Глава 6. Тирания лингвистической обусловленности

81

Морализм присущ языку в силу линейности лингвисти­ческой модели. Например, в 15-й главе мы увидим, что в си­туации, где идентифицированный пациент — молодая женщина — играет роль грубого и склонного к насилию первобытного отца, возникает соблазн объявить причи­ной «патологии» несостоятельность и пассивность реаль­ного отца, тем самым впав в моралистическое суждение о нем. Однако в циркулярной модели эти два типа поведе­ния могут рассматриваться просто как взаимно допол­няющие функции одной игры.

В случаях семей с шизофреническими взаимодействи­ями, где два коммуникативных модуса, аналоговый и циф­ровой, находятся в конкуренции, наша лингвистическая обусловленность приводила нас к ряду ошибок, самые значительные из которых могут быть кратко охарактери­зованы следующим образом:

а) концептуализация живой реальности семьи линей­ным способом вместо системно-циркулярного;

б) оценка коммуникативных кодов семьи как «ошибоч­ных» по сравнению с нашими собственными с после­дующей попыткой исправить их;

в) опора почти исключительно на цифровой код, то есть на уровень содержания сообщения в попытках тера­певтического воздействия.

Описание и анализ в последующих главах наших тера­певтических вмешательств прояснит читателям эписте­мологическое и методологическое изменение, которое мы попытались произвести. Общее в этих терапевти­ческих вмешательствах — стремление преодолеть лингви­стический барьер, чтобы попасть в пространство цир-кулярности.

Глава 7. Позитивная коннотация

Фундаментальный терапевтический принцип, кото­рый мы называем позитивной коннотацией, изначально был порожден нашей потребностью не противоречить самим себе, когда мы даем парадоксальное предписание симпто­ма идентифицированного пациента. Разве можем мы пред­писывать поведение, которое сами же раскритиковали?

Хотя отказ от негативной оценки симптома идентифи­цированного пациента дался нам сравнительно легко, того же нельзя сказать о поведении остальных членов семьи, особенно родителей, которое демонстрировало свою тесную связь с симптомом. Шаблонное видение легко могло увлечь в сторону произвольной расстановки пунк­туации, чтобы, в соответствии с причинными отноше­ниями, искать корреляции между симптомом пациента и симптоматическим поведением «других». В результате нередко получалось так, что мы ощущали в себе возму­щение и гнев по отношению к родителям пациента. Такова тирания лингвистической модели, от которой нам трудно было освободиться. Нам пришлось понуждать себя, чтобы полностью осознать антитерапевтические последствия этой ошибочной познавательной установки.

По сути, позитивная коннотация, или осмысление симптома идентифицированного пациента в сочетании с негативным осмыслением симптоматического поведе­ния других членов семьи, равносильна произвольному разделению членов семейной системы на «хороших» и «плохих» и поэтому лишает терапевта возможности работать с семьей как с системной целостностью.

Таким образом, нам стало ясно, что работа в рамках системной модели возможна лишь тогда, когда позитивная коннотация дается одновременно симптому идентифици­рованного пациента и симптоматическому поведению других (например, в форме заявления), все наблюдаемое нами поведение членов семьи вызвано, по нашему мнению,