П.Л. Лаврову

<

9 апреля (н. ст.) 1875 г.

>

Я виноват перед Вами, любезный Петр Лаврович, — не торопился ответов на Ваше письмо, сопровождавшее посылку двух книг, — откладывал ответ, потому что мне хотелось в то же время сказать Вам свое мнение — если не о Вашем сочинении, которое требует внимательного изучения, — то по крайней мере о «сказке» Вашего молодого приятеля . Но и эту сказку мне удалось прочесть только на днях. И вот что я имею сказать Вам. Автор — человек с талантом, владеет языком — и весь его труд согрет жаром молодости и убеждения. Но тон не выдержан. Автор не дал себе ясного отчета — для кого он пишет — для какого именно слоя читающей публики? Последствием этого — сбивчивость и неровность изложения. То для народа писано, то для более — если не образованного — так более литературного слоя. Не избежал автор также того, что я готов был бы назвать певучей риторической или московской манерой, — напр.: самое начало; мне кажется, чем меньше таких уснащиваний — тем лучше. Но повторяю — у Вашего знакомого есть и талант и огонь — пусть он продолжает трудиться на этом поприще! <…>

Печатается по изданию: Тургенев И.С. Собр. соч. В 12 т. — Т. 12. — М., 1958. — С. 478-479.

Л.Я. Стечькиной

<

25 апреля (7 мая) 1878 г.

>

<…> Я прочел Вашу повесть и вот что имею сказать Вам: у Вас талант несомненный, оригинальный, живой и даже поэтический, — но «Кривые деревья» печатать не следует, ибо я — извините за резкость выражения — более уродливого или, говоря точнее, более изуродованного произведения не знаю! Все, что Вы говорите в Вашем письме о Ваших двух героях, — совершенно верно и изобличает в Вас замечательное критическое чутье: тем удивительнее, тем непостижимее то, что Вы сделали! Задавшись задачей, которая только что под силу первоклассному таланту, а именно определением и развитием отношений Вашей героини к Мите, поставив эту задачу верно и тонко, Вы вдруг ни с того ни с сего в Ваш рассказ больного, исковерканного и к тому же никому не нужного и не интересного субъекта, возитесь с ним, заставляете его все перепортить, вводите мелодраматические неожиданности, — словом, обращаете всю свою работу в прах! Как это Вы не почувствовали, что, напр., ночные сочинительства Юрия производят впечатление комическое, — и от этого шутовства Ваша живая, славная. Варя пала?!!! И потом этот цитат из Беранже — что за хитро сплетенная, капризная патология!!! Вот уж точно можно повторить с Лермонтовым:

А если и случалось им.

Так мы их слышать не хотим!

В клиниках бывают такие факты, что больной возьмет да откусит фельдшеру нос — что ж? и это «возводить в перл. создания»? Я потому говорю с Вами так резко, что вижу в Вас дарование, из ряду вон выходящее, — и что больно видеть, как та же рука, которая начертала, напр., хоть ту сцену, где Варенька купает руки в воде, и потом ту, когда Митя ночью приходит в зимний сад, — сцены, которые бы сделали честь любому из наших писателей, — больно видеть,. как та же рука путается в каких-то вычурных и скучных арабесках! По-моему, Вам остается одно: совершенно отбросить 2-ю часть с этим Юрием (которого Вы можете со временем пустить в дело в другом рассказе) — хорошенько вдуматься в историю Мити, Вареньки и ее мужа и представить нам правильное и верное развитие этой истории. Это будет живая и интересная вещь. С одним только условием. У Вас несомненный дар психологического анализа; но он часто переходит в какую-то кропотливую нервозность. Вы хотели уловить все колебания психических состояний — и впадаете иногда в мелочность, в каприз, — наконец. Вас понять невозможно или очень трудно и без нужды, безо всякой пользы. (Так, напр., я, признаюсь, хоть и раза два перечитал, а все-таки не понял, что такое происходило в Варенькиной душе, после первой поездки верхом?) Мне иногда невольно припоминались слова одной барышни, которую я знавал в молодости: «Это очень трудно, потому что легко; хоть с другой стороны, оно и легко, потому что трудно». Tirez vous de la! И потом, как это у Вас все беспрестанно плачут, даже рыдают, чувствуют, страшную боль, потом сейчас необыкновенную легкость и т. д. Я не знаю, много ли Вы читали Льва Толстого, но уверен, что для Вас изучение этого — бесспорно первого русского писателя — положительно вредно. Вы слишком часто доказали, что Вам дело дается в руки, чтобы не бросить всю эту возню, эти пируэты на острие булавки и т. д.

Однако довольно я Вас бранил; надо ж и похвалить... оно же и веселее. Вы пишете славным языком, несмотря на изредка попадающиеся галлицизмы («фасон, которым было сшито это платье, давал чувствовать» и т. д.). Описания Ваши превосходны, рельефны, просты, жизненны. Всякий раз, когда Вы касаетесь природы, — у Вас выходит прелестно — и тем более прелестно, что Вы всего кладете два, три штриха, но характерных... И в психологической работе надо так же поступать... car le secret d'ennuyer est celui de tout dire .

В этом умении класть характерные штрихи — я вижу Ваш поэтический дар. Словом, из Вас может выйти писатель очень крупный; у Вас на то все данные. Разве Вы сами возьмете да испортите себя. <…>

Печатается по изданию: Тургенев И.С. Собр. соч. В 12 т. — Т. 12. — М., 1958. — С. 523-525.