3. 7. Подход к личности а.Н.Леонтьева

 

Концепция Леонтьева отчасти продолжала линию Выготского в психологии, утверждая ведущую роль социальной детермина­ции личности, минимизировала роль врожденного, наследствен­ного, природного(но в отличие от Выготского Леонтьев вслед за Рубинштейном разрабатывал деятельностный подход), отчасти представляла оригинальный, целиком основанный на деятель­ности подход к личности. Обобщая можно сказать, что основ­ной замысел теории личности Леонтьева можно понять, исходя из основной критической задачи, которую он решал. Таковой было преодоление натуралистического понимания личности и натуралистического понимания низших психических функций, которые, якобы, перестраиваются путем овладения ими (Л.С.Вы­готский). Именно этим в конечном итоге объясняется неспособ­ность Леонтьева включить в личность ее природный уровень, поскольку последний не может не быть экзистенциальным, эм­пирически существующим. Можно предположить, что Леонтьев считал натуралистическими все отечественные сложившиеся к тому времени концепции, хотя они и предполагали и реально включали в себя объяснение становления сущности личности. Интерпретируя Леонтьева, можно объяснить его замысел выве­дения личности из деятельности желанием понять личность как идеальное (в терминах философии позднейшего периода, когда для обозначения этого употреблялось понятие “производные ка­чества”). Отсюда определение личности как “внутреннего момен­та деятельности” [129, с. 159], как “психического новообразо­вания” [129, с. 172]. Далее следуют такие определения: “Лич­ность человека ни в каком смысле не является предшествующей по отношению к его деятельности, как и его сознание, она ею порождается” [129, с. 173]. И, наконец, “изучение процесса объе­динения, связывания деятельностей субъекта, в результате ко­торого формируется его личность, представляет собой капиталь­ную задачу психологического исследования” [там же, с. 179]. Та­ковы определения личности, составляющие сущность ее понимания Леонтьевым. Нельзя не согласиться с тем, что лич­ностью не рождаются, а становятся, но тем не менее становящей­ся оказывается некая психическая реальность, которая приоб­ретает все большую качественную определенность, которую не­достаточно назвать “моментом деятельности”. Дальнейшее уточнение понятия личности Леонтьев связывает с иерархией деятельностей [там же, с. 186], что не добавляет, на наш взгляд, конкретности к определению личности. Отсутствие собственно концепции личности у Леонтьева определяется тем, что он, да­лее, никак не выстраивает в своей деятельностной парадигме специфические именно для личности характеристики, а прово­дит анализ целей, мотивации, т. е. структур, измерений деятельности. Не соотнесенными оказываются сознание и деятельность: если сама личность есть деятельность, то что есть сознание?

На наш взгляд, остались не сведенными воедино характери­стики сознания как смыслов и значений и их характеристики как деятельности. Ломов обратил внимание и на то, что разра­ботанная Леонтьевым концепция форм отражения оказалась не соотнесенной с его концепцией деятельности. Более поверхнос­тно, чем идея дезинтегрированности сознания при конкретно-исторических условиях, высказанная в “Очерке развития пси­хики”, выглядит упоминание о противоречиях, “которые при определенных условиях фиксируются и входят в структуру лич­ности” [там же, с. 222]. Сам Леонтьев, впрочем, отмечает, что, выделенные им три параметра личности—широта связи чело­века с миром, степень их иерархизированности (или иерархи-зированности деятельностей?) и общая их структура—пред­ставляют не более чем “скелетную схему” [там же, с. 224], ко­торая, на наш взгляд, должна быть не просто наполнена конкретным содержанием, но существенно прояснена. Еще в 1959 г.на I съезде Общества психологов СССР между Рубинш­тейном и Леонтьевым произошла дискуссия по проблемам де­терминации способностей, которая фактически была дискусси­ей по проблеме детерминации и психики, и личности в целом. Леонтьев абсолютизировал роль внешних условий и заменил механизмом интериоризации механизм деятельности.

Завершая обзор отечественных концепций личности, ставших классическими, можно заметить, что в основном психологи оп­ределяли личность, как включенную в систему общественных отношений, как объективное качественно определенное разви­вающееся образование, наделенное субъективностью, сознанием, как способность осознавать свои отношения с миром и как активность (или деятельность) способность их строить. Боль­шинство отечественных психологов рассматривало личность соотносительно с понятиями “индивид”, “индивидуальность”.

Специальной разработке последней проблемы были посвяще­ны труды Б.М.Теплова и В.С.Мерлина, школы которых состави­ли два разных направления—дифференциальной психофизио­логии и психологии и интегральной теории индивидуальности.

Направлением, связанным преимущественно с именем Теплова и его школы, которое скорее косвенно касалось проблем лич­ности, явилась дифференциальная психология 40-х годов, в которой разрабатывалась теория индивидуально-психологических особенностей человека. В русле идей тепловской школы В.М.Ру-салов предпринял теоретико-эмпирическую разработку концеп­ции индивидуальности более высокого личностного уровня. В отличие от Леонтьева, исключившего из личности генотипичес-кие образования, он включил в индивидуальность и характерис­тики телесной морфофункциональной организации человека, в том числе совокупность врожденных социально-групповых про­грамм поведения, которые трансформируются в индивидуально-биологические свойства индивида. Генотипические свойства он подразделил на предметно-содержательные (интеллект, мотивы, направленность) и формально-динамические, которые функцио­нируют по “логике тела” (выносливость, пластичность, скорость, эмоциональная чувствительность). Однако концепция индивиду­альности Русалова оставляет открытым вопрос о ее соотношении с личностью [189].

Взгляды отечественных психологов на проблему индивиду­альности существенно расходились. Ананьев и Рубинштейн счи­тали индивидуальностью только высший уровень развития личности, а другие психологи, в частности Мерлин, рассматривали индивидуальность как интегративную структуру любой лично­сти. Третьи полагали, что существующие индивидуальные раз­личия не существенны для характеристики личности, поскольку являются скорее психофизиологическими, т. е. предметом диф­ференциальной психологии.

Мерлинская концепция интегральной индивидуальности от­крыла длящуюся до сегодняшних дней дискуссию о соотноше­нии личности и интегральной индивидуальности, с одной сто­роны, с другой, выявила необходимость привлечения категории деятельности для раскрытия соотношения социально-типично­го и индивидуального и тем самым привела к формулировке проблемы “стиля деятельности”, ставшей ключевой для данной школы и для других психологических направлений [ИЗ].

Как известно, Мерлин разработал более конкретную (чем Пла­тонов в его теории структуры и подструктур), т. е. имеющую ма­тематическое выражение схему для выявления соотношений между одноуровневыми и разноуровневыми свойствами. Хотя сами эти формулы (однозначных связей, взаимно-однозначных, одно-многозначных, много-однозначных и много-многозначных) мало прояснили качественную специфику взаимосвязей данных уровней, можно утверждать, что сильной стороной мерлинской школы в целом было обращение к эмпирическому исследованию личности. Например, было показано, что “уверенность в своих силах у лиц со слабой нервной системой не появится до тех пор, пока не разрушится врожденная связь между слабостью нервной системы и низкой самооценкой, присущей этим людям” (Б.А. Вяткин).

Мерлинская школа, хотя и не может считаться собственно личностной, поставила проблему типологии как типологии лич­ности и тем самым вошла в число теорий среднего уровня (к которым мы относим также мясищевскую концепцию).

Как отмечалось, Ананьев руководил масштабными эмпири­ческими исследованиями личности в жизненном пути, выявляя корреляции между возрастными, интеллектуальными, статус­ными и другими параметрами. Однако эти корреляции, по-ви­димому, в принципе не могли вскрыть разноуровневые, разноплановые связи в характеристиках личности.

К теориям среднего уровня мы относим исследования значи­тельной группы отечественных психологов, сосредоточивших­ся на изучении личности ребенка—младенца (Н.Л.Фигурнова, М.П.Денисова, Н.М.Щелованов, Г.Л.Розенгарт-Пупко и др.), которые считали ведущей в развитии его личности потребность во впечатлениях. Позднее М.И.Лисина попыталась доказать воз­никновение так называемой “пра-личности” уже в 2-х месячном возрасте на основе потребности в общении. В более позднем воз­расте при развитии речи ребенка была показана роль потребно­сти понять взрослого и быть им понятым (в экспериментах В.Е.Сыркиной под руководством С.Л.Рубинштейна). Опираясь на эти данные и эксперименты А. В. Запорожца и др., Рубинштейн дал критику концепции эгоцентризма ребенка Пиаже. Данные воз­растной, педагогической и общей психологии, характеризующие развитие личности ребенка, были обобщены Л.И.Божович, уче­ницей Л.С.Выготского, которая (в отличие от А.Н.Леонтьева) не абсолютизировала ни роль внешних условий, ни роль деятель­ности, а уделила значительное внимание развитию потребнос­тей и эмоциональности на разных стадиях детства. Эмпиричес­кие исследования индивидуальных различий (на близнецах) были направлены на выявление роли генетических факторов (И.В.Равич-Щербо); изучение интеллектуальных способностей (В.А.Крутецкий)—на выявление механизма обобщения, кото­рый Рубинштейн считал основным в формировании и характе­ра и способностей. Однако 50-60-е годы в основном все же характеризуются бо­лее абстрактно-теоретическим рассмотрением проблем личнос­ти. Конец 60-х годов знаменовался дискуссией по проблеме лич­ности, в основном концентрировавшейся вокруг теоретических проблем ее структуры.

80-90-е годы представлены двумя основными направлениями. Первым предпринимаются попытки рассмотреть личность как целое—систему, включенную в общественные отношения, об­щение (Б.Ф.Ломов, А.А.Бодалев и др.), как развивающуюся си­стему (Л.И.Анцыферова), как включенную в отношения коллек­тива (концепция деятельностного опосредования межличност­ных отношений А.В.Петровского и личностных “вкладов” в другого человека В.А.Петровского).

Второе направление (в основном теоретическое)-это, напротив, изучение отдельных личностных образований: способностей, эмоций, мотивов, воли, самосознания, потребностей. Ученика­ми и продолжателями Рубинштейна разрабатывается концепция зонного (с учетом актуального и потенциального характера) стро­ения системы мотивации [22, 23, 24]. В ряде работ раскрыва­ются механизмы духовных, эстетических, нравственных потреб­ностей (Г.С.Тарасов, Л.И.Анцыферова, И.А.Джидарьян) и дис­кутируется вопрос о самой природе потребностей (П.В.Симонов и др.). Однако эта проблема по-прежнему остается наименее разработанной областью психологии личности, поскольку имен­но здесь скрыт механизм ее активности, ее “Я” [30, 109, НО]. Разрабатывается теория самосознания (В.В.Столин, И.И.Чеснокова). Проводится теоретический анализ эмоций (В.К.Вилюнас), соотношения эмоций и чувств (Б.Д.Додонов), предлагаются те­оретическая типология переживаний (Ф.Е.Василюк) и эмпири­ческая типология эмоций (А.Е.Ольшанникова).

80-90-е годы также характеризуются теоретической и эмпи­рической разработкой одной из труднейших проблем: соотноше­ния личности, субъекта, индивида (как природного уровня орга­низации) и индивидуальности, причем, категория субъекта уси­лиями школы Рубинштейна приобретает все большее значение. Сложность проблемы, во-первых, заключалась в том, что поня­тие индивида употреблялось в нескольких—по крайней мере трех—значениях без их четкой дифференциации. В первом (близком психологии) социально-философском контексте (и, прежде всего, у Маркса) оно обозначает общественного индиви­да, употребляется для раскрытия социальной сущности личности как совокупности общественных отношений (последнее ста­новится наиболее общепринятым определением личности). Но тем самым оно не раскрывает ее сущность, так как одновременно понятием “индивид” в философии обозначается любое, отдель­ное и, главное, единичное явление, даже особь, а не сущность. Однако, оно употребляется в психологии в триаде—“общее, особенное, единичное” т. е. оказывается неспецифическим для психологии понятием. Далее, в самой психологии—все более и более—понятие индивида используется для обозначения именно биологической, а не социальной природы человека (тогда понятие “личность”—для определения социальной); возникает явное противоречие двух значений понятия “индивид”, биоло­гического и социального. Также в упомянутых спорах о лично­сти отнюдь не все предлагают включать индивидный уровень в структуру личности, некоторые предпочитают связывать ее оп­ределение именно с социальной детерминацией.

Сложность состоит и в самом соотнесении понятий “инди­вид”, “индивидуальность”, “личность”. Когда сущность после­дней связывается преимущественно с социальными детерминан­тами, то индивидный уровень исключается из ее определения и, одновременно, из него исчезает особенное, индивидуальное, тем более индивидуальность. Если же индивидуальный уровень включен в определение личности, то требуются уточнение и раз­ведение понятия “индивидуальные различия”, которое относит­ся преимущественно к сфере дифференциальной психофизиоло­гии, и понятия “индивидуальность” как определения качества личности, относящегося к области психологии личности.

Дифференциально-типологический подход к личности имел свои традиции еще в дореволюционной психологии (А.Ф.Лазурский), однако на долгие годы дифференциальная психология свелась к дифференциальной психофизиологии (учению о типах высшей нервной деятельности И.П.Павлова, Б.М.Теплова, В.Д. Небылицына). Павловская и тепловская типологии разрабаты­вались в контексте дифференциальной психофизиологии и стро­ились по принципу разного сочетания в каждом типе одних и тех же заранее выделенных признаков (силы, подвижности не­рвных процессов и т. д.). Однако Небылицын, на наш взгляд, поставив как будто бы частный вопрос о судьбе слабого типа, показав, что его “слабость” в одних отношениях сочетается с преимуществами в других (тонкость дифференцировок), ради­кально преобразовал сам присущий дифференциальной психологии принцип построения типологии. От характеристик типов через набор присущих каждому качеств, он обратился к функ­циональным возможностям (и ограничениям) каждого типа. Идея рассмотреть личность не только как набор качеств, “черт”, но как функциональную систему, свойства которой развивают­ся или атрофируются именно в процессе ее функционирования, была высказана Рубинштейном еще в 40-х годах в “Основах общей психологии”, но до работ Небылицына не только не была реализована, но даже не была понята. (По мнению А.Г.Асмолова, эта идея была высказана и Д.Н.Узнадзе). Построение же Небылицыным функциональной типологии позволило распростра­нить типологический подход за пределы психофизиологии в область психологии личности.

Если в сороковых годах фактически под запретом была пробле­матика психологии личности, то тем более невозможна была раз­работка проблемы субъекта и психологического аспекта этой ка­тегории. Согласно фактической исторической последовательности идей, эта категория впервые употребляется Узнадзе (в открытой печати) и Рубинштейном в статьях и рукописях 20-х годов, затем в рукописях книги “Человек и мир” (50-е годы), которая была опубликована лишь в 1973 г. К этому понятию, его более узкому “дифференциальному” значению обращается, как отмечалось, и Ананьев в книге “Человек как предмет познания” (60-е годы) для обозначения различий субъекта общения от субъекта деятельнос­ти. Само введение этого понятия в психологию является гумани­зацией психологического знания, увеличивает удельный вес лич­ностной проблематики, позволяет обратиться к высшим личност­ным модальностям—ее активности, развитию, сознанию. Но появление нового понятия потребовало его соотнесения с поняти­ями “личность”, “индивид”, “индивидуальность”. Такое соотне­сение остается еще не решенной задачей психологической науки. Однако, если в тот же период на философском Конгрессе в Брай­тоне собравшиеся констатируют “смерть субъекта”, то в отече­ственной философии и психологии совершается “ренессанс”, воз­рождение этой категории. Но если в философии разрабатывается преимущественно гносеологический, теоретико-познавательный аспект этой категории и социально-философский, общественно-ис­торический, то в психологии—онтологический. Говоря более кон­кретно—психология движется в направлении изучения каче­ственного многообразия различных субъектов.(Е.А.Климов и др.). Именно потому, что психология ориентирована на эту общую категорию, она получает возможность одновременно с дифференци­ацией разных субъектов—субъект общения, субъект деятельно­сти, личность как субъект жизненного пути, группа как субъект и т. д.—осуществить интеграцию, обобщение знаний на единой основе. Основное же заключается в том, что категория субъекта в психологии начинает все более и более выступать не в своем описательно-обозначительном качестве, а в проблемном. В частности, одной из серьезных оказывается проблема, поднятая В.В.Давыдо­вым во время дискуссии—все ли люди являются личностями? Если исследования М.И.Лисиной в области раннего онтогенеза показывают, что личность появляется гораздо раньше, чем это принято считать в возрастной психологии (“праличность”, согласно Лисиной появляется в 2-3 месяца), то вышеупомянутая позиция состоит в том, что даже не все взрослые становятся личностями. Можно предположить, что для разрешения этого спора и обозна­чения “особого” совершенного качества личности и адекватно по­нятие субъекта.

Многое для раскрытия понятия субъекта и его соотношения с понятиями “индивид”, “личность”, “индивидуальность” дало осуществленное в русле идей Рубинштейна изучение личности, ее развития в жизненном пути (К.А.Абульханова-Славская, Л.И. Анцыферова, Т.Б.Карцева и др.). В работах Анцыферовой, во-первых, получил свою конкретизацию именно функциональный подход к личности, представление о личности как иерархичес­ки организованной системе, развивающейся и функционирую­щей в жизненном пути [17-19]. Анцыферова рассматривает раз­витие личности в свете некоторых общих закономерностей про­цесса развития. Будучи знатоком западно-европейской и американской психологии, особенно психологии личности [16], она рассматривает типы диахронического развития, идею о пре­вращении этапов психического развития в иерархию уровней психической организации, выдвинутую Ж.Пиаже и разработан­ную в отечественной психологии Я.А.Пономаревым (в области психологии творчества). Она указывает на существенные огра­ничения концепций западных генетических психологов в срав­нении с позицией советских. Последние включают в принцип иерархии положение о качественном преобразовании генетичес­ки раннего уровня в составе более сложного, высшего и не при­писывают развитию некие финалистские цели, конечные состо­яния. Она выдвигает также важное обобщающее понятие “пси­хологическая организация личности”. Понятие “организации” весьма адекватно для определения личности, поскольку пред­полагает (и объединяет) и независимый от самой личности, объективно ей присущий способ организации, и субъективный, произвольно определяемый ей самой. В системно-генетической концепции это понятие особенно существенно, поскольку с его помощью она разрешает имплицитную дискуссию, предлагая объединить до сих пор достаточно разорванные, разобщенные качества (или модальности) личности (и психики)—формаль­но-динамические и содержательно-смысловые. Первые обозна­чают механизмы (например, темпераментальные) как бы нейт­ральные по отношению к тому, что называется “содержанием” (обычно под содержанием подразумевается предметное содержа­ние, характеристики бытия, объекта, становящиеся содержани­ем психического отражения [23, 189 и др.]). Но другие психо­логи, пользуясь такими понятиями, осознали их явную дихо­томию. Анцыферова рассматривает их не как самостоятельный уровень, а как особое качество психологических механизмов, ре­ализующих ценностное отношение личности к миру.

Жизненный путь представляет собой совершенно особое “из­мерение”, особый “масштаб” рассмотрения личности—ценно­стное человеческое время и пространство. Важнейшей особен­ностью в ее изучении отечественной психологией явилось раз­решение альтернативы номотетического и идеографического подходов. Как известно, первый из них, связанный с естествен­ными, точными науками, направлен на поиски повторяющих­ся среднестатистических закономерностей, тогда как второй— на выявление ценностных, уникальных характеристик жизни. В имплицитной форме эта альтернатива существовала и в самой психологии и выступила прежде всего в радикальном различии подходов к жизненному пути.

К.А.Абульхановой-Славской разработана концепция лично­сти как субъекта жизненного пути и структура последнего,вк­лючающая позицию, жизненную линию и перспективу (диффе­ренциация перспектив на когнитивные, мотивационные и др.) и жизненные задачи. Ей введено понятие личностной организа­ции времени, осуществлено многолетнее (в четырех кандидатс­ких диссертациях В.И.Ковалева, В.Ф.Серенковой, Л.Ю.Кублицкене, О.Н.Кузьминой) эмпирическое исследование реально су­ществующих типов личностной организации времени. Была выдвинута гипотеза: ее структура состоит из осознания, пере­живания и практической регуляции времени, которые находятся в разном функциональном соотношении у разных типов, что определяет особенности организации всего жизненного пути (активно-пролонгированный, пассивно-пролонгированный, ак­тивно-ситуативный и пассивно-ситуативный типы) [118]. Эмпи­рически выявлены особенности типов—их возможности и ог­раничения в тех или иных временных режимах профессиональ­ной деятельности (в условиях дефицита времени прежде всего, что имеет принципиальное значение для профессионального отбора)[б].

Вне теории жизненного пути Ш.Бюлер оказались жизненные противоречия, проблемы (которые попытались отразить лишь в периодизации—опять-таки единой для всех—жизненных кризисов). Вне поля зрения оказалось главное—способность личности решать жизненные противоречия, задачи, проблемы, т. е. не только зависеть от жизни, но и определять ее. Эта спо­собность высшего порядка принадлежит личности как субъек­ту жизни и является предпосылкой и результатом ее взаимодей­ствия с жизнью, качеством, которое вырабатывается в процес­се жизни, способом жизни [1, 2]. Эта жизненная способность осуществляется высшими механизмами — сознанием, активно­стью и способностью к организации времени жизни.

Как отмечалось выше, все психологи—в конечном счете— разделились на тех, кто определял личность, связывая ее сущ­ность именно с сознанием, и тех, кто не считал этот критерий основным. Но стремление психологов рассматривать сознание как высший уровень психического отражения, которое было порож­дено гносеологизацией психологии 40-50-х годов, затемнило глав­ное—необходимость понять само сознание, качество, высшую способность личности, а потому попытаться связать его генезис не только с формами отражения и общественным сознанием, но с жизненным путем личности и с ее активным отношением к жизни. Только самосознание оказалось в структуре предмета психологии неразрывно связанным с личностью, а сознание— едва ли не совершенно самостоятельным разделом психологии. Поэтому столь важным и методологически перспективным ока­зался тезис Рубинштейна о принадлежности сознания человеку (и о недопустимости подставить сознание на место человека). Только тогда сознание может быть понято как релевантное всей жизни функциональное образование, регулирующее не только отдельные движения и действия, но всю стратегию жизни чело­века [5, 10, II].