представить себе ситуацию речи, при которой было бы неизвестно время порождения текста. Однако и это возможно, если между отправлением и получением сообщения существует разрыв во времени. Вы получили письмо от знакомого, в котором написано «Сегодня купил билеты. Через неделю приеду», но по рассеянности знакомый забыл указать дату покупки билета. Когда он приедет, таким образом, остается неясным. Непонятно, от ка­кого числа надо начинать отсчитывать неделю, ведь само по себе слово сегодня не обозначает никакого конкретного дня. Напиши знакомый «Сегодня, первого сентября», и все стало бы ясно.

Итак, использование дейктических слов, или шифтеров, т.е. переменных языковых знаков, подразумевает определенные огра­ничения. Если говорящий хочет, чтобы собеседник его понял и получил конкретную информацию, он должен позаботиться о том, чтобы собеседнику были известны все необходимые параметры речевой ситуации.

Однако не только дейктические слова следует считать прагма­тически ориентироваными. Семантика многих слов, хотя и не со­держит прямой отсылки к условиями речевого акта, в большой степени зависит от того, кто использует данное слово, от различ­ных характеристик говорящего.

Индивидуальный жизненный опыт и индивидуальные харак­теристики, безусловно, влияют на использование языка. В той или иной степени это касается всего лексикона. Конечно, колебания в употреблении оценочных прилагательных типа хороший и плохой, вкусный и невкусный более значительны, чем колебания в упо-

296

297

треблении прилагательных цвета типа красный, синий и желтый. Однако и для последних колебания все же имеют место, по край­ней мере, в переходных областях. Тем не менее необходимо при­знать, что в количественном, да и в качественном отношении эти колебания различны.

Под колебаниями в употреблении имеется в виду следующее. Один и тот же пищевой продукт разные носители языка могут оценивать и как вкусный, и как невкусный в зависимости от их собственного более или менее постоянного вкуса, от жизненного опыта и даже от состояния в момент речи. Так, больному человеку часто кажутся невкусными «вкусные в другое время» продукты. Так же оценка человека как хорошего или плохого в значительной степени зависит от различных постоянных и временных характе­ристик самого говорящего (от его этической системы и т. п.). Оценка по своей природе субъективна, то есть семантика оценочных слов включает некий субъективный (или прагматический компонент): 'по мнению говорящего'.

Состояние или определенные характеристики человека могут влиять и на употребление прилагательных цвета. Однако, если, например, дальтоник называет красный цвет зеленым, такое упо­требление оценивается как неправильное. Колебания в употребле­нии, которые не оценивались бы как неправильные, возможны лишь в переходных случаях, когда мы находимся между синим и зеленым, желтым и красным цветами. В случае цвета мы имеем дело с достаточно «объективным» значением. Колебания в упо­треблении либо оцениваются как неправильные, либо ограничи­ваются небольшой «промежуточной» областью. Таким образом, можно говорить о разделении лексических значений прилагатель­ных (и не только прилагательных) на субъективные и объектив­ные.

Параметрические прилагательные на первый взгляд относятся к «объективным» словам. Очевидно, что в языке и в коллективном опыте присутствуют различные параметрические нормы. Однако, с другой стороны, эти нормы в сильной степени зависят от жиз­ненного опыта носителей языка и достаточно изменчивы. Точнее говоря, постоянные видовые нормы (и нормы пропорции) суще­ствуют только для ограниченного круга объектов. Так, видимо, понятие короткого карандаша достаточно неизменно и может быть выражено в абсолютных единицах, понятие короткой юбки зна­чительно изменилось вместе с развитием моды (ср. также длинные ноги), а понятие большого дома сильно зависит от жизненного опыта говорящего, речевой ситуации и других трудно учитываемых па­раметров. Значительно различаются нормы размера домов в де­ревне, провинциальном или столичном городе и т. п. Иначе гово­ря, нормы размера у дома без уточнения ряда характеристик как самого дома, так и говорящего не существует.

298

Среди подобного прагматического разнообразия особый инте­рес представляет достаточно четко выделяющийся критерий ус­тановления нормы, который сочетает в себе максимальные субъек­тивность и объективность одновременно. Он субъективен, посколь­ку характеризует особым образом каждого конкретного участника коммуникации, и объективен, поскольку для фиксированного участника коммуникации он вычисляется однозначным способом. Речь идет о принятии в качестве нормы параметров самого участ­ника коммуникации.

Естественно прежде всего рассмотреть параметрические при­лагательные, которые характеризуют человека, например рост, возраст, вес, силу и некоторые другие. Совершенно очевидно, что в качестве нормы говорящий часто предлагает не некий сред­нестатистический параметр, например возраст тридцать—сорок лет, рост метр семьдесят—метр семьдесят пять (для мужчины) и т.п., а собственные возраст, рост, вес и т.д.

• А Наташа что-нибудь конкретное говорила о кавалере?

• Что именно?

• Возраст, например.

• Нет, упомянула только, что старый, ну вот, как вы, например.

Тяжелый вздох вырвался из моей груди. Светочке небось только-толь­ко исполнилось восемнадцать, и я, справивший сорокалетие, должен казаться ей Мафусаилом. (Д.Донцова)

Представленное в этом абзаце употребление слова старый ни в коем случае нельзя считать неправильным (как в случае примера с дальтонизмом), хотя автор вместе со своим сорокалетним геро­ем и иронизирует по этому поводу. Но это как раз и показывает существование различных способов фиксации нормы. Ироничес­кий же эффект возникает, поскольку автор в качестве нормы пред­лагает возраст героя (сорок лет). Очевидно, что, во-первых, автор не моложе своего героя, а во-вторых, он рассчитывает на читате­ля также старше этого возраста, что, по-видимому, верно для читателя «иронических детективов». Едва ли такой абзац возмо­жен в прозе действительно молодого автора, обращенной к моло­дым читателям.

Такого рода употребления совершенно нормальны (то есть обыч­ны, естественны и понятны), причем имеют место и более силь­ные сдвиги. Например, старым могут назвать и девятнадцатилет­него юношу, если его обсуждают две пятнадцатилетние школьни­цы, хотя в соответствии со среднестатистической нормой он дол­жен быть признан молодым. Возможны и обратные сдвиги. Так, для девяностолетнего мужчины естественно считать и называть восьмидесятилетнего человека молодым. Для баскетболиста рос­том за два с лишним метра естественно считать мужчину ростом метр девяносто невысоким и т.д.

299

ш

Все приведенные примеры характеризуют прежде всего пози­цию говорящего. Параметры адресата в данных ситуациях менее важны. Так, девятнадцатилетнего юношу школьница, в принци­пе, может назвать старым и в разговоре со своими родителями. Таким образом, мы можем говорить о норме говорящего. Другое дело, что принятие (или непринятие) этой нормы адресатом и соответственно отношение ко всему высказыванию зависит от собственных параметров адресата.

Наряду с нормой говорящего следует ввести и норму адресата, которая опирается на прагматический постулат вежливости. Мно­гие из параметрических прилагательных, будучи применены по отношению к человеку, становятся оценочными. Несмотря на от­носительность такой оценки, можно сделать следующие утверж­дения. В современной европейской культуре на шкале возраста по­ложительная оценка скорее приписывается молодости, на шкале роста — высокому, на шкале толщины — худобе и т.д. Это означа­ет, в частности, что невежливо называть человека старым, низ­ким, толстым, слабым. Кстати, в приведенном выше диалоге, где сорокалетний герой назван старым, постулат вежливости как раз нарушается.

Более того, невежливо так называть и людей, совпадающих с адресатом или близких к нему по возрасту, росту и полноте. Факти­чески говорящий в соответствии с постулатом вежливости настра­ивает норму по параметрам адресата. Такая настройка может про­изводить не только эффект вежливости, но и подобострастности. Так, в частности, происходит, если адресат высок, молод и си­лен, а третье лицо сравнивают с ним. Например, боксеру говорят о его противнике, что он невысок, стар и слаб, что верно только в сравнении с адресатом.

Параметрических прилагательных, которые характеризуют че­ловека, не так много. Однако они ни в коем случае не относятся к языковой периферии, напротив, чрезвычайно важны для языка и частотны в речи. Более того, приведенными примерами дело не ограничивается. Речь идет не только о параметрических прилага­тельных, характеризующих человека в целом, но и о характерис­тиках его отдельных частей: длинные ноги, длинные пальцы, длинный нос, короткие руки, короткие пальцы, толстые ноги и т.д.

Кроме того, прагматические критерии оказываются важными при употреблении прилагательных, для которых норма определя­ется относительно человеческих параметров. Так, по-видимоМУ, определяются понятия высокий забор: 'забор выше человеческого роста'; толстое дерево: 'дерево, которое нельзя обхватить руками' и под. Соответственно, значительно различаются нормы высоты забора или толщины дерева для взрослого и ребенка. Отсюда проистекает и понятный не только психологически, но и лингви­стически эффект, когда большие, высокие и т.д. по детским вос-

поминаниям предметы и существа оказываются по прошествии многих лет маленькими и низкими.

Прагматическая норма определяется ситуацией речи, а точ­нее, параметрами говорящего или адресата. Нормы возраста, дли­ны, высоты — семантические переменные — заменяются пере­менными прагматическими: 'молод по сравнению со мной/для меня', 'высок по сравнению со мной/для меня', 'тяжел по срав­нению со мной/для меня' и т.д.