Глава 5. Терапевтическое вмешательство

77

ты — это избыточность, или дублирование, наблюдающеюся в процессе терапевтических сеансов.

Например, мы нередко на протяжении нескольких сеансов становимся свидетелями поразительных перепа­дов настроения то у одного, то у другого члена супруже­ской пары, включенной в шизофренические взаимоот­ношения. Дублирование состоит в том, что когда один супруг выглядит расстроенным или подавленным, другой спокоен и благодушен. В некоторых семьях мы наблюдаем также тенденцию дисквалифицировать терапевта или сби­вать его с пути, однако не всегда эта задача выпадает одному и тому же члену семьи.

В качестве еще одного примера избыточности можно привести поведение одной из семей, которая от сеанса к сеансу с величайшей изобретательностью запутывала и проблему, и самих терапевтов. Всякий раз, когда разго­вор касался вопроса о бабушке со стороны матери, резко падал групповой IQ!

Тот локус, к которому сходится максимальное число функций, существенных для сохранения системы, систем­ные теоретики называют узловой точкой — ps. Следова­тельно, если направлять свои воздействия на эту узловую точку, можно получить максимальное изменение системы при минимальных затратах энергии.

Если в течение определенного периода времени рабо­тать с семьей так, чтобы встречаться с ней через большие интервалы времени и неизменно фокусировать внимание на обратных связях, то есть реакциях семей на терапевти­ческое воздействие, то возникает ощущение, что дви­жешься от уровня к уровню по траектории, напомина­ющей спираль, от периферии к центральной узловой точке, воздействие на которую способно произвести максимальную трансформацию. Этот факт позволил Рабкину (Rabkin, 1972) сделать следующее проницатель­ное замечание: «Вместо утомительного механистиче­ского подхода (неизбежно требующего огромных затрат энергии) общая теория систем развивает новый подход, при котором результаты достигаются путем трансформа­ции, а не тяжелой работы». Он добавляет, что транс­формации — это изменения, которые происходят сразу,

78

Часть третья

а не постепенно, и приводит интересное наблюдение: протестантская этика, основывающаяся на проповеди тяжелой работы, процветания и индивидуализма, пред­ставляет собой точный антитезис системной этике.

После этой преамбулы мы можем начать обсуждение первой трудности, ожидающей путешественника в лаби­ринте семейной системы с шизофреническими взаимо­действиями.

Глава 6. Тирания лингвистической обусловленности

Ряд разочарований, испытанных нами в процессе психо­терапевтического лечения семей, включенных в шизофрени­ческое взаимодействие, заставил нас признать, что самое большое препятствие при работе с семьями, и особенно с семьями в состоянии шизофренического взаимодействия, находится внутри нас самих. Это наша собственная неизбеж­ная лингвистическая обусловленность.

Сразу поясним, что прийти к такому выводу нам особен­но помогли две фундаментальные работы: «На пути к эко­логии мышления» Грегори Бейтсона (Bateson, 1972) и «Вой­на со словами» Харли Шендса (Shands, 1971). Эти работы подтолкнули нас к серьезной, требующей немалых усилий работе, необходимой для смены линейной и причинно-следственной познавательной установки на более коррект­ную, позволившую нам разработать более адекватные те­рапевтические методы.

Выявление и детальная классификация коммуникатив­ных нарушений, характерных для семей с шизофрениче­скими взаимодействиями, сами по себе уже представляют определенный научный интерес. Для нас, однако, эти ком­муникативные нарушения являлись источником ошибок до тех пор, пока мы стремились изменить семейные отно­шения путем их коррекции, указывая на подобные нару­шения и побуждая к «правильной» переформулировке сообщений. Иными словами, мы пытались обучить семью функциональному стилю общения. Мы были при этом уверены, что можем плодотворно использовать вербаль­ный код, ошибочно полагая, что семья, включенная в ши­зофреническое взаимодействие, пользуется тем же самым набором значений.

В конце концов мы осознали, в какой степени мы обуслов­лены нашим языковым миром. Действительно, поскольку

Часть третья

рациональное мышление формируется посредством языка, мы описываем реальность (что бы под ней ни понималось) в соответствии с лингвистической моделью, которая ста­новится для нас эквивалентом реальности.

Но язык не есть реальность. Он линейный, в проти­вовес живой и циркулярной реальности. Шендс говорит, что «... язык предписывает нам линейное упорядочение фактов в дискурсивной последовательности. Бессозна­тельно находясь под полным влиянием лингвистического видения, мы выбираем и затем навязываем восприятие мира, основанное на представлении об его линейной организации в виде общезначимых причинно-следствен­ных законов. Поскольку язык постулирует субъект и преди­кат — то, что действует, и то, на что действуют, — во множе­стве сочетаний и перестановок, мы полагаем, что такова структура мира. Но вскоре мы узнаем, что ни в каком достаточно тонком и сложном контексте этот конкретный порядок вещей не обнаруживается, если его не ввести туда произвольно, и впоследствии делаем это, устанавливая разграничения в непрерывном континууме, так что появ­ляются «гипер-» и «гипо-», «нормальное» и «аномальное», «черное» и «белое»» (Shands,197l, p. 32).

Но все равно мы остаемся в плену полной несовме­стимости двух первичных систем, в которых протекает существование человека: живой системы, динамичной и циркулярной, и символической системы (языка), де­скриптивной, статичной и линейной.

Развивая свое видоспецифическое свойство — язык, который также служит главным средством для создания и передачи культурной информации, — человек должен был интегрировать два совершенно различных комму­никативных модуса: аналоговый и цифровой. Поскольку язык является дескриптивным и линейным, мы выну­ждены, для описания взаимодействия, прибегать к ди-хотомизации или к серии дихотомизаций. Дихотоми-зация, навязываемая самой природой языка, который требует «до» и «после», субъекта и объекта (в смысле исполнителятлреципиентадействия), предполагает посту-дагг причины и следствия, а тем самым — моралисти­ческое толкование.