п

Таблица 9

Уровни толерантности, солидарности (по итогам опроса 2002 г., %)

Вариант ответа	Удмурты разговаривают с близким другом на языке
	удмуртском	русском
1. Люди одних национальностей от природы лучше людей других национальностей	13,3	23,5
2. Нет национальностей, представители которых вызывают недоверие	22,8	15,3
3. Уровни беспокойства: «очень» и «скорее» беспокоят проблемы межнациональных отношений	63,3	61,7

родать подороже». На этом многотрудном пути у него возникают новые знакомства, он соприкасается с множеством новых людей, обладающих иными, чем у него, культурными навыками и ценностями, у него вольно или невольно расширяется этнокультурный кругозор. Разговаривая на русском языке как языке торговли и бартера, он на ходу поезда преодолевает свои предрассудки. Он проникается сознанием, что русский язык становится его личным достоянием, средством и выживания, и обогащения.

Наблюдая, как на рынках Европы, на базарах Стамбула или на улицах Сайгона местный торговый люд, в свою очередь заинтересованный в том, чтобы реализовать свой товар, в течение года или даже быстрее усваивает русский язык, челночник любой национальности проникается убеждением в рациональности и полезности русского языка. Преодолевая страсть к наживе и первоначальное недоверие к любой инакости, он обогащается опытом, а также толерантностью и доверительностью. Формирующийся в нем дух капиталистического индивидуализма одновременно убеждает его в ценности категорий доверительности как элемента социального партнерства. Челночник, предприниматель, фермер, бизнесмен, свободно владеющий русским языком, чувствует под собой твердую почву. Он проникается убеждением, что своим адаптационным потенциалом, социальным восхождением, в том числе обогащением, он обязан не только своему таланту и трудолюбию, но и русскому языку.

Таким образом, подводя общий итог, можно резюмировать, что русский язык, преданный анафеме в конце 1980-х – начале 1990-х гг. идеологами Народных фронтов, Общественных центров, Народных конгрессов, съездов народов, практически через десятилетие обнаружил себя в ряду жизненно важных потребностей – в социальной солидарности, в деинфантилизации – и послужил делу адаптации к процессам социально-экономических трансформаций. Упор на травматический эффект национально-русского двуязычия как центральная идеологема некоторых лидеров этнической мобилизации не смог изменить парадигму языковой жизни и сильно перевесить чашу весов в сторону титульного языка в ущерб языку межэтнического общения. Разговорный русский язык как язык «без галстука» оказался сильнее официальной языковой политики, пытавшейся в административном порядке сократить функции русского языка и умалить его социокультурное значение.

Не поспешный ли это вывод? Разумеется, он требует дополнительного подтверждения (или опровержения) на примере других республик. К счастью, у нас такая информационная возможность имеется.

Цивилизационная значимость языка межэтнических коммуникаций лучше всего проверяется на качество и надежность в переломные периоды истории. Таким моментом в истории функционирования русского языка стало первое постсоветское десятилетие, совпавшее по времени с закатным десятилетием уходящего века. 1990-е гг. принесли народам России постижение роли и значимости общего языка не только как средства преодоления коммуникационных разрывов, но и как механизма рационального восприятия трансформационных процессов, языка как неотъемлемой составной части мобилизационных усилий, в том числе мобилизации воли, энергии, предприимчивости, неистребимой веры во благо взаимополезных коммуникаций. Социально-экономические преобразования, вызванные переходом к рыночной экономике и ответами на вызовы глобализации, сделали людей различных национальностей лично ответственными за свою судьбу. В отличие от советского времени, когда с помощью государственной языковой политики формировали язык межнационального общения, как будто загоняли «дубиной в рай», в постсоветское время люди сами осознали, что сегодня без русского, а завтра без английского в модернизационно-информацион-ный рай не попадешь.

Наряду с государственным языком как языком управления неизмеримо выросла цена разговорного языка, без которого стали немыслимы ни территориальная, ни социальная, ни этническая мобилизация. Подобно Возрождению, раскрепостившему личную инициативу человека, трансформационные процессы возвысили значимость употребления русского языка. В сфере деловой, интеллектуальной и культурной жизни он стал приобретать новую функцию – языка «без галстука», без какой-либо подгоняющей дубины. Разве можно себе представить в современной России экономику, науку, образование, управление, транспорт, медицину, торговлю, средства массовой коммуникации без русского языка как на «выдаче», так и на «приеме»?

Опыт первого постсоветского десятилетия показал, что адаптационный потенциал бывших советских и постсоветских граждан не может быть полноценным и полноправным без менталитета, основанного на расчетливости, рационализме, индивидуализме и предприимчивости. Для того чтобы произошло совмещение с такими традиционными чертами, как коллективизм, духовность и инфантилизм, необходимо, чтобы в общественном устройстве восторжествовали новые устои государственного нациестроительства: правовое поле, гарантирующее равенство (точнее равноправие) граждан и народов перед законом, беспрекословное законопослушание и законоохранение, частная собственность и свобода индивидуального и коллективного предпринимательства, общие этнополитические представления, основанные на праве каждой этнической общности на сохранение своей этнокультурной самобытности. Для того чтобы гражданин России любой национальности мог свободно передвигаться с севера на юг и с запада на восток, не чувствуя дискомфорта в любой республике и в любой иноэтнической среде, надо, чтобы русский язык скреплял пространство России, выполняя не только предписанные Конституцией РФ официальные функции государственного языка, но и обретя неофициальные функции разговорного языка – языка «без галстука».

Этносоциологические исследования, проведенные ЦИМО ИЭА РАН весной 2002 г., показали, что русский язык находится в ряду факторов, способствующих мобилизации, деинфантилизации, а в конечном счете – адаптации к меняющимся условиям жизни. Вместе с тем исследования показали, что процесс становления русского языка как языка «без галстука» происходит скорее стихийно, чем целенаправленно, без поддержки государственных структур. Скорее, наоборот, в некоторых республиках имеет место не только индифферентное, но порой и недостаточное к нему внимание. Изменившиеся этнополитическая и социально-экономическая ситуации, вызвавшие к жизни потребность в языке «без галстука», требуют внесения корректив в языковую политику. Вместо директивного навязывания русского языка в аспекте языковой компетенции от государственных органов требуются усилия по созданию благоприятных условий для употребления русского языка в различных сферах жизнедеятельности. Наряду с лозунгом «Даешь знание языка!» необходим дополнительный – «Даешь использование языка!».

Русский язык как язык «без галстука» не виноват перед другими языками в своей притягательности и в своих удачах. Виноваты лидеры тех этнических мобилизаций, которые не осознали, что без русского языка безнадежны усилия по возрождению и развитию языков этнических образований. К сожалению, эта парадоксальная парадигма, открытая этносоциологами более трех десятилетий тому назад, не вошла в арсенал, в программы, в теорию, а тем более в риторику и практику этнических мобилизаций. Отдавая предпочтение функциональному развитию этнических языков и забывая о необходимости распространения и использования русского языка, их лидеры в начале 1990-х гг. загоняли себя в изоляционистский тупик. Историческая обреченность такого подхода состояла не столько в ущемлении интересов русского языка, сколько в непреднамеренном расколе своего же народа на адаптантов, воспринимающих меняющийся мир в том числе с помощью русского языка, и на инфантилов, выпадающих в люмпенизированный осадок и пополняющих собой ряды социального дна.

Итак, подводя общие итоги, можно утверждать, что русский язык становится не только принадлежностью своего создателя – русского народа, но и национальным достоянием всех народов России. Но это еще – полдела. Проведенные социологические исследования речевого поведения титульных национальностей на русском языке в 20 республиках РФ показали, что важно не только владеть, но и разумно распоряжаться имеющимся социально-коммуникационным капиталом. Любой капитал без движения мертвеет. Капитал, особенно тот, без которого нет эффективного социального партнерства, остается «вещью в себе» и не позволяет людям взаимно обогащать друг друга.

Не так уж часто коллегам по историческому и социологическому ремеслу удается быть свидетелями рождения новой концепции, без которой развитие научного дискурса шло бы своим чередом, но при появлении которой специалисты осознают, что более не могут интерпретировать новую реальность новыми смыслами таким образом, как будто этой концепции не существует. Стоило в одном из докладов произнести: «Русский язык – национальное достояние нерусских народов России», как у этой формулы тут же нашлись не только горячие сторонники, но и холодные противники.

«Героическим броском исполинского стремления» назвал эпоху Возрождения выдающийся французский историк Жюль Мишле. И эта формула приводила в восхищение его знаменитого соотечественника – Люсьена Февра. Очень хотелось бы определить социальные трансформации чем-то подобным, твердо и надолго запоминающимся. Однако суровая реальность не дает сколько-нибудь значимых оснований для такого обобщения. Нужны серьезные дополнительные исследования того, как обретение русского языка сказывается на менталитете, поступках индивидов и коллективном поведении. Если исходить из того, что «культура и традиции, язык, образ жизни и религиозность образуют своего рода "матрицу"» [1, 520], и признать, что именно в рамках этой матрицы формируется и проявляется ментальность, то нельзя не согласиться, что привнесение в «матрицу» дополнительного компонента (в нашем случае – разговорного русского языка) не проходит бесследно. Как показывают обстоятельные этносоциологические опросы, это влияние далеко не однозначно и часто носит ситуативный характер. Тем не менее, если вывести за скобки отдельные детали и частности, можно выделить два направления этого влияния.

Обретение дополнительного ресурса в национальном достоянии в целом способствует усилению социальной мобилизации. При этом данная тенденция имеет более или менее универсальный характер, расширяет мировидение («видение мира» – по Люсьену Февру) человека, усиливая его личные возможности достойно отвечать на вызовы времени и одновременно расширяя основы социального партнерства. Что же касается общей «матрицы», в том числе этничности, то здесь инкорпорация нового элемента в систему сказывается противоречиво, порой действуя в прямо противоположных направлениях. В одних случаях сама «матрица», т.е. этничность, размывается, разрыхляется и ее субъективная равнодействующая – этническое самосознание – маргинализируется и слабеет. В других случаях, как это было выяснено этносоциологами и урбаносоциологами (О.И. Шкаратан) еще в 1960–70-е гг., обретение русского языка вело к повышению этнического самосознания, например у татар, особенно у определенной части горожан, которые сами или родители которых были родом из сельской местности.

Более того, накоплено немало данных, свидетельствующих о том, что вопреки сложившейся традиции считать маргинализацию негативным явлением, обязательной переходной стадией из одной этничности в другую, она (маргинализация) заслуживает позитивной оценки. Установлено немало случаев, когда русский язык не только не разрушает прежнюю этничность, но и повышает, если не сказать обостряет, чувствительность индивида к ценностям и «матрице» своей этничности. Что, спрашивается, плохого в том, что маргинал является обладателем не двойного полуязычия или двойного полукультурья, а вполне комфортно чувствует себя, свободно разговаривая на каждом из языков, и свободно передвигается в пространстве каждой из культур, переходя из одной в другую в зависимости от обстоятельств, ситуаций и собственного вкуса. Такая функция маргинализации, позволяющая свободно выходить из системы одной и входить в систему другой культуры, как показывают итоги этносоциологических исследований, оказывает исключительно благотворное влияние на формирование толерантности и доверительности.

Литература

1. Гуревич А.Я. Уроки Люсьена Февра //Февр Л. Бои за историю. М., 1991.

2. Регионы России. Социально-экономические показатели. Официальное изд.: Стат. сб. 2002. М., 2002.

3. Российская газета. 2003. 17 мая.

4. Российский статистический ежегодник. 2002: Стат. сб. М., 2002.

5. Фукуяма Ф. Великий разрыв / Пер. с англ. М., 2003.

THE LANGUAGE OF SOLIDARITY AND THE SOLIDARITY OF LANGUAGES

M.N. Guboglo

Summary

The article explores the tendencies in the use of the Russian language by non-Russian population of four republics of the Volga Federal Region in the sphere of informal communication.

The author stresses the positive role of the Russian language in the build-up of social capital, with the help of which tolerance, trust and solidarity in inter-ethnic communication can be ensured.

–    –

© 2004

Д.И. Ермолович