Модель демократического перехода

Демократическая модель осуществления властных трансфор­маций выглядит, на первый взгляд, наименее затратной и наибо­лее доступной. В пользу оценки ее низкой затратности говорит, во-первых, бескровность выборных инверсий состава элиты, минимизация социальных конфликтов и потрясений. Реалистич­ность же определяется фактором легитимности, закреплением процедуры выборов в законодательстве большинства современ­ных государств (рис. 3.5).

Рис. 3.5. Модель демократического перехода

Однако при анализе избирательных технологий представление о действенности механизма выборов в целях селекции и перио­дической ротации элит обнаруживает свою несостоятельность.

При крайней дороговизне современных избирательных тех­нологий президентами случайные люди не становятся. За спиной каждой из марионеточных фигур демократического истэблиш­мента находятся крупные финансовые магнаты.

«Интриги и коррупция, – утверждал Токвиль, – являются естественными пороками избранных правительств»⁴⁸. Когда пе­реизбранию подлежит глава исполнительной власти, то интрига­ми и подкупом занимается само государство. Если в предвыбор­ную борьбу включается представитель исполнительной власти, то государственные интересы отодвигаются для него на второй план, а на первый выступает вопрос собственного переизбрания. Раздача президентом должностей и министерских портфелей происходит зачастую не по профессиональному критерию, а как компенсация за оказанные услуги.

Федеральные законы США, ограничивающие расходы кан­дидатов на избрание в конгресс уровнем в 70 тыс. долл., а в се­нат – в 150 тыс. долл., не соблюдаются. Известны многочислен­ные случаи, когда для своего избрания в парламент претенденты затрачивали миллионы долларов. На выборах президента США в 1996 г. было израсходовано 53 млрд долл.⁴⁹

Если признать психологию прикладной наукой, то следует предположить, что при обладании необходимыми средствами возможны приемы манипуляции психологическими предпочте­ниями электората. Народ «программируют» проголосовать за того или иного кандидата. Для реализации глобального изби­рательного имиджмейкерства требуются колоссальные затраты. Побеждает тот, кто купит более дорогостоящую электронную технологию. Таким образом, результаты выборов оказываются предопределены степенью финансовых ресурсов кандидатов.

Современный человек живет в информационном поле и чер­пает информацию из прессы, радиопередач, телевидения. На­ходясь в мире оторванных от реальности символов и инфор­мационных стереотипов, он может идти даже против своих собственных интересов. В этом смысле человек не является по­литически свободным. Существует специальный термин brain washing (промывание мозгов), отражающий механизмы манипу­ляции массовым сознанием. Посредством данной методики мо­жет осуществляться зомбирование людей, создание политически послушного человека, превращение народа в легко управляемую массу. Таким образом, все разговоры о свободе, демократии, воз­можности волеизъявления на выборах являются не более чем мистификацией⁵⁰.

Для закрепления навязываемых понятий СМИ используют методику, заключающуюся в постоянном повторении (вдалбли­вании) слов-символов (не раскрывая их сути), ассоциирующихся с определенным кандидатом. Проельцинские выборные кампа­нии в России проходили под аккомпанемент речитатива: «демо­кратия», «рынок», «свобода», «тоталитаризм», «реформы», «ста­линские репрессии», «цивилизованные страны», «гражданское общество», «правовое государство» и т. п. При этом не произно­силось слово «капитализм» (хотя именно оно отражает ельцин­ский экономический курс), имевшее для постсоветского человека негативное звучание.

Периодически во многих государствах современного мира посредством процедуры выборов меняются президенты и правя­щие партии. Но означает ли это смену политического истэблиш­мента? Изменения, как правило, касаются лишь его верхушеч­ного уровня. Большинство аппарата остается в своих креслах. Осуществляемая перетасовка колоды входящих в обойму поли­тической элиты партий не ведет к изменению самой модели госу­дарственности. Разве меняется что-либо принципиально в США при периодических рокировках между демократами и республи­канцами? Может сложиться впечатление, что других партий в Со­единенных Штатах Америки не существует. В действительности же их множество. Другое дело, что ни одна из них не допускается до участия в формировании политического истэблишмента. Пре­цеденты, когда третья американская партия вмешивалась в уста­новленную бинарную модель партийности, единичны. В результа­те идеологический спектр политической элиты США достаточно узок. Под вывеской свободы осуществляется реальное отсечение неприемлемых для элитных кругов идеологий.

А.А. Зиновьев подчеркивал, что часть реальных механизмов власти сосредоточена, наряду с политической верхушкой испол­нительной и законодательной вертикали, и у технократии бюро­кратического корпуса. В США он составляет армию в 15,5 млн че­ловек. Меняется партийный и персональный облик Белого дома и Конгресса, но состав технического аппарата остается постоян­ным. В Италии чуть ли не ежегодно происходил политический кризис, сопровождавшийся отставками правительства и даже привлечением его членов к суду; но при этом государственная система продолжала нормально функционировать. Ее жизнедея­тельность обеспечивали не публичные лица, а технические ра­ботники, которые, в отличие от первых, при занятии должности не проходят никаких демократических процедур, а утверждают­ся бюрократическим способом.

Номинированная партийная оппозиция (как КПРФ, ЛДПР или «Справедливая Россия» в РФ) является частью политической элиты. В разыгрывании карты оппозиционности заключается ее ролевая функция. Более точно данную группу партий следует рассматривать как псевдооппозицию. Контрэлиту эта категория партийных организаций собой не представляет. Поэтому победа одной из них на выборах не будет иметь по отношению к модели государственного развития принципиального значения. Что из­менится, если правящей партией вместо «Единой России» станет, например, ЛДПР? Ровным счетом ничего. На думских выборах 1990-х гг. ЛДПР одерживала победу. Линия же государственной политики при всех этих рокировках оставалась неизменной.

Согласится ли политическая элита лишиться власти только на основании поражения на выборах?

Пролетариат, полагал К. Маркс, не может придти к власти иначе, чем революционным путем. Бернштейнианцы объясняли впоследствии данный вывод основоположника марксизма от­сутствием всеобщности избирательного права. К. Маркс, как из­вестно, умер в 1887 г., когда в большинстве государств, где уже существовал феномен выборности власти, действовали жесткие цензовые ограничители. Новая правовая реальность, вносил свою поправку Э. Бернштейн, отменяет марксистский тезис о не­избежности революции. Трудящимся, полагал он, представляется теперь возможность реализации своих интересов ненасильствен­ным выборным путем⁵¹.

Однако логика рассуждений К. Маркса была не институ­циональной, а классовой. Для него появление новых властных институтов, таких как «демократические выборы», не имело принципиального значения. Государство сохраняет свою клас­совую природу. У власти, несмотря на все институциональные изменения, все равно остается буржуазия. Добровольно от свое­го властного положения она никогда не откажется. Выборы для нее – не приговор. Надо лишь выработать механизм управления выборными процессами. По существу, это вопрос технический. Управление выборами сводится к следующим технологическим направлениям:

1. целенаправленная манипуляция сознанием избирателей, про­граммирование успеха желаемого кандидата;

2. фальсификация волеизъявления электората;

3. законодательное отсечение от участия в выборном процессе враждебно настроенных электоральных групп;

4. техническое недопущение к выдвижению в качестве канди­датов контрэлитных фигурантов – партий и персоналий;

5. дезавуирование итогов голосования.

Последнее из средств применяется, когда не срабатывают все остальные. Победившая сторона обвиняется в подтасовке бюлле­теней и других нарушениях. Нежелательные для элиты результа­ты выборов признаются недействительными.