Магия, ритуал, обряд, обычай

К. Леви-Строс устанавливал прямую связь между ми­фом и обрядом: "между мифом и обрядом постулируется оп­ределенное соответствие, или, другими словами, гомология: независимо от того, кому из них приписывается роль ориги­нала или отражения, миф и обряд воспроизводят друг друга: один— в форме действия, а другой — в виде понятий"²¹⁸.

Однако между мифом и обрядом (ритуалом) вклинива­ется такое действо, как магия. Современному человеку о магии известно, пожалуй, только, что есть "черная" (вредо­носная) магия и магия "белая"²¹⁹, несущая в себе конечный положительный результат ("верну мужа", "сниму сглаз" — типичные фразы объявлений, размещаемых в наших газе­тах полчищами невесть откуда взявшихся новоявленных "ма­гов"). С магией часто отождествляют знахарство — народ­ную медицину вкупе с "заговорами", а также шаманство. Это говорит о том, что у магии есть свое продолжение в исто­рии вплоть до наших дней.

Все это, конечно, интересно, говорят прагматично на­строенные студенты, но какая связь магии с правом? (Ох уж эти молодые прагматики с их установкой на четко обо­значенную "пользу"...) Постараемся объяснить, как можем, призвав на помощь два интереснейших труда: "Набросок об­щей теории магии" Марселя Мосса²²⁰ и "Магия, наука и рели­гия" Бронислава Малиновского²²¹, первый труд — фундамен­тальный академический текст, составленный на огромном эм­пирическом и научно-теоретическом материале, второй — блестящий научно-популярный очерк на тему о магии и об­рядности. Холодный картезианский ум и страстная славян­ская душа обратились к одному объекту с единой целью: вы­яснить воздействие мистических представлений и действий на духовный мир и поведение человека.

М. Мосс с беспристрастием аналитика отделяет магию от других действий. Устойчивая во времени и санкционирован­ная общественным мнением практика, например суеверные действия игроков, не может, по его логике, считаться маги­ческой. Для антрополога права важно и такое замечание М. Мосса: "Традиционные практики, с которыми магические действия можно спутать, — это юридические действия, технические приемы и религиозные обряды. Магию связывают с системой юридических предписаний, потому что в обоих явлениях присутствуют обязательные слова и жесты, обле­ченные в торжественные формы. Поскольку юридические действия часто носят ритуальный характер, а контракты, клятвы, судебные процедуры напоминают в некотором роде священнодействие, то их путают с обрядами, хотя таковыми они не являются. В той мере, в которой эти действия облада­ют особым эффектом или создают нечто большее, нежели установление договорных отношений между человеческими существами, они перестают быть юридическими, но стано­вятся действиями религиозными и магическими"²²².

Итак, не любой обряд является магическим. От религи­озного магический обряд отличает то, что первый соверша­ется открыто, через поклонение и примирение, второй обыч­но тайно, вдали от посторонних глаз (в лесу, в темном месте) и достаточно агрессивен, ибо нацелен на получение непос­редственного результата. М. Мосс дает поэтому такое опре­деление магического обряда: "'...любой таинственный об­ряд, совершающийся частным образом, скрытно, не яв­ляющийся частью целостного культа и в своей крайности стремящийся к запрещенным формам обряда"²²³.

Мы обратимся к анализу магии прежде всего потому, что во многих регионах мира она предшествовала религии. То, чего человек на достигал рациональными усилиями, он пытался достичь при помощи магических обрядов. Это было своего рода тайное знание, первобытная алхимия, но это зна­ние не было результатом божественного откровения. Б. Мали­новский тонко прочувствовал эту особенность магии: "Магия является свойством вещи или, точнее, свойством связи между человеком и вещью, ибо не будучи созданной человеком, ма­гия всегда была предназначена для человека. Во всякой тради­ции, во всякой мифологии магия всегда выступает как принад­лежность человека, полученная от человека же или какого-то человекоподобного существа"²²⁴. В магии человек заявляет о сво­ей автономности и пытается повлиять на законы природы, пред­восхитить или, напротив, приостановить ход событий усилием воли и совершением таинственных ритуальный действий.

Магическое знание передается как традиция от челове­ка к человеку путем посвящения и обучения. Так, сибирские шаманы отбирали своих последователей из наиболее талант­ливой молодежи и обучали их своему ремеслу²²⁵. Для нас важно зафиксировать: усваиваемые с детства через мифы и уст­ную передачу правила поведения, являвшие собой как бы "идеальную правовую модель", в магии не только не под­тверждались, а даже отрицались и подавлялись, коль скоро отдельные индивиды полагались скорее на специфический опыт эмоциональных состояний, нежели на послушное сле­дование общепринятой модели. Магия в этом смысле давала модель "девиантного", т. е. противоправного поведения. Но она была (и в некоторых своих проявлениях остается) состав­ной частью бытия человека²²⁶. Магия породила многочислен­ные культы и обряды, во многом отличные от тотемизма и предназначенные отдельным половозрастным группам (эро­тические обряды и культы или обслуживавшие определен­ные виды деятельности (промысловые культы, охотничья магия; многие магические обряды затем трансформируются в обычные, "открытые для всех", культы, как, например, погребальные культы²²⁷), регулируемые своими правилами.

Еще одним важным социальным регулятором были и ос­таются ритуалы и обряды. Те, кто однажды (а многие не однажды) проходил через ритуал бракосочетания, знают, что целью его является психологическое сопровождение заклю­чения "акта гражданского состояния", сопровождение, дол­жное в свою очередь внушить уверенность в уникальности, торжественности события и прочности заключаемого в такой обстановке брака. У всех народов детально разработан не только брачный ритуал, но и ритуал посвящения в профес­сию, военный ритуал, похоронный и поминальный ритуал и т. д. Т. В. Кашанина дает емкое определение ритуала: "Ри­туал — это правило поведения, в котором акцент дела­ется на внешней форме его исполнения, причем эта форма является строго канонизированной"²²⁸. Она же отмеча­ет регулятивную функцию ритуала.

Обычно ритуал не требует присутствия специального лица, приводящего его в действие: предполагается, что ис­полняющие ритуал знают порядок своих действий. И все же жизненные наблюдения подсказывают, что нередко при ис­полнении ритуальных действий выдвигается неформальный лидер, знающий тонкости данного ритуала и руководящий его исполнением: знаменитый кавказский тамада за торже­ственной трапезой, вездесущие старушки на похоронах и т. п. Это говорит о том, что исполнение сложного ритуала тре­бует надзора за соблюдением определенных правил.

Большей сложностью, большим числом участников и бо­лее жесткими правилами отличается от ритуала обряд. Как правило, социальная значимость обряда выше, психологичес­кое и воспитательное воздействие сильнее, чем у ритуала. Таков обряд инициации, известный многим народам, т. е. пе­ревод юноши или девушки из одной возрастной категории в другую. Обычно ему предшествует длительный период труд­ной подготовки, тяжелых физических и моральных испыта­ний (для сравнения: "курс молодого бойца" перед принесени­ем присяги в армии). Жестокость самого обряда посвящения в мужчины или женщины должна была подчеркивать "смерть" человека в прежнем состоянии и "рождение" его в новом ка­честве²²⁹. В то же время этот обряд — особенно в эпоху вож-деств, мужских и женских союзов — должен был означать и перемену статуса человека, наделение его новыми правами и обязанностями (сюжет, к которому мы скоро вернемся).

И, наконец, обычай как средство нормативного регу­лирования. Сразу оговоримся: хотелось бы разделить поня­тия "обычай", применяемое к догосударственным общнос­тям с устным правом, и "обычай" как синоним обычного пра­ва народов в государственных образованиях, имеющих уже письменное право, на фоне которого, точнее, параллельно с которым бытуют нормы обычного права, нередко унаследо­ванные от догосударственного периода, но приобретшие уже другие свойства. Обычай в первом смысле — продукт архаи­ческого способа мышления, обычай во втором смысле — уже продукт более развитого менталитета, предполагающего плю­рализм правовых установок: вот здесь сфера обычного права моих предков, а вот здесь право государства, в котором я живу (или администрации метрополии, осуществляющей кон­троль над этой территорией). Конечно, в действительности, особенно там, где обычное право имеет глубокие истори­ческие корни, трудно провести между этими понятиями чет­кую границу, но как методологический ориентир хотелось бы все же сохранить это различие. Кстати, это различие проводит и изданный во Франции Словарь этнологии и ант­ропологии²³⁰ — традиция, идущая от социологии М. Вебера ("Экономика и общество"). Правда, М. Вебер придавал обы­чаю в первом смысле более широкое значение некоей "при­вычки", идущей с "незапамятных времен": обычай мужчин большинства народов носить штаны, обычай европейцев упот­реблять хлеб с любой пищей, обычай восточных славян справ­лять поминки по усопшим и т. д.²³¹

Для нас, рассматривающих сейчас обычай именно в пер­вом смысле, важно уяснить одно: обычай основан на много­кратно повторявшихся в прошлом действиях, он является поэтому "пережитым" порядком, освященным временем и опытом предыдущих поколений. Нарушение такого обычая, как правило, не влечет за собой очень жестких санкций (хотя бывают и исключения), но сила морального принуждения ("общественного мнения") столь велика, что такие обычаи являются фактически естественными правилами бытия че­ловека в обществе.

Резюмируя, можно сказать, что саморегуляция жизне­деятельности первобытной общины и регуляция поведения человека в ней достигаются посредством правил поведения ("мононорм") и сопровождающих их ритуалов и обычаев. Эти мононормы носят естественно-обязательный характер. Дос­тижению высокой степени сплоченности такой общины спо­собствует полная интеграция индивида в ее структуру, вос­принимаемая им же, как естественная необходимость²³². В пос­ледующую эпоху, как мы сейчас увидим, наступают прорывы индивидуального, причем сопровождаются они усложнением нормативной системы социумов.