§ 3. Квалификация деяния как международно-противоправного

Квалификация деяния как международно-противоправного осуществляется на основе международного права. На такую квалификацию не влияет то обстоятельство, что деяние считается правомерным согласно внутреннему праву государства или правилам международной организации или противоречит им. Такое положение вытекает из самой природы международного права. Не случайно в подготовленном Комиссией международного права ООН проекте декларации о правах и обязанностях государств рассматриваемое положение было связано с принципом добросовестного выполнения обязательств по международному праву: "Каждое государство обязано добросовестно выполнять свои обязательства, возникающие из договоров и иных источников международного права, и не может ссылаться на положения своей конституции или своих законов как на оправдание невыполнения им этой обязанности" *(257).

Если бы субъекты могли не считаться с международными обязательствами, в любой момент отменяя или изменяя их своими внутренними актами, то ни о каком международном праве не могло быть и речи. В подобном случае речь могла идти лишь о чем-то подобном тому, что имелось в виду известной в прошлом концепцией "внешнегосударственного права". Поэтому не случайно в отношении государства соответствующее положение прочно утвердилось в международном праве.

Подготовительный комитет Гаагской конференции по кодификации международного права 1930 г. обратился к правительствам с просьбой выразить свое отношение к положению о том, что "согласно международному праву государство не может уклониться от ответственности, если таковая существует, ссылаясь на положения своего внутреннего права". Это положение так или иначе было поддержано всеми правительствами *(258).

Оно нашло подтверждение в довольно обширной международной судебной практике. В 1932 г. в решении по делу об обращении с польскими гражданами на территории г. Данцига Постоянная палата международного правосудия определила: "...Согласно общепринятым принципам одно государство в его взаимоотношениях с другим государством может ссылаться лишь на нормы международного права..." Государство "не может ссылаться на свою собственную конституцию, чтобы уклониться от выполнения обязательств, возложенных на него согласно международному праву..." *(259).

Постоянная палата международного правосудия в решении 1923 г. по делу о судне "Уимблдон" отвергла утверждения германского правительства о том, что проход судна по Кильскому каналу явился бы нарушением принятых Германией актов о нейтралитете, указав, что "односторонний акт того или иного государства не может превалировать над положениями" договора *(260). Это положение не раз подтверждалось Палатой и в дальнейшем. При рассмотрении в 1932 г. дела о греко-болгарских "общинах" было подчеркнуто: "...Один из общепризнанных принципов международного права гласит, что во взаимоотношениях между государствами-сторонами в договоре положения какого-либо внутреннего закона не могут превалировать над положениями договора" *(261).

Рассматриваемое положение подтверждается и практикой Международного Суда ООН. В решении 1949 г. по делу об увечье, полученном во время нахождения на службе ООН, Суд определил, что поскольку "основанием иска является нарушение международного обязательства несущим ответственность государством-членом,...то государство-член не может оспаривать его на том основании, что это обязательство регулируется внутренним законодательством" *(262).

Наконец, рассматриваемое положение было закреплено в договорной форме на универсальном уровне Венской конвенцией о праве международных договоров 1969 г.: "Участник не может ссылаться на положения своего внутреннего права в качестве оправдания для невыполнения им договора" (ст. 27). Важно отметить правильный выбор термина "внутреннее право" (internal law). Он охватывает все виды внутригосударственных правовых актов и норм, а не только конституцию и законы, о которых говорилось в приведенном выше положении проекта декларации о правах и обязанностях государств.

Дело в том, что порою право отождествляют с законодательством, в том числе и при решении вопроса о соотношении международного и внутреннего права. Так, Конституция Украины признает "частью национального законодательства" действующие международные договоры, согласие на обязательность которых дала Верховная Рада *(263). Нельзя в этой связи не заметить, что договор может быть частью права страны, может обладать силой закона, но не может быть отнесен к законодательству. Международные нормы занимают особое место в праве страны. Надо сказать, что в проекте Конституции России содержалась формулировка, аналогичная той, что содержит Конституция Украины. В ходе Конституционного совещания пришлось обратить внимание на ошибочность формулировки, и от нее отказались.

В Конституции России говорится: "Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора" (ч. 4 ст. 15). А если договор расходится с постановлением правительства или иного органа? Ответ как бы презюмируется: если договор обладает приоритетом применения в отношении закона, то тем более это относится к иным правовым актам. Поэтому было бы предпочтительным говорить не о законе, а о праве государства. Следует также учитывать, что в немалом числе государств существенная роль принадлежит таким источникам права, как обычай и судебный прецедент, которые охватываются понятием "внутреннее право". В Статьях об ответственности государств рассматриваемое положение сформулировано так:

Статья 3. Квалификация деяния государства как международно-противоправного

Таким образом, в международном праве проблема его соотношения с внутренним правом государств при решении вопросов ответственности решена совершенно четко - квалификация деяния как международно-противоправного определяется исключительно международным правом. Однако соответствующее положение не нашло должного отражения во внутреннем праве государств, что при определенных условиях может отрицательно сказаться на реализации международной ответственности.

Как известно, Конституция США первой признала международные договоры наряду с Конституцией и законами высшим правом страны (ст. VI). Объяснялось это стремлением федеральной власти лишить штаты возможности издавать "законы, уничтожающие обязательную силу договоров (отдел 10 ст. VI). Этот момент констатируют исследователи разных стран *(264).

Поскольку договор и закон согласно Конституции обладают равной юридической силой в правовой системе страны, то последующий закон может отменять ранее заключенный договор. В доктринальной кодификации Американского института права говорится: "Закон Конгресса превалирует над ранее принятой нормой международного права или положением соглашения как нормой права Соединенных Штатов..." *(265)

Подобное положение может породить трудности с решением вопросов ответственности за нарушение международных обязательств. Для того, чтобы ограничить возможность наступления ответственности за нарушение договоров, американские суды создали прецедентное право, направленное на достижение этой цели. Еще в 1804 г. Верховный Суд принял решение по делу "Мюррей против Чарминг Бетси", в котором говорилось, что "принятый Конгрессом закон никогда не следует толковать так, чтобы он нарушал международное право, если имеется какая-либо возможность иного истолкования".

О том, как применяется это положение, можно судить по решению суда Нью-Йорка 1988 г. по делу "США против Организации освобождения Палестины". В 1947 г. между ООН и США было заключено соглашение о Штаб-квартире ООН в Нью-Йорке. В соответствии с соглашением ООН в 1974 г. предложила ООП создать свою миссию наблюдателей. Предложение было оспорено в судебном порядке еврейской общественной организацией, однако суд подтвердил правомерность предложения ООН.

В марте 1988 г. вступил в силу принятый Конгрессом Антитеррористический закон, одной из целей которого было закрытие миссии ООП. На основе закона администрация возбудила в суде дело против ООП, добиваясь прекращения деятельности ее миссии. Суд подтвердил полномочия конгресса издать закон, отменяющий ранее заключенный договор. Но при этом, сославшись на упомянутое решение 1804 г., указал, что такое намерение должно быть абсолютно ясным. Если этого нет, то суд в соответствии с прецедентным правом обязан согласовать закон и договор *(266).

Следовательно, несмотря на то, что инициаторы принятия Антитеррористического закона заявляли о такой цели, как закрытие миссии ООП в нарушение соглашения с ООН, суд не признал наличия такого намерения, поскольку в законе не было прямой ссылки на это соглашение. Иными словами, признавая в принципе право конгресса издавать законы, противоречащие международным обязательствам страны, американские суды стремятся толковать это право ограничительно.

Положение, существующее в Великобритании, весьма близко к существующему в США. При рассмотрении Судом Королевской скамьи в 1966 г. дела "Саломон" лорд Диплок относительно применения закона, противоречащего международным обязательствам, заявил: "Если положения законодательства ясны и не вызывают сомнений, они подлежат применению, независимо от того, реализуют они или не реализуют договорные обязательства Ее Величества, поскольку суверенная власть Королевы в Парламенте охватывает и нарушение договоров". В подтверждение лорд сослался на целый ряд судебных прецедентов *(267). Сознавая опасность подобного положения, лорд Диплок напомнил о правиле, смягчающем его категоричность: "Однако, если положения законодательства неясны, могут обоснованно толковаться по-разному, то договор обретает свое значение, поскольку существует презумпция того, что Парламент не намеревался действовать в нарушение международного права..." *(268)

Подобное положение трудно совместить с интересами обеспечения международного правопорядка, поддержание которого требует признания приоритета за международным правом в сфере его действия. Первые признаки развития внутреннего права в этом направлении можно обнаружить в некоторых конституциях, принятых после Первой мировой войны. Веймарская конституция Германии 1919 г. признала общепризнанные нормы международного права частью права страны (ст. 4). Аналогичное положение содержала Конституция Австрии 1920 г. (ст. 9). Конституция республиканской Испании 1931 г. сделала следующий шаг, признав частью права страны как обычные, так и договорные нормы, установив приоритет последних в отношении законов.

Начало новому этапу в совершенствовании взаимодействия внутреннего и международного права положили конституции, принятые после Второй мировой войны. Основной закон ФРГ установил, что общие нормы публичного международного права будут составной частью федерального права и будут обладать приоритетом перед законами (ст. 25). Близкие этому положения содержала Конституция Франции 1946 г. (ст. 54, 55).

По тому же пути идут и новейшие конституции европейских стран. Согласно Конституции Польской Республики 1997 г., ратифицированный договор является частью правопорядка страны. В случае, если не удается согласовать ратифицированный договор и закон, применению подлежит первый (ст. 91). Аналогичные положения содержат конституции и других европейских стран, например Болгарии, Греции, Кипра, Испании, Португалии, Швейцарии.

Отмеченная тенденция нашла определенное отражение и в конституционном праве государств, образовавшихся в результате распада СССР. Конституция Белоруссии "признает приоритет общепризнанных принципов и норм международного права и обеспечивает соответствие им своего законодательства" (ст. 8). Аналогичные положения содержат конституции Узбекистана, Туркмении, Эстонии и др.

Конституция России 1993 г. установила, что общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры РФ являются составной частью ее правовой системы. Но приоритет перед законами оговорен лишь в отношении договоров (ч. 4 ст. 15).

Вместе с тем, еще многие страны придерживаются положения о том, что договоры обладают силой закона, поэтому коллизии между договором и законом решаются на основе общих принципов права: закон последующий отменяет закон предыдущий, закон специальный обладает приоритетом в отношении закона общего (Дания, Ирландия, Исландия, Норвегия, Румыния, Турция, Финляндия и др.).

Из сказанного следует, что постепенно набирает силу тенденция к признанию приоритета международных норм во внутреннем праве. Тенденция закономерная. Есть основания полагать, что она станет всеобщей. Без этого трудно обеспечить уровень международного правопорядка, требуемый условиями современной международной жизни. Тем не менее, пока эта тенденция характерна для сравнительно небольшого числа государств, что не может не создавать определенных трудностей и в реализации отношений ответственности.

Особую сложность представляет проблема соотношения международных обязательств и конституции. Будучи основой правовой системы государства, конституция обладает высшей юридической силой, приматом в отношении всех остальных правовых норм, действующих в стране. Международное право учитывает особый статус конституций. Оно закрепило суверенное право государства свободно выбирать и развивать свою правовую систему. Международное право требует уважать установленный конституцией правопорядок. Уважение суверенитета государства означает и уважение его права.

Вместе с тем свобода государства в определении характера своей правовой системы не является и не может являться безграничной. Интернационализация жизни национальных обществ диктует необходимость интернационализации и национальных правовых систем. Они должны быть способны взаимодействовать друг с другом и с международным правом. Принцип суверенного равенства государств, закрепляя право государства на выбор своей политико-правовой системы, связывает это со следующим обязательством: "каждое государство обязано выполнять полностью и добросовестно свои международные обязательства". Принцип добросовестного выполнения обязательств по международному праву предусматривает, что при осуществлении суверенных прав, включая право устанавливать свои законы и административные правила, государства "будут сообразовываться со своими юридическими обязательствами по международному праву". Иными словами, одной из функций национальной правовой системы должно быть обеспечение выполнения государством своих международно-правовых обязательств и тем самым ограничение возможностей международных правонарушений. Внутреннему праву будет принадлежать все более важная роль в осуществлении международных обязательств.

В международном праве вопрос о коллизии конституции и международных обязательств решается однозначно. Как уже отмечалось, в принятом Комиссией международного права проекте декларации о правах и обязанностях государств говорится, что государство не может ссылаться на положения своей конституции как на оправдание невыполнения своих обязательств. Это положение прочно утвердилось в международной судебной практике.

В решении 1932 г. по делу об обращении с польскими гражданами на территории г. Данцига Постоянная палата международного правосудия определила: государство "не может ссылаться на свою собственную конституцию с тем, чтобы уклониться от выполнения обязательств, возложенных на него согласно международному праву или действующим международным договорам..." *(269).

Рассматриваемое положение было закреплено Венской конвенцией о праве международных договоров, которая подтвердила, что "участник не может ссылаться на положения своего внутреннего права в качестве оправдания для невыполнения договора" (ст. 27). Понятие "внутреннее право" охватывает правовую систему в целом, включая конституцию. Это подтверждается и ст. 46 Конвенции: "Государство не вправе ссылаться на то обстоятельство, что его согласие на обязательность для него договора было выражено в нарушение того или иного положения его внутреннего права, касающегося компетенции заключать договоры, как на основание недействительности его согласия..." Вопросы компетенции заключать договоры решаются конституционным правом.

Показательно, что как в Комиссии международного права ООН, так и на Венской конференции было немало противников приведенных положений. Они утверждали, что многие страны не могут признать примата каких бы то ни было международных обязательств над конституционными нормами *(270). Однако большинство делегаций поддержали предложенное Комиссией правило. Более того, был внесен ряд поправок, направленных на его конкретизацию относительно конституционного права. Одна из таких поправок была предложена делегациями Украины и Перу. Эта поправка была воплощена в приведенной выше статье 46 Конвенции. Показательно, что в конечном счете ни одна делегация не голосовала против принятия статьи и лишь трое воздержались *(271).

Следовательно, практически единодушно государства признали норму, из которой следует, что государство не может избежать ответственности за международное правонарушение, ссылаясь на свою конституцию. Соответствующее положение отражено в Статьях об ответственности государств ( ст. 3). В комментарии к этому положению говорится, что выражение "внутреннее право" "охватывает все положения внутреннего правопорядка, как писаные, так и неписаные, будь то в форме конституционных или законодательных норм, административных постановлений или судебных решений" *(272).

Анализ внутреннего права государств свидетельствует, что оно решает вопросы, связанные с коллизией конституции и международных обязательств иначе, чем международное право. В США издавна существует положение, которое в 1871 г. в решении по делу "Чероки Тобако" было сформулировано Верховным Судом следующим образом: "Едва ли следует говорить, что договор не может изменять Конституцию или быть действительным, если он нарушает этот акт" *(273). Это положение подтверждалось Верховным Судом и в дальнейшем *(274).

На основе анализа практики США Американский институт права пришел к выводу, что нормы международного права не могут осуществляться в нарушение Конституции. Более того: "Президент, действуя в пределах своих конституционных полномочий, может по Конституции обладать властью совершать такие действия, которые представляют собой нарушение международного права". Замечу, что это трудно совместимое с международным правом положение подвергается критике научной общественностью США *(275). Что же касается международно-правовых последствий такого рода правонарушений, то Институт обоснованно отмечает, что "невыполнение Соединенными Штатами своих обязательств в силу их неконституционности не освобождает Соединенные Штаты от ответственности по международному праву" *(276).

На принципе абсолютного примата конституции основаны и правовые системы стран Латинской Америки. В Конституции Эквадора говорится, что "все законы, декреты, регламенты, предписания, постановления, пакты или международные договоры, которые каким-либо образом находятся в противоречии с Конституцией или отступают от ее текста, не имеют силы" (ст. 189). Аналогичные положения содержат и другие конституции стран континента. Такое же положение с конституционным правом новых независимых государств Африки и Азии. Объясняется это тем, что суверенитет достался им нелегко, и тем, что приходится прилагать немало сил для его сохранения. Есть, однако, основания полагать, что постепенно положение будет меняться. Об этом пишут и юристы из упомянутых стран *(277).

Наблюдается определенная тенденция к смягчению "конфликта" между конституционным и международным правом. Немногие страны придали международным договорам высший статус, они пользуются приоритетом даже перед нормами конституционного права, например Бельгия, Люксембург. Значительное число государств исходят из того, что в исключительных случаях, когда договор оказывает влияние на содержание конституции или устанавливает иные правила, он обладает приоритетом перед конституцией или равным ей статусом. Такие договоры должны одобряться парламентами квалифицированным большинством голосов. Представляет в этом плане интерес формулировка соответствующего положения Конституции Королевства Нидерландов: "Любое положение международного договора, вступающее в противоречие с Конституцией, подлежит одобрению большинством не менее чем в две трети голосов депутатов Генеральных штатов" (ч. 3 ст. 91) *(277-1).

Несколько иная конструкция состоит в том, что законодательство предусматривает возможность внесения в конституцию изменений в соответствии с договором при условии, что поправки будут сделаны до принятия договора. Конституция России закрепила свою высшую юридическую силу в правовой системе страны. Соответственно установила, что "законы и иные правовые акты, принимаемые в Российской Федерации, не должны противоречить Конституции Российской Федерации" (ч. 1 ст. 15). Как видим, нормы международного права не упомянуты. Однако поскольку они признаны частью правовой системы, то на них распространяется общее положение.

Вместе с тем, в Федеральном законе "О международных договорах Российской Федерации" от 15 июля 1995 г. *(277-2) предусматривается порядок выражения согласия на обязательность договоров, содержащих правила, отличные от положений Конституции. Выражение согласия возможно только после внесения соответствующих поправок в Конституцию (ст. 22). Аналогичное положение содержит Конституция Украины (ч. 2 ст. 9). То обстоятельство, что в одном случае соответствующее положение содержится в обычном законе, а в другом - в конституции, не имеет существенного значения. Смысл этого положения лишь в том, что такая возможность заранее оговорена. Предусмотрена возможность коллизии международных обязательств и конституции, а также указан путь ее решения в пользу первых.

Поэтому такая конструкция в принципе приемлема для любой правовой системы независимо от того, отражена она в праве или не отражена. Согласно ст. 54 и 55 Конституции Франции договоры обладают приоритетом перед законами, но уступают Конституции. Когда же реально возникла коллизия договора с Конституцией, была применена рассматриваемая конструкция. Конституционный совет Франции нашел, что Маастрихтский договор о Европейском Союзе 1992 г. содержит положения, противоречащие Конституции страны. Поэтому до его ратификации должны быть внесены соответствующие изменения в основной закон. *(278)

По-особому коллизия договор - конституция решалась в Германии и Японии, которым пришлось решать проблему обязательств, возложенных на них победителями. Основной Закон ФРГ установил, что общие нормы публичного международного права будут обладать приоритетом перед законами (ст. 25). Федеральный конституционный суд истолковал это положение следующим образом: общие нормы международного права обладают приоритетом в отношении германского внутреннего права, но не конституционного права *(279). Вместе с тем, особый статус был признан за политическими договорами, которые постепенно ликвидировали оккупационный режим. Они признаются конституционными даже в том случае, если складывающееся на их основе положение в переходный период не вполне соответствует Основному Закону, при условии, что их общая тенденция такова, что приближает состояние, требуемое Основным Законом *(280).

Известны случаи, когда при особых обстоятельствах договоры затрагивали важные конституционные вопросы. Договор об объединении Германии 1990 г. содержит целую главу "Основной Закон" (гл. II). Она содержит ряд положений об изменениях в конституционном праве. В заключительной статье сказано: "Настоящий Договор после вступления в силу будет действующим федеральным правом" (ч. 2 ст. 45) *(281).

Положение в Японии имеет определенное сходство с тем, что говорилось о ФРГ. Правительство Японии придерживается позиции, согласно которой одни договоры подчинены Конституции, а другие обладают перед ней приоритетом. К первым относятся двусторонние политические и экономические договоры. Ко вторым - договоры, содержащие "принятые нормы международного права" и договоры, которые касаются "вопросов жизненно важного значения для судьбы государства, такие как акт о капитуляции или мирный договор" *(282).

В данном случае важно признание приоритета общепризнанных норм международного права. Думается, что со временем признание высшей юридической силы, во всяком случае, за основными принципами международного права, получит широкое распространение. Согласно итальянской Конституции 1947 г. "правовой порядок Италии согласуется с общепризнанными нормами международного права" (ст. 10). Аналогичное положение содержится в Конституции Грузии (ч. 2 ст. 6).

Через три года после принятия Конституции Кассационный суд Италии пришел к следующему заключению: "Существуют, таким образом, преобладающие принципы, вытекающие из необходимости обеспечить сосуществование цивилизованных государств... Они требуют, чтобы итальянское внутреннее право соответствовало обычному международному праву..." *(283)

Таким образом, конституционное право устанавливает свое верховенство в правовой системе государства, свой примат в отношении всех норм, входящих в эту систему, включая инкорпорированные нормы международного права. В свою очередь, международное право установило свой примат в сфере межгосударственных отношений, включая отношения ответственности. Получает развитие тенденция к признанию общих норм международного права страны и придания им приоритетного статуса в отношении иных норм внутреннего права. Это относится и к международным нормам об ответственности. Думается, что при таком положении внутреннее право государств не будет создавать серьезных препятствий на пути осуществления международной ответственности.

Сказанное о внутреннем праве государств в значительной мере относится и к правилам международной организации. Под "правилами организации" понимаются учредительные акты организации, принятые в соответствии с ними решения и резолюции, а также установившаяся практика организации *(284). Из этого следует, что правила организации имеют иную юридическую природу, чем внутреннее право государств. Это различие имеет значение и для ответственности.

В уже упоминавшемся решении Постоянной палаты международного правосудия по делу об обращении с польскими гражданами на территории Данцига говорилось о недопустимости ссылок на внутреннее право, включая конституции спорящих государств для обоснования ответственности *(285). В отличие от этого, некоторые правила организации, прежде всего, ее учредительный акт, порождают международно-правовые обязательства, и за их нарушение организация несет международную ответственность. В консультативном заключении о формировании Комитета морской безопасности Международной морской организации (ИМО) Международный Суд ООН установил, что Комитет был сформирован Ассамблеей ИМО в нарушение конвенции, являющейся учредительным актом Организации *(286). ИМО приняла заключение к сведению и меры к исправлению положения.

Следующее отличие правил организации от внутреннего права государств нашло отражение в Венских конвенциях о праве договоров. Они содержат положения о том, что конвенции применяются к учредительным актам международных организаций и к принятым в рамках организации договорам "без ущерба для любых соответствующих правил данной организации" ( ст. 5). В преамбуле Конвенции о праве договоров с участием международных организаций говорится, что ничто в Конвенции "не должно толковаться как затрагивающее те отношения между международной организацией и ее членами, которые регулируются правилами этой организации".

Имеются в виду правила организации, определяющие права и обязанности ее членов, а также порядок принятия учредительного акта, его изменения и прекращения, порядок подготовки договоров в рамках организации *(287). При выступлении относительно рассматриваемого положения на Венской конференции по праву договоров 1968-1969 гг. мне пришлось обратить внимание на то, что оно касается специальных правил, которые могут превалировать над диспозитивными нормами, но не могут отступать от императивных норм *(288).

Это положение применимо и к решению вопросов об ответственности за международно-противоправные деяния. Организация может установить особые нормы об ответственности за нарушение ее устава. Такие случаи предусмотрены Статьями об ответственности государств, которые рассматривают как lex specialis. Речь идет о случаях, когда условия наличия противоправного деяния или содержание ответственности или ее имплементации определяются специальными нормами международного права ( ст. 56).

Специальный режим ответственности характерен для международных организаций, связанных с особо опасной деятельностью, например космической *(289). В таких случаях речь идет об ответственности за риск.

Среди международных организаций особое место занимает всеобщая организация безопасности - ООН. Ее Устав предусматривает меры воздействия на правонарушителя, которые приемлемы и для других организаций. Например, лишение права голоса в Генеральной Ассамблее в результате задолженности по взносам (ст. 19). Предусмотрена возможность приостановления осуществления прав и привилегий, принадлежащих члену Организации (ст. 5). Член, систематически нарушающий принципы Устава, может быть исключен из Организации (ст. 6). Вместе с тем, предусмотрены меры, не типичные или даже невозможные для других организаций, в частности, меры обеспечения реализации ответственности за нарушение норм общего международного права. Широки полномочия Совета Безопасности ООН в отношении тягчайших правонарушений, связанных с нарушениями мира или актами агрессии (гл. VII).

Особое положение Устава ООН, который является своего рода конституцией международного сообщества, закреплено его ст. 103, согласно которой в случае, если обязательства членов по Уставу окажутся в противоречии с их обязательствами по какому-либо другому международному соглашению, преимущественную силу имеют обязательства по Уставу. Устав содержит различные по правовому статусу нормы. Одни из них являются императивными (jus cogens). К ним, в первую очередь, относятся принципы Устава, которые являются и основными принципами международного права. Они обладают императивной силой независимо от ст. 103.

Вторую категорию норм Устава образуют те, которые обладают приоритетной силой именно благодаря ст. 103. Сюда, в частности, относятся нормы, определяющие полномочия Совета Безопасности и силу его решений.

Наконец, есть нормы, на которые ст. 103, пожалуй, не распространяется. Например, могла ли Венгрия в известном деле "Габчиково-Надьмарош" обосновать отказ от выполнения соглашения тем, что необходимые для продолжения гидротехнических сооружений средства ей нужны для покрытия задолженности перед ООН? Думается, что едва ли.

Особое положение Устава учтено в Статьях об ответственности государств: "Настоящие Статьи не затрагивают Устав Организации Объединенных Наций" ( ст. 59) *(290). Как видим, исключение сделано лишь для Устава ООН и не распространяется на учредительные акты иных международных организаций.

Сказанное вовсе не значит, что ООН не несет ответственности за свои действия, так же как и другие организации. Об этом свидетельствует и практика Международного Суда. Уже в 1949 г. Суд сформулировал положение, согласно которому ООН может быть субъектом правоотношений ответственности, отстаивая свое право на обеспечение соблюдения обязательств, принятых в отношении Организации *(291). В 1999 г. Международный Суд определил, что ООН несет ответственность за поведение ее органов или агентов *(292).

Таким образом, внутреннее право государств не оказывает влияния на международные отношения ответственности. Лишь при решении конкретных вопросов, связанных, например, с возмещением ущерба, причиненного иностранцам, оно может приобретать значение. Правила международной организации также не влияют на ее международную ответственность, но они могут устанавливать особый режим ответственности в отношении государств-членов. Этот режим не должен противоречить общим принципам ответственности.

Ни при обсуждении в Шестом комитете, ни в письменных замечаниях правительств не были высказаны критические замечания в отношении проектов ст. 1, 2, 3 Части первой.