284

иное, как кажущиеся блага, фантомы, носящие в самих себе разложение. То, чего мы достигаем на самом деле, есть призрак и туман, страдание и рабство, неудовлетворенность и обман!

284

II.ВЫБОР ЦЕЛИ

1.НЕДОСТОВЕРНОЕ БЛАГО И ДОСТОВЕРНОЕ ЗЛО

Мы хотели выбирать между недостоверным благом и достоверными благами. Но последние суть, как мы убедились, чистое зло; таким образом, правильно взвешивая вопрос, мы должны выбирать между недостоверным благом и рядом достоверных и несомненных зол. Можем ли мы теперь колебаться в выборе – в выборе, при котором на одной стороне стоит верная смерть, а на другой возможное спасение? Там перспектива гибели, тут перспектива жизни! Мы следуем второму пути, как бы темен и недостоверен он нам еще ни казался. Мы не имеем другого выбора. Здесь наша единственная надежда, наше единственное возможное спасение. "Ибо я видел, – говорит Спиноза, – что я находился в величайшей опасности и должен был всеми силами искать средства, хотя бы и неверного, подобно тому, как смертельно больной, видя пред собой верную смерть, если не поможет одно средство, всеми силами хватается

285	285

за это средство, как бы недостоверно оно ни
было, ибо в нем его единственная надежда. Все те	2. ИСТОЧНИК ЗЛА И НЕПРЕХОДЯЩЕЕ
блага, за которыми гонится толпа, не только не	БЛАГО
содействуют поддержанию нашей жизни, но даже
препятствуют ей: они часто повинны в гибели	Нужно иметь глубокий жизненный опыт и
тех, кто владеет ими, и они всегда повинны в	самопознание, чтобы ясно усмотреть ничтожество
гибели тех, кем они владеют306".	обычных жизненных благ. Это убеждение
	заставляет созреть решение отбросить эти блага и
	искать непреходящего блага. Таким признанием
	начинает Спиноза свой трактат: "После того, как
	опыт научил меня, что все, образующее обычное
	содержание жизни, суетно и дурно, и так как я
	видел, что все причины и предметы моей боязни
	сами по себе не дурны и не хороши, а являются
	таковыми, лишь поскольку они затрагивают
	душу, я решился наконец исследовать, есть ли
	истинное и достижимое благо, которым душа
	могла бы быть охвачена всецело, отбросив все
	остальное; и можно ли найти что-либо, обладание
	чем доставило бы мне навеки наслаждение
	неизменной и высшей радости. Я говорю: "я
	решился наконец", ибо на первый взгляд казалось
	безрассудным отказаться от верного из-за еще
	недостоверной вещи307".
	Но сколь зрело и продумано это решение,
	столь же трудно неустанное и твердое его
	выполнение, ибо вместе с обычной любовью к

286

жизни мы отказываемся от всех наших привычек, от всего нашего прежнего бытия. Это отречение не есть тупое бездейственное состояние, оно есть начало нового человека, начало нового направления жизни, которое должно стать для нас привычкой и второй природой. Сначала оно нам необычно и чуждо, старая привычка сильнее его и постоянно вновь пробивается в новый жизненный путь; старые страсти невольно влекут нас назад и лишь постоянно мы можем вполне освободиться от них.

Эту постепенно растущую свободу Спиноза изображает нам на основании своего собственного опыта. "Ибо, хотя я это" (именно ничтожество земных благ) "и ясно усмотрел в моем разуме, я все же не мог вполне отказаться от корыстолюбия, чувственного наслаждения и честолюбия. Но одно я узнал: пока мой дух жил в этом размышлении, он был удален от этих страстей и серьезно углублен в идею нового образа жизни. И это одно служило мне большим утешением. Ибо отсюда я усматривал, что эти недостатки не неисцелимы. И хотя вначале эти перерывы были редки и продолжались недолго, но они становились все чаще и дольше, с тех пор, как я все больше узнавал истинное благо". Откуда являются вообще эти страсти, которые оглушают

286

нас и приводят в дурное настроение, как, например, печаль, боязнь, ненависть, зависть и так далее? Они все возникают из одного источника: из нашей любви к преходящим благам. Вместе с этой любовью исчезает и весь род подобных страстей. "Если этих вещей не будут более любить, то не будет уже возникать спора о них, не будет печали, когда они погибают, не будет зависти, когда ими владеет другой, не будет боязни и ненависти, словом, не будет никаких душевных движений этого рода,

которые все совпадают в любви к преходящим

вещам308".

286

3. БОГ И ЛЮБОВЬ К БОГУ

Итак, то благо, любовь к которому должна вполне охватить душу, не может быть не чем иным, как вечным и бесконечным существом. "Любовь к вечному и бесконечному существу наполняет душу чистой радостью, которая исключает всякого рода печаль. Подобного состояния надо желать всею душой и стремиться к нему всеми силами309". Допустим теперь, что это его вечное, бесконечное существо вместе с тем необходимо должно быть совершеннейшим и божественным; в таком случае любовь к Богу является целью, которую Спиноза ставит новому направлению жизни. Спор и вражда между людьми суть лишь выражение людских страстей, ибо только они сеют раздор; страсти возникают сами из любви к преходящим вещам, а эта любовь коренится лишь в человеческом себялюбии.

В любви к Богу потухает себялюбие со всеми его ослеплениями; любовь к Богу искореняет любовь к преходящим вещам, освобождает и спасает нас, следовательно, от себялюбивых страстей и таким образом делает человеческую жизнь миролюбивой, тихой, созерцательной и

287

несвоекорыстной.

Итак, любовь к Богу невозможна без нравственного переворота в человеке, без нового настроения, очищенного и совершенно освобожденного от всякого себялюбия и эгоизма. Такое настроение религиозно, благочестиво, ибо оно есть совершенная преданность Богу, и это благочестие есть истинное зерно всякой религии. Здесь мы встречаемся с религиозной идеей Спинозы. В нем самом искомая им жизненная цель есть не просто научная задача, а идеал, определяемый с самого начала нравственными и религиозными мотивами; он ощущает и познает благо мира – т. е. сам мир, к которому мы привязаны, – как сумму зол, от которых он хотел бы освободиться, и притом основательно и навсегда. Поэтому ни одно произведение Спинозы не производило на Шопенгауэра такого впечатления, как это. Неоднократно называл он введение к Tractatus de intellectus emendatione "лучшим средством успокоения" в буре наших страстей – лучшим из всех, которые он знал.

Совокупность этих зол коренится в нашем себялюбии, наше себялюбие есть мир, которого мы жаждем, мир, как совокупность благ жизни. Этот мир есть мы сами. Потребность же избавиться от себя и от своего себялюбия,