3. Предпосылки демократизации

Непосредственное влияние на формы и методы демократического транзита оказывает характер диктаторского режима. По мнению Линца и Степана, наиболее благоприятные условия для перехода к демократии существуют при зрелом авторитаризме, где складывается автономное гражданское общество, существуют рыночные отношения, развиваются правовые ограничители власти диктатуры. Задача демократических сил заключается в решении политических проблем, связанных с созданием и укреплением системы политического плюрализма.

Сходной является ситуация перехода к демократии от посттоталитаризма. Определенные предпосылки народовластия в виде элементов гражданского общества, социального и экономического плюрализма созревают в недрах диктаторского режима за исключением политических отношений. Однако нужно иметь в виду, что процесс транзита с посттоталитарной стадии развития отягчен значительными трудностями, связанными с неизжитым наследием тоталитарной диктатуры, особенно в области общественного сознания.

Если переход осуществляется от классического тоталитаризма, обществу приходится одновременно решать целый комплекс политических, экономических, социальных и культурных проблем, поскольку предпосылки транзита практически не возникают в готовом виде в недрах такого режима, за исключением некоторых экономических условий, если речь идет о тоталитарном режиме нацистского типа.

Наконец, опыт современного Гаити свидетельствует, что введение демократических порядков в стране, долго жившей в условиях режима «султанизма», означает начало преобразований почти с нулевой точки развития. В отличие от других форм авторитаризма, при котором могут относительно автономно существовать экономическая и социальная деятельность, в условиях режима «султанизма» не существует никаких правовых ограничений власти деспота, а следовательно, и никаких возможностей для развития даже полуоппозиции и присутствия реформистски настроенных сил в структурах власти.

По мнению Хантингтона, процесс демократизации идет быстрее и менее болезненно, когда степень развития политической конкуренции опережает политическое участие. Именно так осуществлялся переход к демократии в Западной Европе во второй половине XIX – начале ХХ в. Демократическое движение там боролось за расширение избирательного права и уменьшение имущественного ценза при достаточно развитых плюралистических институтах и процедурах, таких как парламент, партии, разделение властей. В наше время аналогичная ситуация существовала только в ЮАР, где до недавнего времени действовал режим расовой олигархии. Демократические силы этой страны вели успешную борьбу за распространение гражданских прав и свобод на коренное население страны.

Достаточно быстро, при наличии необходимых предпосылок, осуществляется демократическая трансформация военных диктатур. Военные руководители, как правило, никогда не рассматривают свое правление как перманентное. Они приходят к власти, чтобы «исправить ошибки», допущенные гражданскими правительствами, и уходят в казармы, когда «ситуация меняется в лучшую сторону». Военные выполняют иную институциональную роль, нежели политики и государственные служащие. Однако ничто не гарантирует руководство от возможностей повторного возврата армии на политическую авансцену. «Даже один успешный государственный переворот в стране делает невозможным и для политиков и для военных пренебречь опасностью рецидива».

Гораздо более сложным является переход к демократии от однопартийной диктатуры. Однопартийные режимы опираются на развитую систему политических институтов и господствующую идеологию как средство легитимизации власти. Демократическим силам здесь приходится решать две группы проблем: институциональную и идеологическую. Первая связана с тесным переплетением государственных и партийных функций и необходимостью департизации государственного аппарата, вооруженных сил, экономики и т.д.

Зачастую официальная идеология правящей партии выдается ею за государственную идеологию. Противники партии объявляются врагами государства со всеми вытекающими последствиями. Решение данной проблемы может состоять в использовании демократами национальной идеи и противопоставление ее коммунистическому советизму как чуждой народу и навязанной оккупантами идеологии (Восточная Европа, страны Балтии). Там, где национальное государство было создано революционными силами, переродившимися позже в однопартийные диктатуры (Китай, Турция, Мексика, Никарагуа, Вьетнам), существует возможность постепенной демократической трансформации правящей партии. Наконец, в многонациональных странах (СССР, Югославия) эрозия коммунизма означает и эрозию империй, которые на нем держались. Каждый народ получает право на самоопределение и выбор той или иной модели развития.

По мнению Линца и Степана, переход к демократии предполагает в первую очередь наличие государственности как важнейшей предпосылки транзита. «Современная политическая система не может быть демократизирована до тех пор, пока она не является государством. Поэтому отсутствие государства или такое существенное отсутствие идентификации с определенным государством, которое приводит значительные массы населения, проживающего на данной территории, к желанию присоединиться к другому государству или к созданию собственного независимого государства, создает фундаментальные и часто неразрешимые проблемы».

Если государственность существует, тогда другими основными предпосылками формирования консолидированной демократии становятся следующие:

• должны быть созданы условия для развития свободного и жизнеспособного гражданского общества;

• должно сложиться относительно автономное и значимое политическое общество;

• правление закона должно обеспечить правовые гарантии гражданских свобод и деятельности независимых ассоциаций;

• должна сформироваться государственная бюрократия, которую может использовать новое демократическое правительство;

• должно существовать институциализированное экономическое общество.

Рассмотрим более подробно эти условия и предпосылки, начав с государственности.

Государственность, национализм и демократизация. Линц и Степан считают, что между процессом демократизации и формированием национальных государств существуют глубокие и трудно преодолимые противоречия. По их мнению, в современном мире есть очень немного стран с преимущественно гомогенным в этническом и культурном плане населением. Они, как правило, являются стабильными демократиями. Подавляющее большинство остальных государств – многонациональные и поликультурные образования. Осуществление демократического транзита в них возможно, но усложнено острыми национальными проблемами, так как логика демократизации и логика создания национальных государств значительно расходятся.

Целями национальной политики, которую проводят руководители национальных государств и к которой стремятся лидеры националистических движений, являются: создание культурно-гомогенного общества с помощью навязывания языка «титульной» нации в качестве официального; превращение религии, которую исповедует большинство, в привилегированную конфессию; использование символов доминирующей этнической группы в качестве государственных и т.д. Целью же демократической политики является превращение всех людей, проживающих в определенном государстве, в полноправных граждан с равными правами и возможностью избирать на свободных и конкурентных выборах свое правительство.

Мы считаем, что данная позиция, являющаяся традиционной для современной либеральной теории демократии, имеет ряд существенных недостатков. Прежде всего методологически неверным является противопоставление демократии и национализма. Мы разделяем точку зрения грузинского политического философа Гия Нодиа, который подчеркивает, что «идея национализма невозможна, немыслима без идеи демократии, а демократия никогда не существовала без национализма».

Основным принципом демократии является принцип народного суверенитета, означающий, что правительство может быть легитимизировано только волей тех, кем оно управляет. Народный суверенитет воплощается в жизнь через набор рациональных правил (законов) и процедур, свободно выбранных самими гражданами. В дополнение к правилам необходимо иметь согласие по вопросу о том, кто входит в понятие «народ» и на какую территорию распространяется действие демократических законов. Решение последней проблемы выходит за рамки рациональных процедур. Нигде в мире не было случая, чтобы свободные, ни с чем не связанные, абстрактные граждане собирались вместе для выработки и заключения демократического социального договора из ничего. Хотим мы этого или нет, но именно национализм – это та историческая сила, которая создает политическое пространство для демократического правления.

С другой стороны, только демократическая политика может удовлетворить потребность нации в обеспечении своего суверенитета в полном объеме в рамках национального государства –оптимальной формы для претворения в жизнь национальных стремлений, в том числе и стремлений этнических меньшинств. Национальная идея является наиболее инклюзивной, то есть позволяющей включить в свои границы приверженцев самых разных идейно-политических течений: от коммунистов-реформаторов слева, до консерваторов справа. Она представляет собой естественное основание для национального консенсуса, незаменимого в условиях борьбы против авторитаризма, за переход к демократии. Вот почему в становящихся демократиях движение за народовластие и движение за независимость представляют собой одно и то же. «Оба движения действуют во имя самоопределения: мы, народ (нация), должны сами определять свою судьбу; мы будем уважать только те законы, которые мы сами установили; мы никому не позволим – ни абсолютному монарху, узурпатору, или иностранному государству – управлять нами без нашего согласия», – справедливо отмечает грузинский ученый.

Гражданское общество. Если вопрос о государственном устройстве решен положительно, следующей по важности областью, где формируются сначала предпосылки демократизации, а затем и консолидированной демократии, является гражданское общество. Идея его возникла как либеральная реакция на деспотизм абсолютизма в XVII–XVIII вв. и получила новое развитие во второй половине ХХ в. как средство борьбы против коммунистической диктатуры. Она сыграла огромную роль в подготовке предпосылок для демократического транзита и в осуществлении самого перехода к демократии особенно в Восточной Европе. Гражданское общество предполагает существование автономных от государства структур, создаваемых снизу самими гражданами для претворения в жизнь их целей и задач, и таким образом служит в качестве своеобразного амортизатора, промежуточного звена, отделяющего людей от государства. По мнению Л. Пая, Р. Ловенталя, Р. Такера, С. Блэка и некоторых других западных исследователей, предпосылки гражданского общества созревают уже в условиях тоталитаризма, точнее, на его последних ступенях эволюции, которые эти политологи называют стадией «нормализации», а Х. Линц – посттоталитарным режимом.

На стадии посттоталитаризма правящая партия продолжает сохранять свою когнитивную монополию и систему государственного патернализма. По мнению Александра Зиновьева, «нормализация коммунизма» порождает «тоталитаризм снизу», в котором диссидентство и ГУЛАГ не играют существенной роли: первое легко контролировать режимом, второй становится необязательным для него. Люди вынуждены жить в системе «институциализированной лжи» и вести себя так, как хочет правительство. Основную часть своего времени они должны тратить на решение проблемы выживания и поэтому проявляют крайнюю пассивность в общественной жизни.

Все это делает невозможным существование в условиях посттоталитаризма «второго общества», противостоящего государству и сдерживающего его, однако элементы этого общества все же возникают. Нередко членами его являются обитатели первого, официального общества. А сами эти элементы сосуществуют в причудливом симбиозе с господствующим режимом. Это относится, например, ко «второй экономике», паразитирующей на провалах командно-административной системы.

Наряду с экономикой, культурная сфера является областью, где в условиях господства коммунистического режима медленно, но неуклонно происходит созревание предпосылок гражданского общества. В условиях коммунистического посттоталитаризма возрастающий политический и общественный цинизм были теми процессами, которые на уровне социальной психологии подрывали кредитоспособность официальной идеологии. Одновременно в те же годы складывалась новая система ценностей, прежде всего в области художественной и эстетической деятельности. Невозможность легальной оппозиции, запрет независимой от контроля властей политической деятельности превращает культуру в единственную отдушину, побуждает честных писателей, художников, режиссеров, журналистов «заниматься не своим делом»: критиковать политику режима, издавать нелегальные журналы, протестовать против нарушений прав человека. Несмотря на свою малочисленность и неорганизованность, диссидентское движение интеллигенции в Восточной Европе и СССР являлось в условиях посттоталитаризма тем небольшим зернышком автономного от государства социума, из которого впоследствии проросло сильное гражданское общество – единственная надежная опора стабильной демократии.

Антиимперская направленность гражданского общества, стремящегося стать обществом политическим, т.е. национальным государством, делает неизбежной национальную форму его проявления, считает шотландский исследователь Том Нейрн. По его мнению, наиболее адекватным названием того, что возникло в мире после 1989 г., является термин «гражданский национализм». Можно согласиться с этой точкой зрения, но с одной оговоркой. Национализм, как известно, многофункционален и может использоваться не только демократическими силами, стремящимися к социальной реформации, но и посткоммунистической номенклатурой, рассматривающей его в качестве средства спасения собственной власти и противодействия реформам. Иногда он выступает орудием в руках региональных элит, борющихся за расширение своего влияния на определенные сферы (армия, органы безопасности, образование, экономика), контролируемые представителями другой национальности. Тем не менее «национальное возрождение не только неизбежно из-за отсутствия других основ гражданского общества, но и необходимо как первый шаг в борьбе с коммунистическим государством за общественную автономию», считает польская исследовательница Я.Станишкис.

Неизбежность господства национализма на этапе перехода посттоталитарных режимов к демократии обусловлена следующими причинами: эта идеология обладает большим мобилизационным потенциалом и тем самым выступает единственным реальным конкурентом ориентированного на реванш неокоммунизма; национализм – это объективная форма общественного сознания, свойственная эпохе индустриального общества. Идея Маркса о том, что индустриальная фаза развития вместе с ликвидацией капитализма приведет и к устранению национальных перегородок, полностью обанкротилась. ХХ в. по праву можно назвать веком национализма и национальных государств.

В транзитных странах национализм проявляет себя в двух основных формах: взрывной, или популистско-массовой на первоначальных этапах преобразований, когда решается вопрос о власти и национальной государственности; и умеренной, или латентной, когда национальное государство укрепило себя, а на первый план выходят вопросы социально-экономической и политической реформации общества. В латентной форме национализм существует и в развитых демократических странах, представляя собой фундамент ценностного консенсуса.

Политическое общество. Под «политическим обществом» Х. Линц и А. Степан понимают такую сферу общественной жизни, где политически ориентированные граждане самоорганизуются для завоевания легитимного права контроля над государственной властью и бюрократическим аппаратом.

Гражданское общество в лучшем случае может разрушить недемократический режим. Для того чтобы завершить демократические преобразования и консолидировать народовластие, требуется наличие политического общества. Другими словами, необходимо формирование институциональных элементов демократической политической системы, таких как политические партии, выборы, правила электорального поведения, политическое лидерство, межпартийные коалиции, парламентаризм и т.д. Благодаря им общество конституирует себя политически и готово избирать и контролировать правительства.

По мнению Линца и Степана, политическое общество находится в сложных взаимоотношениях с гражданским. С одной стороны, оно отделено от него из-за функциональных и институциональных особенностей, но с другой, политическое и гражданское общество взаимопроникают и взаимодополняют друг друга.

Иногда увлечение формированием новых экзистенциальных ценностей в гражданском обществе у восточноевропейских противников тоталитаризма брало верх над реализмом и приводило к недооценке важности формирования «политического общества». Теоретическим выражением данной позиции была концепция «антиполитической политики», разработанная такими выдающимися интеллектуалами, как Вацлав Гавел, Адам Михник, Георги Конрад. В соответствии с ней диссиденты не должны были разрабатывать политическую альтернативу коммунизму, но скорее альтернативу моральную, мировоззренческую, образа жизни. Антикоммунистическая революция отвергалась ими не из-за ее чрезмерного радикализма, а потому, что любая политическая революция недостаточно радикальна. Гавел призывал к осуществлению, в первую очередь, революции экзистенциальной и моральной. Для этого следовало работать по созданию «параллельного, или гражданского», общества, – альтернативы коммунистической системе. Новая экономическая и политическая модели должны были стать, по его мнению, результатом глубокой экзистенциальной перестройки общества.

Рассчитывая на длительную историческую перспективу, концепция «антиполитической политики» оказалась несостоятельной перед лицом конкретных социально-экономических и политических проблем, с которыми столкнулись страны Центрально-Восточной Европы в конце 80-х годов. В результате, исторический перелом 1989 г. не был обеспечен здесь идеологически и явился, по словам Клауса Оффе, «революцией без революционной теории».

Правовая культура. Для того, чтобы обеспечить переход к демократии, необходимо не только наличие взаимосвязанных между собой элементов гражданского и политического обществ. Необходим определенный уровень развития правовой культуры общества в целом и тех сил, которые находятся в авангарде такого перехода. Основные действующие лица демократического транзита должны уважать принципы верховенства правового закона и конституционализма и придерживаться их в своей деятельности. Конституционализм не означает простого признания права большинства на принятие политических решений. Дух конституционализма предполагает наличие стабильного консенсуса в обществе относительно:

• принципов конституции;

• основных правил и процедур, которые сдерживают волю большинства и гарантируют права меньшинства;

• иерархии законов;

• независимости судебной системы.

Дело в том, что современную демократию отличает от диктатуры прежде всего то, что ей свойственны определенные процедуры и неопределенные политические результаты. Диктатура же, наоборот, характеризуется неопределенностью процедур и определенностью результатов. На практике это означает, что те, кто баллотируется на высокую политическую должность, не могут быть уверены в победе или в том, что в случае победы они смогут претворить в жизнь желаемый ими политический курс и победить, когда они снова столкнутся с необходимостью получения поддержки у избирателей. Аналогичная ситуация происходит и тогда, когда граждане голосуют, оказывают давление на чиновников или создают группы интересов. Они не могут быть уверены в том, что смогут достичь желаемого политического итога – избрания их кандидата, принятия того политического курса, который им нравится, или возможности влиять на ход политических событий. При достижении желаемых результатов они тоже не могут рассчитывать на то, что эти итоги сохранятся и в будущем.

Таким образом, общество, которое стремится быть демократическим, должно учитывать эти особенности современной демократии и развивать элементы правовой культуры, которая опирается на уважении к закону и процедурам.

Функциональная бюрократия. Демократия является такой формой политического режима и организации жизни в государстве, которая гарантирует сохранение и защиту прав граждан. Чтобы их защитить, а также обеспечить реализацию основных потребностей граждан и функционирование системы общественного обслуживания, демократическое правительство должно быть в состоянии эффективно обеспечивать свое право на легитимное применение силы на определенной территории. Государство должно, например, обеспечить сбор налогов и других поступлений в бюджет, чтобы работала полиция, суды, школы, медицинские учреждения и т.п. Поэтому современным демократиям необходимы жизнеспособные механизмы государственного принуждения, мобилизации ресурсов и их распределения. Другими словами, им необходима эффективная бюрократия, которую Макс Вебер назвал функциональной.

Функциональную бюрократию как систему рационального управления характеризуют следующие особенности:

• Руководство официальными делами происходит неизменными методами.

• Их решение опирается на некий комплекс установившихся норм и принципов, которые определяют обязанности каждого функционера, связанные с его положением, сферой его полномочий, а также с находящимися в его распоряжении средствами принуждения.

• Власть и ответственность каждого функционера составляют лишь часть всей иерархии власти и являются производными от этой иерархии. Функционер обладает властью не в силу своих индивидуальных качеств, а благодаря месту, занимаемому в иерархии власти.

• Средства, служащие для осуществления власти, составляют собственность организации, а не личную собственность отдельных функционеров; последние обязаны отчитываться за способы применения средств, которыми они располагают для осуществления власти.

• Служебные места и должности не являются личной собственностью тех, кто их занимает, следовательно, они не могут быть проданы, подарены или переданы по наследству.

• Весь процесс функционирования бюрократической организации построен на круговращении документов.

Бюрократию Вебер назвал социальной организацией современной (рационально организованной) западной цивилизации. Бюрократическое администрирование в силу его рационального характера является абсолютно необходимым в современных условиях. Выбор в сфере управления существует только между бюрократизмом и дилетантизмом.

Экономическое общество. Нигде в мире не существовала и не может существовать (в мирное время) демократическая система в условиях командной экономики. Современная консолидированная демократия требует наличия определенного набора социально-экономических норм, институтов и процедур, принятых обществом, которые называются экономическим обществом, занимающим промежуточное положение между рынком и государством.

Конечно, экономическое общество в полном объеме проявляет себя уже в условиях политической демократии. Если речь идет о предпосылках демократического транзита в стране с нерыночной экономикой, важным является наличие совокупности экономических факторов, которые если и не детерминируют, то облегчают такой переход.

С. Хантингтон считает, что наиболее благоприятными для вступления в фазу демократических преобразований являются условия в государствах со средним уровнем ВНП на душу населения (от $300-$500 – $500-$1000). В странах, находящихся ниже этого уровня, демократизация маловероятна. Превышающие же данный уровень государства уже являются демократическими.

Конечно, от уровня доходов зависит не все. Существуют, например, страны, которые значительно превышают этот уровень, но остаются диктатурами (нефтедобывающие государства Персидского Залива, бывшие социалистические страны Восточной Европы), и наоборот, Индия не достигает этого уровня, но принадлежит к группе демократий. Чрезвычайно важным является развитие индустриального сектора, который создает более разнообразную, сложную и зависимую от внешних связей экономику, которую трудно контролировать авторитарными методами.

Индустриальная экономика существенно меняет социальную структуру общества: возрастает уровень образования, у людей появляются новые ценностные ориентации (межличностного доверия, компетентности, удовлетворенности жизнью), новые возможности, связанные с возрастанием роли социального равенства. Расширяется и прослойка так называемого «среднего класса»: профессионалов, предпринимателей, менеджеров, технических специалистов и др., которые в силу своего образования и рода занятий менее зависят от государства, чем наемные рабочие.