6. Экстремизм в среде молодежи.

Под экстремизмом в современной науке принято понимать приверженность социальных акторов (субъектов социального действия – отдельных личностей, групп, институтов) крайним взглядам и мерам. Однако в подобной трактовке присутствует определенная размытость. Как «крайние» можно охарактеризовать и идеологическое обоснование терроризма, и левые взгляды. Наличие правой и левой составляющей, конкуренции и конфликта между ними, стремление к трансформации существующего социального порядка являются нормой для демократического политического процесса.

Представление об объеме, неоднозначности понятия «экстремизм» и, следовательно, возможной произвольности правоприменительной практики дает действующий Федеральный закон от 25 июля 2002 года №114-ФЗ «О противодействии экстремистской деятельности» в редакциях 2006-2007 гг., включающий достаточно обширный перечень деяний, трактуемых как экстремистская деятельность.

С точки зрения данного закона, «экстремистская деятельность (экстремизм):

насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации;

публичное оправдание терроризма и иная террористическая деятельность;

возбуждение социальной, расовой, национальной или религиозной розни;

пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности человека по признаку его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии;

нарушение прав, свобод и законных интересов человека и гражданина в зависимости от его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии;

воспрепятствование осуществлению гражданами их избирательных прав и права на участие в референдуме или нарушение тайны голосования, соединенные с насилием либо угрозой его применения;

воспрепятствование законной деятельности государственных органов, органов местного самоуправления, избирательных комиссий, общественных и религиозных объединений или иных организаций, соединенное с насилием либо угрозой его применения;

совершение преступлений по мотивам, указанным в пункте "е" части первой статьи 63 Уголовного кодекса Российской Федерации [политическая, идеологическая, расовая, национальная или религиозная ненависть или вражда либо ненависть или вражда в отношении какой-либо социальной группы – В.П., Е.Р.];

пропаганда и публичное демонстрирование нацистской атрибутики или символики либо атрибутики или символики, сходных с нацистской атрибутикой или символикой до степени смешения;

публичные призывы к осуществлению указанных деяний либо массовое распространение заведомо экстремистских материалов, а равно их изготовление или хранение в целях массового распространения;

публичное заведомо ложное обвинение лица, замещающего государственную должность Российской Федерации или государственную должность субъекта Российской Федерации, в совершении им в период исполнения своих должностных обязанностей деяний, указанных в настоящей статье и являющихся преступлением;

организация и подготовка указанных деяний, а также подстрекательство к их осуществлению;

финансирование указанных деяний либо иное содействие в их организации, подготовке и осуществлении, в том числе путем предоставления учебной, полиграфической и материально-технической базы, телефонной и иных видов связи или оказания информационных услуг¹.

Определение экстремизма через перечень конкретных действий дает слабое представление об его сущностных основаниях. Насилие, агрессия, как указывалось ранее, является важным атрибутирующим признаком экстремизма, однако только к насилию экстремизм явно не сводится. Необходимость принятия специальных законодательных актов, введение в законодательство понятия «экстремизм», создание специальных структур по борьбе с ним – это следствие признания особой опасности данного вида преступной деятельности. Далеко не каждый вид криминала в глазах политического руководства заслуживает такого «признания». Особая опасность экстремизма состоит в том, что его объектом являются не отдельные люди или предметы, а целые социальные группы, политические системы, а иногда и общество в целом. «Вина» этих объектов состоит, прежде всего, в том, что они отличаются от «идеального» состояния, бытующего в представлениях субъекта экстремистской деятельности. Неотъемлемым признаком экстремизма, является, таким образом, нетерпимость, следствием которой становится либо уничтожение, либо радикальная трансформация объекта. Чаще всего эта нетерпимость выражена в форме ксенофобии – враждебности, часто смешанной со страхом, по отношению к тем, кто принадлежит к иным этническим, конфессиональным, социокультурным группам. Именно она составляет ментальную предпосылку экстремизма.

Экстремизм и ксенофобия связаны между собой, но имеют существенные различия. Ксенофобия - это одна из черт массового сознания, которая носит преимущественно стихийный характер, даже и в тех случаях, когда развивается под воздействием целенаправленных информационно-пропагандистских усилий, тогда как экстремизм - это более или менее оформленная идеология и целенаправленная деятельность организованных групп, реже отдельных лиц².

Частным случаем ксенофобии является этнофобия (или этнофобии) - страхи, направленные как против конкретных этнических общностей, так и против некоего слабо дифференцированного в массовом сознании конгломерата «чужих» народов («кавказцев», «южан», «инородцев»)¹. Именно на этнофобии основана такая разновидность экстремизма как этнический экстремизм.

Рассматривая экстремизм и ксенофобию применительно к молодежной среде, следует отметить, что они, в определенной степени, свойственны молодежи в силу ряда характеристик данной возрастной группы. Именно в молодом возрасте несовершенство окружающего социального мира ощущается наиболее остро. Соответственно, появляется либо желание отгородиться от этой действительности и создать свой собственный мир (вариант «ухода»), либо его переделать (вариант «мятежа»), не обращая внимания на готовность этого мира к трансформации. «Молодежь – становящийся субъект общественного воспроизводства, поэтому ее социальное положение характеризуется неполнотой социального статуса, маргинальностью социальных позиций, неопределенностью социальных идентификаций. Последнее затрудняет отождествление себя с ингруппами и аутгруппами, порождает противоречие в самосознании между "МЫ" и "ОНИ", что в свою очередь выливается в экстремальность сознания и поведения»².

Однако данные эмпирических исследований показывают, что утверждение, согласно которому молодежь всегда и везде гораздо радикальнее в политическом отношении представителей старших возрастных групп, в том числе, и в плане предрасположенности к протестным формам участия, является, скорее всего, стереотипом.

Для сравнения, по данным исследования социально-политической активности молодежи в 8 странах Европы, нелегальные и насильственные формы политической борьбы сравнительно редки (3% и реже, с примечательным исключением Великобритании, где порядка 10% респондентов заявили о приемлемости подобных действий). Чаще всего молодежь принимает участие в законных демонстрациях в Италии, Германии и Франции. Итальянцы также часто принимают участие в забастовках, за ними идут французы³.

Данные ряда российских исследований показывают, что готовность молодежи к участию в протестных выступлениях ниже, чем у населения в целом. В ходе опроса ВЦИОМ 2006 г. (на пике протестной активности россиян за 2000-е гг.) 35% респондентов указали на то, что они могут присоединиться к акциям протеста, если они будут проходить в их городе (районе). Среди молодежи таковых было 26%⁴.

По данным исследования Института социологии РАН «Молодежь новой России» (2007 г.), в ситуации резкого ухудшения условий жизни готовы выйти на улицу и протестовать 17% респондентов старшего поколения и 11% молодых респондентов. «Идти на баррикады»  и с оружием в руках отстаивать свои интересы готовы равное число как молодых, так и старших россиян (по 4% соответственно). Причем, наивысший уровень готовности взяться за оружие демонстрируют, прежде всего, самые молодые. Так среди 17 и 18-летних доля таких «активных борцов» составляет 9% и 6% соответственно. Для сравнения – среди 24-25-летних воинственные настроения заметно меньше (2% и 3%)¹.

Исследования, проведенные в последнее время, фиксируют аналогичное распределение данных по возрастным группам. В июне 2008 г. среди лиц 18-35 лет ФОМ зафиксировал 23% тех, кто допускает для себя возможность присоединиться к акциям протеста – доля, аналогичная доле по выборке в целом. Участвовавших в акциях протеста за последний месяц в данной возрастной группе оказалось 2% (в выборке – 3%). Допускают для себя возможность участия в акциях протеста 32% молодежи (против 31% по выборке в целом). Считают акции протеста эффективным способом достижения целей 37% молодежи (против 36% по выборке в целом)².

Тем не менее, анализ результатов исследований политической активности молодежи позволяет, наряду с ростом аполитичности и отказа от социальной активности, зафиксировать нарастание социального негативизма и слабоартикулированного протеста. Таким образом, скорее всего, находит выход спонтанная неудовлетворенность сложившейся ситуацией, в том числе и в сфере управления и власти. 47,2% молодых людей, по данным исследования «Социальное аутсайдерство молодежи в Белгородской области: причины, механизмы и социальные следствия», не устраивает то общество, в котором они живут. Причем, наиболее значимые факторы этого недовольства связаны, прежде всего, с базовыми характеристиками политического и экономического устройства общества. Так, 27,6% респондентов в качестве причин указали отсутствие справедливости, столько же – правовой беспредел, 20,0% - резкое деление на богатых и бедных, 18,2% - распространение коррупции. Осознание несправедливости и, зачастую, враждебности окружающего мира порождает страх перед будущим, который испытывает каждый третий молодой человек (33,6%). В определении уровня своих возможностей самую низкую оценку молодежь дает именно способности влиять на принятие решений, касающихся жизни города, района (лишь 23,6% считают, что могут оказать на них влияние). Для сравнения - добиться материального благополучия в существующих условиях считают возможным 59,6%¹. Естественно, недовольство обществом, осознание его несправедливого устройства и представление о невозможности повлиять на них влекут отрицание нормативности.

По данным социологической службы «Циркон», за 2006 год предрасположенность оппозиционно настроенной молодежи к легальным формам политической борьбы, таким как сбор подписей и петиций, участие в санкционированных властями митингам и манифестациях, снизилась. И – напротив – несколько выросла доля респондентов, готовых к бойкоту властей, а также захвату зданий, блокаде транспортных магистралей. Главным мотивирующим фактором молодежного радикализма является бедность и отсутствие каких бы то ни было перспектив на будущее. Не случайно большую предрасположенность к радикальным методам борьбы демонстрируют респонденты, которые по самооценкам «еле сводят концы с концами». Причем, молодые радикалы концентрируются в основном в провинции, их там больше, чем в Москве. Таким образом, можно констатировать, что хотя общий уровень протестного потенциала за последний год не вырос, в то же время, сформировались, хотя и немногочисленные, но заметные анклавы молодежного радикализма, которые локализуются в основном на социальном дне².

При восприятии идеологии, основными компонентами которой являются немедленное переустройство общества, даже при возможном сопротивлении, радикализм становится экстремизмом. В зависимости от доминирующих целей общественной трансформации экстремистские идеологии и, соответственно, организации молодежи условно можно классифицировать на 1) социально-политические, 2) националистические, 3) религиозные. Впрочем, данная классификация условна, поскольку ряд организаций и идеологий, при преобладании собственно политических целей, могут преследовать и цели трансформации этнической и религиозной структуры общества и наоборот.

К наиболее массовым радикальным политическим организациям молодежи в современной России можно отнести, прежде всего, Авангард Коммунистической молодежи и Национал-большевистскую партию. Последняя, несмотря на формальное отсутствие этого в программе, фактически представляет собой именно молодежную организацию, так как подавляющее большинство ее участников – молодые люди. Безусловно, собственно политические цели преобладают в идеологии НБП, но русский национализм также занимает в ней существенное место. Особенно это прослеживалось 5-10 лет назад, когда организация была на волне популярности и притягивала к себе молодых радикалов самой разной направленности. НБП является старейшей в России радикальной политической организацией, и фактически это единственная зарегистрированная молодежная организация, которая была признана экстремистской решением суда. После этого ее легальная деятельность прекратилась, хотя представители НБП периодически мелькают в различных уличных акциях.

К радикально-националистическим организациям относятся: Движение против нелегальной иммиграции, Русский общенациональный союз, Национал-социалистическое общество, Союз русского народа, Евразийский союз молодежи. Сохраняются также осколки Русского Национального Единства (РНЕ) - организации, имевшей значительное влияние в 1990-е гг. и разветвленную сеть отделений в регионах России. В данном случае приводятся примеры организаций, пропагандирующих русский национализм – из-за их массовости и известности. Следует помнить, однако, что в России действуют и националистические организации и движения с иной этнической составляющей.

Из неформальных молодежных организаций экстремистскими являются разные радикально-националистические группировки типа скинхедов – такие, как «Формат 18». Причем, националистические группировки и организации, в отличие от лоялистских, созданных с целью поддержки властных инициатив, имеют гораздо более «доктринальный» характер. Именно они зачастую демонстрируют «превращенную форму протестного поведения» в условиях жестко управляемого политического процесса, когда фактически не существует институциональных возможностей для политического протеста¹.

К радикальным религиозным организациям (а очень часто конфессиональность так или иначе маркирует этничность), деятельности которых в России свойственны признаки экстремизма, можно отнести исламскую «Хизб ут-Тахрир» и некоторые религиозные организации, идентифицирующие себя с православием и неоязычеством. С лета 2007 года начал составляться и публиковаться федеральный список экстремистских материалов. Он включает целый ряд неоязыческих материалов, явно и резко интолерантных по отношению к другим религиям (в первую очередь – к христианству), а зачастую и явно расистских и антисемитских. Основная масса этих материалов принадлежит перу известных ультраправых активистов А. Добровольского и В. Вострягова. Объектом ненависти религиозных радикалов разных конфессий являются и иудаизм, и ислам, и православие, и различные неправославные христианские конфессии. Радикальные религиозные организации ведут активную пропаганду в СМИ, прежде всего, в сетевых. Чаще всего, по подсчетам экспертов Центра «Сова», ксенофобные материалы публикуются в отношении протестантских церквей, «новых религиозных движений», а также мусульмане².

Как указывалось выше, ксенофобия является ментальной предпосылкой экстремизма. Основными элементами квазиидеологии экстремизма следует считать конфликтную картину социальной действительности, легитимность насилия. Поэтому собственно насильственным, экстремистским акциям в среде молодежи предшествует их легитимация в сознании. Эта легитимация имеет внутреннюю логику и осуществляется под воздействием разноуровневых факторов, обусловленных как актуальными социальными процессами, так и деформацией культурных традиций России.

Социологические опросы, проводимые как в среде молодежи, так среди населения России в целом, фиксируют наличие достаточно широкой социальной базы в российском обществе и распространенность ксенофобных настроений. Они представляют своеобразный компенсаторный механизм. Находясь в состоянии фрустрации, вызванной бедностью и ощущением социальной несправедливости, люди ищут виновников своих бедствий. А так как агрессивная реакция носит преимущественно нерациональный и спонтанный характер, она направляется, как правило, на тех, кто находится по ту сторону разделения «мы – они». И одним из самых простых способов социальной маркировки является раса и этничность. Как отметил в 2004 г. Э. Паин «в 90-е годы социальные проблемы политизировались: во всем виноваты правительство, президент, «демократы все развалили» и т.д. Сейчас социальные проблемы этнизируются: «они» плохие не только потому, что олигархи, но и потому, что этнически «чужие»¹. Л. Гудков отмечает, что в современной России «комплекс социальных обид растет очень сильно, но, что характерно, он не становится социально окрашенным, а принимает форму национальных обид, чувства притеснения со стороны других, этнически чужих, национальных противников и врагов. И тогда возникают мифы: о «засилии» черных, азербайджанцев, цыган и др.»².

Идею «Россия – для русских», по данным Левада-центра (2007 г.), так или иначе, поддерживают 55% респондентов (причем 14% поддерживают ее в «чистом» виде, без всяких оговорок). С 1998 г. доля настроенных таким образом россиян выросла на 9%³. Среди молодежи 18-24 лет сторонников идеи «Россия – для русских» существенно больше, чем по выборке в целом – 57% (из них 19% - поддерживают ее безоговорочно)¹. Причем, меньшая этническая толерантность молодежи – явление, не имеющее характера постоянной тенденции – она стала фиксироваться социологами с начала 2000-х гг.²

По данным ФОМ (2006 г.), более трети россиян (35%) уверены, что многонациональность России приносит ей больше вреда, чем пользы, что лишь немного меньше доли сторонников противоположного утверждения (37%). В личной неприязни по отношению к людям других национальностей признаются 25% респондентов (30% в возрастной группе 18-35 лет)³. По результатам социологических исследований, проведенных в Кондопоге вскоре после столкновения там между русскими и чеченцами, получившего общероссийский резонанс, 49% студентов и школьников заявили, что испытывают негативные чувства к выходцам с Кавказа⁴. Опросив в школах Тольятти около шести тысяч учащихся 10-11-х классов, социологи получили такие данные: 68% ребят и почти 40% родителей уверены в том, что в России должны жить только русские⁵.

В результате исследования, проведенного в 2006 г. отделом социологии молодежи ИСПИ РАН, выяснилось, что неприязнь к мигрантам с юга и юго-востока (китайцам, вьетнамцам, кавказцам и др.) в различной форме выразили 35% молодежи. В разной степени взгляды радикальных русских националистов, выступающих против роста численности мигрантов и лиц нерусской национальности в России, разделяют 21% молодежи⁶.

По данным замглавы департамента обеспечения общественного порядка МВД России В. Голубовского, на оперативных учетах в органах внутренних дел состоят 302 объединения экстремистской направленности общей численностью около 10 тыс. человек. Из них 34% причисляют себя к скинхедам. А по сведениям Информационно-аналитического центра «Сова» скинхедов в стране около 50 тысяч⁷. По этим же данным, в 2007 г. в связи «с проявлениями расистски и неонацистски мотивированного насилия» пострадали 632 человека, из них 67 погибли. В 2006 г. – 564 и 61 человек соответственно¹. В текущем году за неполные восемь месяцев погибших на почве этнической ксенофобии – еще больше – 85 человек (и около 200 ранено)².

В сознании российской молодежи (как, впрочем, и более старших групп), во многом усилиями зависимых от государства СМИ, сформировано довольно устойчивое представление о том, что к нашей стране относятся гораздо более недружелюбно, нежели мы сами относимся к другим. По данным опроса, проведенного Левада-Центром в 2007 г., среди 18-24-летних 71% считают, что такие страны, как Эстония, Польша, Грузия и Украина, более враждебно относятся к России, чем Россия к ним. О том, что Россия более враждебна по отношении к ним, утверждают 7%³.

По данным исследования Левада-Центра, проведенного в среде молодежи (2006 г.), с утверждением, что у России сегодня есть много врагов, полностью согласны 20% респондентов и скорее согласны 41%. Характерно, что удельный вес молодежи, имеющей «комплекс врага», существенно выше среди тех, кто интересуется политикой (на 19%), нежели среди тех, кто политикой не интересуется⁴. Общественное сознание российской молодежи готово, таким образом, к восприятию любых идей, направленных на формирование образа внешнего и внутреннего врага.

Приходится признать, что экстремистские действия являются довольно обычным явлением в России. В ходе исследования «Причины распространения этнического экстремизма и ксенофобии среди молодежи», проведенного в пяти областях Центрального федерального округа Центром социальных технологий Белгородского государственного университета в 2008 году (N = 3000) на вопрос: «Приходилось ли Вам сталкиваться с проявлениями национальной неприязни?» больше половины молодых людей ответили положительно, но при этом указали, что только в отношении к другим людям. На проявления национальной неприязни в отношении себя указали лишь 9,07% респондентов. Отрицательно ответили 37,1% молодых людей.

Сопоставление результатов исследований, проведенных в разное время и по различным методикам, всегда является проблематичным. Тем не менее, мы попытались сопоставить полученные нами данные относительно фактов проявления национальной неприязни с результатами исследований Н.В. Губиной в городе Нефтекамске. Проведенные ею исследования показали, в частности, что со стороны сверстников ощущали негативное отношение к себе 5% подростков-татар, 3% русских и 6% лиц других национальностей¹. Наши результаты оказались несколько выше.

Корреляционный анализ позволил установить группы молодых людей, наиболее уязвимые в отношении экстремистских проявлений. Чаще всего объектом этнофобии становятся 25-29-летние молодые люди (10,08% из них сталкивались с неприязнью по отношению к себе), мужчины (10,89%), лица со средним специальным образованием (10,49%), те, кто проживает в регионе менее 5 лет (19,13%). Среди представителей различных национальностей о проявлении неприязни завили 37,84% армян, 57,14% молдаван, все немногие участвовавшие в опросе евреи (100%). Среди профессиональных групп неприязнь чаще всего испытывали работники государственных предприятий (12,88%), учащиеся лицеев, ПУ (11,27%).

Наиболее часто молодые люди сталкиваются с проявлениями экстремизма в учебных заведениях (21,69% из числа тех, кому приходилось становиться объектом экстремистских проявлений), на улице (28,31%) и в местах отдыха (24,26%). Несколько реже - в магазине или на рынке (15,44%); в месте своего проживания (12,87%); в местах общественного питания, в том числе в кафе, ресторанах (9,19%).

Обычно проявления национальной неприязни выражались в грубости и оскорблениях в общественных местах (43,01% из числа тех, кто стал объектом экстремистских действий); хулиганских действиях (25,74%); презрительных кличках (19,49%); неуважительном отношении коллег по работе, учебе (13,97%); осквернении памятников, храмов (7,72%) и пр.

В построении аналитической модели социальной среды молодежного экстремизма необходимо исходить из ее многофакторного и многоуровневого характера. В классификации факторов мы исходим из масштаба социальной системы, порождающей эти факторы. Действие макросоциальных факторов определяет актуальное состояние общества, на которое, в свою очередь, оказывает влияние комплекс социально-исторических предпосылок. В комплексе макросоциальных факторов выделяются структурные и ситуационные факторы. Среди первых выделяются:

- наличие экстремальной социальной поляризации в обществе и в молодежной среде и, как следствие, усиление отчужденности и неприязни между социальными группами;

- снижение эффективности социальных лифтов, низкий уровень социальной мобильности молодежи и формирование предпосылок для новой «классовой» ненависти. В частности, отсутствие эффективной политики занятости молодежи, по мнению значительной части экспертов (25,81%), опрошенных в ходе исследования «Причины распространения этнического экстремизма и ксенофобии среди молодежи (Центральный федеральный округ)», является причиной распространения национальной неприязни и экстремизма среди российской молодежи. В настоящее время в российском обществе действие названных факторов частично «гасится» за счет функционирования института относительно доступного высшего образования. На 10 тыс. населения в современной России – 495 студентов вузов – самый высокий показатель за последние десятилетия¹. В Белгородской области доля молодежи в возрасте 18-24 лет, обучающейся в вузах, составила в 2007 году 84,9%². Несмотря на то, что в ряде случаев это образование низкого качества, заочное, полученное в разного рода филиалах и представительствах, за взятки и т.д., оно является высшим. Образование формирует в массовом сознании представление о возможности преодоления социальных барьеров. Поэтому, кстати, с осторожностью следует подходить к очередному реформированию системы высшего образования, связанным с его негласным разделением на «общедоступный» бакалавриат и гораздо менее доступную магистратуру;

- полиэтническая структура общества с наличием этносов, переживающих период формирования и подъема этнокультурного, этнорелигиозного самосознания. Так, исследователи отмечают, что рост этнических фобий, экстремистских настроений в российском обществе начала 1990-х гг. был во многом обусловлен активизацией национальных движений на территории СССР и России³. Лишь четверть (24,19%) экспертов, опрошенных в процессе исследования «Причины распространения этнического экстремизма и ксенофобии среди молодежи (Центральный федеральный округ)», убеждены в том, что этническое и конфессиональное многообразие России и отдельных ее регионов само по себе является значимым фактором распространения экстремизма в обществе. Но большинство экспертов (67,74%) утверждает, что этническое и религиозное многообразие становится предпосылкой экстремизма в условиях нерешенности социальных проблем;

- усиление миграционных процессов, имеющих преимущественно этнический характер, формирование значительных в количественном отношении этнокультурных диаспор, в целом, высокая степень гетерогенности общества (в особенности по расовому, этнокультурному и религиозному признакам).

К ситуационным факторам относятся:

- динамика внутри- и внешнеполитической обстановки – возникновение напряжения в отношениях с другими странами, факты межэтнических столкновений в обществе и т.п.«После экономического кризиса 1998 года и особенно после серии террористических актов в городах России и начала «второй чеченской войны» рост ксенофобии стал стремительным и неудержимым. Вначале устойчивый рост проявлялся только в динамике античеченских настроений, а после 2000 года распространился на многие другие разновидности этнических фобий»¹. Сложно пока утверждать, к каким последствиям применительно к росту этнических фобий, проявлений этнического экстремизма в России приведет конфликт в Южной Осетии. Но то, что общественное мнение (опрос Левада-Центра) уже фиксирует рост враждебности в отношениях между Россией и Украиной, Россией и США приблизительно в 2 раза, а между Россией и Грузией – в 5,5 раза², скорее всего, отразится и на межэтнических отношениях. Более половины населения России (опрос ВЦИОМ) уверены в том, что виновно в конфликте, прежде всего, правительство Грузии - об этом заявляет 54% опрошенных. Правительство США обвиняют 22% россиян. 12% респондентов считают, что виноваты все: российское, грузинское и южноосетинское правительства³. Речь в данном случае не идет об адекватности подобных оценок – возможно, они как раз близки к действительности. Следствием подобных обвинений будет, скорее всего, рост этнического негативизма.

После террористических актов 11 сентября 2000 г. в США и Европе многократно возрос уровень этнических фобий. Это в значительной степени сделало общественное мнение комплиментарным к вводу войск в Ирак и насильственной ликвидации режима С. Хусейна, к применению пыток по отношению к подозреваемым в терроризме и вообще к «жестким» методам реализации политического курса. Здесь следует отметить, что эксплуатация фобий и стереотипов массового сознания зачастую воспринимается политической верхушкой и США, и России как эффективный метод мобилизации общества на поддержку тех или иных политических решений. О побочных и не всегда предсказуемых эффектах подобной тактики, к числу которых относятся формирование новых стереотипов и страхов, снижение уровня доверия в обществе политики предпочитают не задумываться. Рассматривая очаги внутри- и внешнеполитической напряженности как фактор формирования экстремистских настроений, необходимо также иметь в виду то, что в этих «горячих точках» иногда могут находиться сотни и тысячи молодых людей, проходящих службу в вооруженных силах и правоохранительных органах. Для них опыт взаимодействия с представителями иных этнокультурных групп может оказаться исключительно или по преимуществу негативным и впоследствии сыграть значительную роль в нагнетании межэтнической напряженности в обществе;

- деятельность экстремистских, в том числе радикально- националистических организаций и движений, создающих благоприятный социальный и информационный фон для рекрутирования новых участников, прежде всего, из числа молодежи, а также использование националистических лозунгов более умеренными организациями. Использование ими возможностей Интернета позволяет донести свою идеологию именно до своей целевой аудитории - молодых людей, преобладающих в структуре пользователей всемирной сети. Скажем, на общедоступном сайте газеты «Русь православная» (http://www.rusprav.org) можно найти «Библиотеку православного антисемита», такие заголовки, как «Жиды волнуются: "Русь Православная" по-прежнему жива», «Нудельманы беспокоятся. Жидам в России по-прежнему неуютно» и т.п. На главной странице сайта ДПНИ (http://www.dpni.org) «правильно» подобранные новостные сообщения создают вполне определенную картину межэтнических отношений в России: «На северо-западе Москвы изъято 230 граммов героина», «В Саратове на железнодорожном вокзале задержан таджик с марихуаной», «В Ленинградской области ОМОН взял этническую преступную группировку», «В Сургуте таджик пытался сбыть 40 кг героина».

В значительной степени распространение экстремизма и ксенофобии является следствием вытеснения политических лидеров, организаций и движений из легального политического поля. Маргинализуясь, они полностью выходят за пределы доминирующей нормативно-ценностной системы. Невозможность добиться своих целей в ходе нормальной политической борьбы они вынуждены компенсировать, эксплуатируя экстремистские лозунги и модели поведения. В то же время использование маргинальными политическими силами националистических лозунгов – лишь одна из причин нагнетания экстремистских и ксенофобных настроений в обществе. Риторика политического мейнстрима в лице высших должностных лиц государства имеет куда большее значение. Конечно, нужно признать, что данная риторика во многом является реакцией на соответствующий лексикон международных партнеров (или оппонентов). Черно-белая картина мира («кто не с нами, тот против нас»), как указывалось выше, доминирует в умах многих ведущих политических акторов международного процесса;

- активность «экстремистского ядра» молодежи. Националистические организации стараются использовать любые конфликты с этнической составляющей для мобилизации сторонников и нередко сами провоцируют их. Националистическую риторику, как указывалось выше, зачастую используют не только маргиналы, но и молодежные организации массового типа, не говоря уже об отдельных, вполне «системных» политиках. Эта риторика в ряде случаев поощряется и даже провоцируется властью для достижения тактических целей. Так, в 2007 г. поощрялись и, не исключено, координировались антиэстонские риторика и действия «Наших». В том же году несколько скандалов, связанных с пропагандой ксенофобии, спровоцировали также патронируемые властью «Местные»¹;

- актуальные этапы электоральных циклов – в период проведения избирательных кампаний часть политиков и избирательных объединений начинают усиленно педалировать тему контроля миграционных процессов, а некоторые из них прямо апеллируют к этническим фобиям электората. К примерам эксплуатации национального вопроса следует отнести лозунг ЛДПР «Мы за русских, мы за бедных», предвыборный ролик партии «Родина», за трансляцию которого она была снята с выборов в Мосгордуму, - «Очистим наш город от мусора» и др.;

- информационный фон межэтнических и межконфессиональных отношений в обществе;

- просчеты в этнической, миграционной, а также антиэкстремистской политике государства либо в деятельности отдельных органов федеральной, региональной и местной власти. Эти просчеты часто бывают связаны либо с чрезмерным контролем в сфере межэтнических отношений и миграции, либо с фактическим отказом от какого-то воздействия на них. Неконтролируемая миграция создает очаги напряженности в среде коренного населения. Практика жесткого контроля провоцирует националистические группировки (как русские, так и этнических меньшинств) на конфронтацию. В ряде случаев некомпетентное информационное сопровождение конфликтов с этнической составляющей – проще говоря, их замалчивание (как в Ставрополе в 2007 г.) - вело к всплеску этнических фобий у населения и распространению массовой паники. Возможные издержки государственной политики могут быть связаны и с необоснованным применением антиэкстремистского законодательства - когда любое проявление протеста в среде молодежи фактически отождествляется с экстремистской деятельностью. При этом репрессии начинаются превентивно – с запугивания потенциальных участников политического протеста. Молодые люди, замеченные правоохранительными органами в участии в митингах оппозиции, подвергаются психологическому давлению, получая письма-предупреждения из прокуратуры, органов внутренних дел с перечнем возможных наказаний. По мнению эксперта, «понимание политической и идеологической вражды как отягчающего обстоятельства означает ужесточение санкций к преступлениям, даже малозначительным, совершенным в ходе любых политических и даже общественных акций, так как практически у любой акции есть какой-то противник, к которому участники акции испытывают политическую или идеологическую вражду». А «мотив ненависти в отношении социальной группы выглядит крайне неоперациональным, так как определения социальной группы в законодательстве нет, общего понимания этого термина в науке или в обыденной речи – тоже, что открывает простор для полного произвола в правоприменении»¹.

Мезосоциальные факторы формируются на региональном и локальном уровнях. К ним относятся: уровень социально-экономического развития региона (локального сообщества); интенсивность миграционных процессов в регионе и этническая структура мигрантов; уровень девиаций в молодежной среде региона (криминализации, наркотизации, алкоголизации и др.).

Так, неконтролируемая миграция часто приводит к усилению конкуренции за рабочие места, к ситуации, когда коренным жителям отказывают в приеме на работу, т.к. проще взять бесправного и более дешевого иммигранта. Формированию этнофобии может способствовать также «низкое качество» миграции – наличие в составе мигрантов значительной доли лиц с низким уровнем образования, профессиональной квалификации и общей культуры, криминального элемента. Просчеты в осуществлении миграционной политики являются, по мнению экспертов (исследование «Причины распространения этнического экстремизма и ксенофобии среди молодежи (Центральный федеральный округ)», одной из основных причин распространения национальной неприязни и экстремизма среди российской молодежи. Ее назвали 30,65% экспертов.

Средовые факторы действуют на уровне повседневного общения индивида, формируются под влиянием референтной группы и, как правило, зависят от мезо- и макросоциальных. К ним относятся: влияние инонациональных укладов жизни, традиций и обычаев, проявляющееся в процессе повседневного общения; проявления национальной дискриминации в быту или ее отсутствие; несовершенная практика применения правовых норм в отношении нарушителей норм межнационального общения; сложившиеся в референтных группах правила восприятия иных этносов.