§ 3. Эмпирическая психология

 

Вторым направлением в психологии России начала XX века являлась “эмпирическая психология”, представленная такими известными учеными, как М.И.Владиславлев, М.М.Троицкий, Н.Я.Грот, Г.И.Челпанов, А.П.Нечаев и др.

Общими характеристиками этого направления являлись: непоследовательность и противоречивость методологических позиций; ориентация в большей мере не на национальную тра­дицию в области человекознания, а на современные ученым данного направления европейские концепции и методы иссле­дования психического.

В методологическом плане наиболее важными идеями, раз­виваемыми в рамках данного течения психологической мысли, являлись: утверждение специфичности психических явлений в силу их независимости от явлений физиологического и физичес­кого ряда, приверженность идеям эмпиризма, признание необ­ходимости опытного пути развития психологии и использова­ния эксперимента при сохранении в качестве главного метода исследования психики интроспекции. Иначе говоря, в качестве концептуальной основы понимания природы психического ими использовались учения В.Вундта, Дж.Локка и других основоположников эмпиризма в мировой психологической науке. Напри­мер, “метафизический идеализм” Вундта оценивался Челпановым как вершина современной ему философии.

Критикуя материализм, который по их мнению, растворяет психическое в физиологическом, ученые данного направления обосновывали идеи о реальности, автономности и специфично­сти внутреннего психического мира человека, его несводимос­ти ни к каким другим явлениям, о бесплодности физиологичес­ких методов для его изучения. Это определяется, например, согласно взглядам Челпанова, природой самого психического не обладающего протяженностью. А так как протяженные (матери­альные) процессы не могут выступать в качестве детерминирую­щих воздействий на непротяженные (психические), то отсюда вытекает утверждение о параллелизме (“эмпирическом паралле­лизме”, по терминологии Челпанова) психического и материаль­ного, о наличии собственной психической детерминации: “пси­хическое объясняется только из психического” [48, с. 279].

В соответствии с идеями Вундта, Челпанов считал предметом психологии субъективные состояния сознания человека, что качественно отличает ее от физиологии головного мозга. При­знание этого исходного, базисного положения оценивалось как важнейшая предпосылка создания психологии как самостоя­тельной науки: “Разве если кто-нибудь говорит, что психологии как особой науки нет и что она собственно всецело исчерпыва­ется физиологией мозга, то это не значит понимать психичес­кие явления материально?” [там же, с. 7]. Материалистичес­кие тенденции в понимании психического рассматривались лишь в их вульгарно-материалистической форме, отсюда острота утверждений о противоположности, принципиальном различии “мира психического” и “мира физического”.

Соответственно, главным методом исследования психических явлений, как имманентного внутреннего мира (“внутреннего опыта”) субъекта, может быть только интроспекция. Более того, она является и условием психологического познания других людей. Как утверждал Челпанов, только сам человек, непосред­ственно пережив те или иные психические явления, может по­средством апелляции к своим состояниям и испытанным ранее чувствам воспринять аналогичные переживания у другого чело­века, адекватно интерпретировать их и понять. Этот процесс опосредованного восприятия внешних для человека событий через призму его собственного внутреннего опыта характеризуется как процесс умозаключения, а не непосредственного наблю­дения: “следовательно, необходимо мне самому пережить хоть раз то, что переживает другой человек, для того, чтобы судить о его душевном состоянии” [там же, с. 97]. Отсюда делается ,,вывод, что “психология не была бы возможна, если бы не было самонаблюдения” [там же].

Противоречивость эмпирической психологии особенно ярко проявляется в отношении к эксперименту и оценке его места в психологии. С одной стороны, Челпанов как основатель пси­хологического института в Москве (1912), ставшего одним из центров экспериментальных исследований в нашей стране в тот период времени, автор ряда статей по вопросам психологичес­кого эксперимента и книги “Введение в экспериментальную психологию” (1915), объективно способствовал распростране­нию экспериментального метода. С другой стороны, в оценке его как метода исследования психических явлений, Челпанов являлся последовательным сторонником Вундта и поэтому рас­сматривал эксперимент лишь как условие улучшения интрос­пекции, доказывал, что значение экспериментального метода в психологии незначительно и не с ним связано ее дальнейшее развитие. “Современное положение эксперимента таково, — писал Челпанов, — что он не только не имеет решающего зна­чения, а не составляет главной основы психологии” [49, с. 14]. Этот подход качественно отличается от сеченовского, рассмат­ривающего объективные методы исследования психики в ка­честве важнейшей предпосылки обретения психологией статуса точной, научной дисциплины.

Имена ученых данного направления ассоциируются с их ог­ромным организационным вкладом в создание и развитие пси­хологической науки в России: Владиславлев и Троицкий воз­главляли работу по подготовке психологических кадров в Пе­тербургском и Московском университетах; Троицкий, а вслед за ним Грот руководили Московским психологическим обществом;

Грот был организатором и первым редактором журнала “Воп­росы философии и психологии”(1899); Челпанов явился осно­вателем психологического семинария и Психологического ин­ститута, крупным пропагандистом и организатором экперимен-тально-психологических исследований в нашей стране; Нечаев создал первую экспериментально-психологическую лабораторию на базе Педагогического музея военно-учебных заведения в г. Петербурге (1901), был инициатором проведения Педагогических съездов. Этот перечень можно продолжать. Он приводит нас к двум важным выводам: во-первых, наука является результа­том коллективного, совокупного творчества ученых разных на­учных направлений, и во-вторых, необходим всесторонний ана­лиз научного наследия ученых и как сторонников того или иного научного мировоззрения, и как организаторов деятельности научного сообщества.