Долг как субъективный принцип морали

Категорический императив — объективный принцип доброй вод Как же он явлен в самом субъекте? Говоря по-другому — каким мотивом руководствуется и что испытывает человек, когда он подчиняется категорическому императиву? Чтобы ответить на этот во­прос, надо вспомнить, что, согласно Канту, разумность воли есть способность действовать согласно представлению о законе. Пред­ставление о законе в этом случае является и знанием, и особого рода чувством, которое связывает субъекта с этим законом. Это чувство Кант называет уважением. «Когда я познаю нечто непо­средственно как закон для себя, я познаю с уважением, которое означает лишь сознание того, что моя воля подчинена закону без посредства других влияний на мои чувства» (237). Уважение есть чувство, порожденное понятием разума, выражающее отношение, разумной воли к нравственному закону. Оно является единственным в своем роде и отличается от всех других чувств, которые могут быть сведены к склонностям или к страху. Через чувство уважения человек утверждает и свое достоинство, и достоинство того человека, уважение к которому он выказывает.

Необходимость действия из уважения к нравственному закону Кант называет долгом. Долг и есть явленность нравственного закона в субъекте, субъективный принцип нравственности. Он означает, что нравственный закон сам по себе, прямо и непосредственно становится мотивом человеческого поведения. Когда человек совершает нравственные поступки по той единственной причине, что они являются нравственными, он действует по долгу.

Категорический императив есть единственный нравственный закон. Точно так же долг есть единственный нравственный мотив. В этом качестве он противостоит всем другим эмпирическим моти­вам. Подчеркивая исключительность долга в системе человеческой мотивации, Кант различает действия сообразно долгу и действия ради долга. «Сообразно долгу» — такое действие, которое соответ­ствует нравственному критерию и одновременно с этим удовлетво­ряет определенные склонности индивида, является для него прият­ным, выгодным. Примером такого действия может быть честная тор­говля, которая наряду с тем, что она честная, является в то же время доходной. Действие «ради долга» — действие, совершаемое только из-за нравственных соображений и несмотря на то, что оно противоречит эмпирическим интересам индивида. Таким действием была бы, например, та же честная торговля, которая остается честной даже тогда, когда она становится уже невыгодной.

Долг, как его понимает Кант, есть практическое принуждение к поступку из-за уважения к нравственному закону и только по этой причине. И другого нравственного мотива не существует. Все, что совершается по склонности, не имеет отношения к нравственности и не может рассматриваться в качестве ее субъективного основания, даже если этой склонностью являются любовь, симпатия и иные так называемые альтруистические чувства. Эту позицию Канта нель­зя понимать так, будто здесь речь идет о дискредитации чувственной природы человека, аскетизме и скрытом ханжестве или, как ирони­зировал Шиллер, о том, что человек правильно поступает тогда, когда он исполняет долг с отвращением в душе.

О чем же на самом деле говорит Кант? Он ищет такой мотив поведения, который был бы адекватен безусловности, абсолютности нравственного закона. Он утверждает, что таким мотивом может быть только долг, который дан вместе с нравственным законом и единственным источником которого является сам этот закон. Долг по своей безусловности соразмерен безусловности морали. Все дру­гие мотивы, сколь бы возвышенными, притягательными или силь­ными многие из них ни были, не обладают той последней степенью твердости, которая требуется для нравственного закона.

Нравственный мотив в его чистом виде, как он описывается в рамках этической теории, нельзя смешивать с тем, как он функци­онирует в реальном опыте человека. Когда говорится о том, что принуждение через долг является единственным нравственным мотивом, то надо иметь в виду: в реальном опыте человека нет действий, которые совершались бы только и исключительно на основе долга, ибо нет действий, которые состояли бы из одной формы воления и были лишены какого бы то ни было материального содер­жания. На самом деле человеческие поступки всегда эмпирически мотивированы. Эмпирические мотивы, склонности всегда достаточ­ны для того, чтобы субъективно объяснить и оправдать любое дей­ствие (поэтому по-своему были правы те философы, которые видели в эгоизме универсальную пружину человеческих поступков). Нрав­ственная обусловленность поступка не отменяет и не заменяет его причинную обусловленность в обычном смысле слова. Точно так, же долг не отменяет и не заменяет склонности, он всегда существует наряду с ними. Но для того чтобы выяснить, соответствует ли тот или иной поступок еще и долгу (что он соответствует определенным склонностям и вытекает из них, это подразумевается само собой, ибо в противном случае вообще бы не было рассматриваемого по­ступка), для этого в рамках процедуры испытания максимы воли на общезначимость необходимо также испытать его на мотив долга, т.е. необходимо выяснить, совершил бы человек данный поступок или нет, если мысленно отвлечься от склонностей и гипотетически допустить, что никакого эмпирического интереса в совершении дан­ного поступка не существует. Говоря иначе, необходимо установить, совершил ли бы человек данный поступок из одного чувства долга. Если да, то тогда он получает нравственную санкцию.