- •1. Лирический герой поэзии э. Межелайтиса.
- •2. Философская насыщенность поэзии э. Межелайтиса. Тема человека в природе и обществе («Человек»).
- •3. Жанровое и тематическое многообразие стихов сборника э. Межелайтаса «Человек».
- •4. Проблема своеобразия творческого метода э. Межелайтиса («Человек»). Публицистический пафос.
- •5. Романтический бунт Лиончины и его последствия (роман м. Слуцкиса «Поездка в горы и обратно»).
- •6. Роль сюжетной линии Яунюса Валюса в романе м. Слуцкиса «Лестница в небо».
- •7. «Поездка в горы и обратно» м. Слуцкиса- роман эмоционально-нравственных перевоплощений. Смысл заглавия романа.
- •8. Сложность и противоречивость крестьянской психологии в романе м. Слуцкиса «Лестница в небо».
- •9. Поиски социальных и нравственных ориентиров героями романа м. Слуцкиса «Лестница в небо».
- •10.Философски содержательность поэзии ю. Марцинкявичуса.
- •11. Поэма ю. Марцинкявичуса «Кровь и пепел». Голос поэта в системе голосов героев произведения. Способы выражения авторской позиции.
- •12. Мартинас Давнис в системе образов поэмы ю. Марцинкявичюса «Кровь и пепел». Отношение автора к герою.
- •14. Экскурсы в историю и их роль в поэме ю. Марцинкявичюса «Кровь и
- •15. Драматические поиски и трагические судьбы людей на перепутье (роман й.Авижюса «Потерянный кров»).
- •16. Особенности развития национальных литератур в 50-90 гг. Хх столетия.
- •17. Своеобразие творческой индивидуальности и. Друцэ.
- •18. Идейно-художественное своеобразие романа и. Друцэ «Белая церковь».
- •20. Нравственная проблематика романа о. Гончара «Собор». Публицистический пафос произведения.
- •21. Философекая лирика Зульфии («Думы», «Садовник», «Пловец и мечта» и др.)
- •22. Своеобразие индивидуального стиля м. Стельмаха (на материале романа «Кровь людская - не водица»).
- •23. Человек и природа в романах ч. Айтматова («Плаха», «Буранный полустанок», «Когда падают горы» ).
- •24. Тематическое и художественное своеобразие повести ч. Айтматова «Джамиля».
- •25. Многомерность повествования в романе ч. Айтматова. Своеобразие творческой индивидуальности писателя.
- •26. Авторская позиция и приемы ее реализации в романах ч. Айтматова («Плаха» или «Буранный полустанок»).
- •27. Углубление социального анализа действительности в повести ч. Айтматова «Прощай, Гульсары».
- •28. Утверждение нравственных идеалов в повести ч. Айтматова «Материнское поле».
- •29. Пу6лицистическая и социальная заостренность роман ч. Айтматова «Плаха».
- •30. Метафора в художественном мире повестей и романов ч. Айтматова.
- •31. Жизненны й и творческий путь м. Рыльского.
- •Зз. Панорама народной жизни в романе Стельмаха «Кровь людская - не водица». Гуманистический пафос произведения.
- •34. Идейно-художественное своеобразие повестей ш.-Алейхема «Мальчик Мотл», «Тевье молочник».
- •35. Приемы создания образов героев в рассказах ш-Алейхема (на примере 2-3 рассказов).
- •37. Глубина постижения исторических процессов в романе ф. Искандера «Сандро из Чегема».
- •38. Психологизм а. Упита-новеллиста.
- •39. Роман о. Гончара «Знаменосцы»: новаторство в освещении военной темы. Стилевое своеобразие произведения.
- •40. Нравственные искания Думбадзе романе «Закон вечности».
- •42. Лирика м. Джалиля военного времени. Жанрово-композиционные формы поэзии м. Джалиля.
- •43. Жанр и художественное своеобразие «Путешествия дилетантов» б. Окуджавы. Смысл названия произведения.
- •44. Шевченко-лирик. Художественное и тематическое своеобразие стихов поэта, фольклорная традиция в творчестве украинского Кобзаря.
- •45. Воплощение народного начала в образе Онаке Карабуша (роман и. Друцэ «Бремя нашей доброты» ).
- •46. Нравственная и эстетическая позиция н. Думбадзе, автора рассказов.
- •47. Тематическое многообразие и общечеловеческое звучание лирики Зульфии.
- •48. Тематическое и художественное своеобразие новеллистики а. Упита. Традиции русской классики в творчестве писателя.
- •49. Лирика б. Окуджавы.
- •50. Тема формирования человека в рассказах н. Думбадзе. Проблема автора и героя.
- •51 . Идейно-эстетическое воззрение Шолом-Алейхема.
- •52. Жизненный и творческий путь м. Джалиля.
- •53. Нравственно- философская концепция жизни в романе ч. Айтматова «Буранный полустанок».
- •54. Публицистическая и социальная заостренность романа ч. Айтматова «Плаха».
- •55. Т.Г. Шевченко: жизнь и творчество.
- •56. Пушкинские, блоковские, шевченковские традиции в творчестве м. Рыльского
- •57. Заблуждения и поиск истины Гедиминаса Джюгаса в романе й. Авижюса «Потерянный кров».
- •58. Лирика м. Рыльского военного времени: жанрово-стилевое своеобразие.
- •59. Основные направления и тенденции развития национальных литератур в постсоветское время (на примере любой национальной литературы).
- •60. Печорин и Мятлев в романах м.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» и б. Окуджавы «Путешествия-дилетантов»: сходство и различия.
27. Углубление социального анализа действительности в повести ч. Айтматова «Прощай, Гульсары».
Писатель из Киргизии ныне достойно представляет и свой народ, и всю постсоветскую литературу за рубежом. О достижениях, о взаимодействующих литературах, судят по достижениям таких писателей, как Ч. Айтматов.
После окончания шести классов Айтматов был секретарем сельсовета, налоговым агентом, учетчиком, выполнял и другие работы в колхозе. После окончания Джамбульского зоотехникума поступил в Киргизский сельхозинститут. Именно в это время в республиканской печати начинают появляться короткие заметки, очерки, корреспонденции, написанные будущим писателем. Ведет Айтматов в студенческие годы и филологические изыскания, о чем свидетельствуют статьи «Переводы, далекие от оригинала», «О терминологии киргизского языка». В этой работе ему помогает одинаково свободное владение как родным, так и русским языком. Отработав три года по специальности в опытном животноводческом хозяйстве, Айтматов поступает на двухгодичные высшие литературные курсы в Москве. Первые шаги на писательском поприще Айтматов делает в пятидесятые годы. В 1958 году вышла на русском языке его первая книга «Лицом к лицу». Перевод с киргизского осуществлял А. Дроздов. Эта небольшая по объему, но яркая по содержанию повесть рассказывает о драматическом периоде нашей истории -- Великой Отечественной войне. Она докатилась слезами боли и потерь до далекого киргизского аила. Обожгла Сеиде, главную героиню повести, страшным и позорным словом: «дезертир».
После учебы в Москве Айтматов работает в республиканской печати, а затем -- в течение пяти лет -- собственным корреспондентом газеты «Правда» в Киргизии.
В 60-е годы писателем написаны повести «Верблюжий глаз», «Первый учитель», «Тополек в красной косынке», «Материнское поле». Они рассказывают о трудном становлении Киргизии, о преодолении косности и предрассудков, о победе человеческого духа.
В 70-е годы Айтматов продолжает работать в жанре повести. Появляются «Ранние журавли», рассказывающие о трудном военном времени, когда подростки, минуя юность, шагнули сразу во взрослую жизнь. Это во многом автобиографическая повесть. Айтматов тоже из этого поколения. «Белый пароход» - трагическая повесть о детстве, разрушенном жестокостью взрослых. Это одна из лучших повестей автора, написанная в 1970 году.
Начиная с повести “Прощай, Гульсары!”, при воинствующе утверждающем пафосе его творчества, оно потрясает острым драматизмом взятых жизненных коллизий, ошеломляющими
поворотами в судьбах героев, порой трагических судьбах в самом возвышенном значении этих слов, когда и сама гибель служит возвышению человека.
Повесть «Прощай, Тульсары!» рассказывает не только о некоторых важных общественных проблемах 40-50-х годов, об ошибках и перегибах в тот период. Многие тогдашние ошибки преодолены, перегибы исправлены, но литература имеет более глубокие задачи, Нежели указание на отдельные, пусть даже существенны е, ошибки и недостатки социальной жизни.
При в анализе социальных связей героя повести «Прощай, Гульсары!» не следует забывать об исторически конкретной, географически точно обозначенной обстановке, в которой действует Танабай Бакасов. Художественная убедительность повести в том и состоит, что писатель силою таланта сумел показать судьбу своего современника, высвечивая в ней существенные социальные взаимосвязи мира и человека, сумел придать повести о драматической судьбе одной личности общечеловеческое звучание.
Развитие характера Тана6ая Бакасова идет по концентрическим кругам постепенно расширяющегося познания жизни. Ефрейтор Бакасов многого не узнал бы, если бы остался работать молотобойцем в аильской кузнице. Это было в первые послевоенные годы, когда все советские люди жили «воздухом победы, как хлебом». Уже и тогда в голове нетерпеливого Танабая мелькала мысль о том, как быстрее и лучше наладить жизни односельчан. Вся повесть, по сути, стала подведением итогов; она и начинается-то с тех трудных последних вопросов, которые обычно один раз в жизни, в какой-то критический момент, возникают перед человеком: о смысле жизни, о достоинстве человека, о бегущем времени. Эти две темы положил писатель в основу художественного построения: жизнь человека и жизнь иноходца.
С первых страниц повести очерчены эти два характера - колхозника Танабая Бакасова и знаменитого коня Гульсары. И все действие развивается как история неугомонного человека, бьющегося об острые углы жизни, человека, устоявшего перед тяготами времени. Одновременно с этим развертывается трагическая история прославленного иноходца Гульсары, терпеливо сносящего все удары судьбы, ровным шагом прошедшего жизненную дорогу от победителя конных скачек до убогого, загнанного старого коня, протянувшего ноли на степной мерзлой дороге холодной февральской ночью.
Сопоставление этих двух судеб неизбежно для писателя; сопоставлением их начинается и кончается повесть; оно проходит щемящим рефреном через все главы - старый человек и старый конь. Сопоставление ведется по принципу подобия и по принципу несхожести. Аналогия в таком случае была бы суха, мертва, плоска. Такой идейно-композиционный прием понадобился художнику для того, чтобы подчеркнуть духовную одержимость человека, не смирившегося со своей судьбой, продолжающего бороться за то дело, которому он отдал все силы и лучшие годы жизни. Автор с каждым рефреном подчеркивает стремление старого чабана осмыслить свое прошлое, разобраться в прожитых годах.
И постепенно нарастает упрямое желание Танабая утвердить свою правоту, свою позицию коммуниста. Старик с возмущением вспоминает вздорные слова своей невестки: «Ишь ты, зачем было вступать в партию, если всю жизнь в пастухах да в табунщиках проходил, к старости выгнали...»
Тогда, в разговоре с невесткой и сыном, Танабай еще не сумел найти нужных слов о себе, о своей судьбе. И по дороге дамой он все не маг забыть обиды. Понадобились бессонная ночь у костра в стылой февральской тьме, рядом с издыхающим иноходцем, чтобы мысленно заново прожить всю жизнь, вспомнить и путь своего любимого коня, чтобы в конце концов твердо сказать себе: «Нужен я еще, нужным буду...»
Финал в общем-то оптимистичен, но какую бездну человеческих страданий, силу духа, неутолимое стремление к идеалу раскрывает писатель в жизнеописании киргизского табунщика и чабана Танабая Гакасова, ободравшего в кровь бока и сердце в борьбе за свои принципы.
И в повести на жгучую современную тему, повести о киргизском колхознике, открывается холодящая глубина и неисчерпаемость вечных вопросов человеческой жизни.
Путь познания Танабаем своего бытия, своего времени разделен писателем на два этапа. Первый охватывает период, когда Танабай работал табунщиком, выращивал и холил Гульсары. Он заканчивается драматическим потрясением героя, связанным с насильным изгнанием иноходца от его табуна, оскоплением Гульсары. Второй этап социального самосознания Танабая - его работа чабаном, тяжкая зима в худых Овечьих кошарах, столкновение с районным прокурором Селизбаевым, исключение из партии.
В первой половине повести Танабай живет вдали от артели, гоняет по пастбищам табун лошадей, в котором он сразу заприметил необычного иноходца. Эта часть повести окрашена в мажорные, светлые тона, правда, уже здесь, работая табунщиком, Танабай увидел, в каком состоянии находится артельное хозяйство. Суровая зима и бескормица доводили Танабая порой до отчаяния. Айтматов замечает: «Лошади не помнили об этом, помнил об этом человек». Но наступала весна, принося с собой тепло, радость и корм лошадям. В эти первые годы, с табуном, Тана6ай наслаждался своей силой, молодостью, он чувствовал, как подрастал иноходец, как «из мохнатого кургузого полуторалетки он превращался в стройногокрепкого жеребчика». Ело характер и темперамент восхищали Танабая. Одна лишь страсть владела пока иноходцем - страсть к бегу. Он носился среди своих сверстников желтой кометой, «гоняла его без устали какая-то непостижимая сила». И даже когда Танабай объездил молодого коня, приучил еrо к седлу, Гульсары «почти не чувствовал никакого стеснения от него. Легко и радостно ему стало носить на себе всадника». Это важная деталь в жизнеощущении иноходца и Танабая: им обоим было «легко и радостно»; они вызывали восхищение людей, которые, видя, как стремительно и ровно бежит по дороге конь, ахали: «Поставь
на него ведро с водой - и ни капельки не выплеснется!» А старый табунщик Торгой сказал Танабаю: «Спасибо, хорошо -выездил. Теперь увидишь, как поднимется звезда твоего иноходца!»
Для Танабая те годы были, пожалуй, лучшими за все послевоенное время. «Серый конь старости ждал его еще за перевалом, хотя и близким...» Он испытывал счастье и мужественное воз6уждение, когда красовался в седле на своем иноходце. Он узнал истинную любовь к женщине и заворачивал к ней каждый раз, проезжая мимо ее двора. В то время Танабай и Гулысары испытали вместе упоительное чувство победы на киргизских национальных скачках - аламан-байге. Как и предсказывал старый табунщик Торгой, «высоко поднялась звезда иноходца». Уже все в округе знали знаменитого Гульсары. Пятая глава повести, описывающая победу иноходца на большой аламан-байге, рисует высшую точку живого единства человека и коня. Это одна из лучших страниц айтматовской прозы, где полнота ощущения жизни пронизана страстным драматизмом борьбы. После скачек Гульсары и Танабай под восторженные крики объезжают, и это заслуженное признание. И все, что произойдет с иноходцем и Танабаем после их совместного торжества, будет оценено в повести с точки зрения гармоничной, истинной жизни.
А дальнейшие драматические события уже предчувствуются в первой половине повествования. В эти лучшие годы своей жизни, радуясь подрастающему иноходцу, Танабай часто задавал тревожные вопросы себе и своему другу, председателю колхоза Чоро Саякову - о делах в артельном хозяйстве, о положении колхозников. Избранный членам ревизионной комиссии, Танабай часто задумывался о происходящем вокруг него. Как иноходцем владела «страсть к бегу», так Тана‑
бая часто охватывало нетерпение. Друг Чоро нередко говаривал ему: «Хочешь знать, Танабай, почему тебе не везет? От нетерпения. Ей-богу. Все тебе скорее да скорее. Революцию мировую подавай немедленно! Да что революция, обыкновенная дорога, подъем из Александровки и то тебе невмоготу... А что выигрываешь? Ничего. Все равно сидишь там, наверху, дожидаешься других».
Но Танабай нетерпелив, горяч, вспыльчив. Он видел, что положение в колхозе аховое, «колхоз весь в долгах сидел, счета в банке были арестованы». Нередко спорил Танабай со своими товарищами в колхозной конторе, допытывался, «как же это получается и когда же, наконец, начнется такая жизнь, чтобы и государству было что дать и чтобы люди не даром работали». «Нет, не должно быть так, товарищи, что-то тут не в порядке, какая-то тут 6олышая загвоздка у нас,- говорил Танабай.- Не верю, что так должно быть. Или мы разучились работать или вы неправильно руководите нами».
И до войны Танабай был активным коммунистом, а пройдя фронт, познав счастье победы над фашизмом, он вырос духовно и нравственно. Так чувствовали себя все его односельчане. Недаром председатель Чоро, думая о том, «как сделать, чтобы хозяйство поднять, народ накормить и чтобы планы все выполнять», замечает главный процесс в духовном развитии своих соотечественников: «И люди уже не те, жить хотят лучше...»
Танабай пока еще не может сказать, в чем дело; он только сомневается, правильно ли работают колхозные и районные руководители. Он чувствует тревогу и личную ответственность за судьбу общего дела. Для тревоги и беспокойства у него были свои «особые» причины». Они очень важны и для понимания главного героя повести, и для уяснения социального звучания всего произведения. Артельные дела в упадке. Танабай видел, что колхозники «теперь посмеиваются над ним втихую и, завидев его, вызывающе глядят в лицо: ну как, мол, дела-то? Может, опять раскулачивать возьмешься? Только с нас теперь спрос невелик. Где сядешь, там и слезешь».
Таковы социальные истоки личной драмы старого табунщика, которая перерастает в драму миллионов честных крестьян, поверивших в социалистическую кооперацию деревни и мучительно переживающих зигзаги и срывы коллективного земледелия.
А если посмотреть с точки зрения личности, то легко убедиться, что неудачи и трудности восстановления послевоенного хозяйства стали личным и проблемами сотен тысяч крестьян, таких, как Танабай, горячо преданных идеалам социализма. Тем более резким будет выглядеть разрыв между возросшим сознанием людей и тяжёлыми обстоятельствами. Так выглядит экспозиция драмы Танабая Бакасова. Самые тяжелые акты этой драмы еще впереди. Многое он оценивает пока что косвенно, исходя из положения иноходца. Так и нового председателя он встречает, исходя из его отношения к Гульсары. И когда от нового председателя приходит письменное распоряжение (весьма характерно, что подпись под распоряжением неразборчива) поместить иноходца в колхозую конюшню, Танабай чувствует надвигающуюся беду. Гульсары уводят из табуна, но он упрямо убегает опять в табун, появляясь перед Танабаем с обрывками веревки на шее. И вот однажды иноходец приковылял с коваными железными кандалами –бревном на ногах. Танабай не выдержал такого обращения с любимым конем, он освободил его от кандалов и, передавая Гульсары конюхам, пригрозил новому председателю «размозжить голову кишеном ».
В девятой главе происходит событие, которое кладет конец прежней свободной жизни Гульсары: иноходца выхолащивают. Оскопить такого племенного жере6ца, как Гульсары, означало намного обеднить и ослабить генетическую ветвь колхозного коневодства, но председатель колхоза Алданов думал не о хозяйственных интересах, а о своем внешнем престиже: ему хотелось покрасоваться верхом на знаменитом иноходце. И раньше, до этой ужасной операции, отношения коня с председателем складывались скверно: Гульсары не выносил сивушного запаха, исходившего часто от нового председателя. Говорили, что «человек он крутой, в 6ольших начальниках ходил. На первом же собрании предупредил, что будет строго наказывать нерадивых, а за невыполнение минимума пригрозил судом...» Но появляется председатель впервые в сцене оскопления коня. Алданов «стоит важно, расставив толстые короткие ноги в широченных галифе... Одной рукой подбоченился, другой крутит пуговицу на кителе». Эта сцена - одна из самых поразительных по мастерству, по точному психологическому рисунку. Сильные, здоровые люди совершают жестокую, не обоснованную никакими хозяйственными соображениями, операцию оскопления благородного, талантливого коня. Операция совершается светлым солнечным днем, под звуки ребячьей песни во время игры и особенно контрастирует с мрачными замыслами людей, решивших усмирить непокорного коня. Когда его повалили на землю, связали намертво арканами и придавили коленями, тогда-то председатель Алданов подскочил, уже нe опасаясь иноходца, ,«присел на корточки в изголовье, обдал вчерашним сивушным запахом и заулыбался В откровенной ненависти и торжестве, точно 6ы лежал перед ним не конь, а человек, враг его лютый». Человек все сидел перед ним на корточках, смотрел и чело-то ожидал: «И вдруг острая боль взорвала свет в глазах» иноходца, «вспыхнуло ярко-красное пламя, и сразу стало темно, черным-черно...»
Конечно, это убийство Гульсары. Не случайно подхалимствующий Ибрагим, участвовавший в оскоплении коня, говорил, потирая руки: «Теперь он никуда бегать не будет. Все - набегался». А для такого коня не бегать — значит не жить. Неразумная операция, проделанная с Гульсары, натолкнула Танабая на новые грустные размыгшления о председателе Алданове и колхозных делах. Он говорил жене: «Нет, все же сдается мне, что наш новый председатель—плохой человек. Чует сердце». Размышление начинается с непосредственного, близкого Танабаю повода—отношения к иноходцу. После ужина, кружа вокруг табуна по степи, Танабай пытается отвлечься от мрачных раздумий: «Может, и вправду нельзя судить так о человеке? Глупо, конечно. Оттого, наверно, что старею, что гоняю круглый год табун, ничего не вижу и не знаю». Однако никуда не деться Танабаю от сомнений, от тревожных раздумий. Он вспоминал, «как начинали они когда-то колхоз, как обещали народу счастливую жизнь... Что же, зажили поначалу неплохо. Еще лучше зажили бы, если -бы не эта проклятая .война». И только ли в войне дело? Ведь прошло немало лет после войны, а мы «все латаем хозяйство, как старую юрту. В месте прикроешь — в другом лезет прореха. Отчего?»
Табунщик приближается к самому серьезному моменту своих размышлений, он еще робеет перед смутными догадками, он псе порывается начистоту поговорить со своим другом Чоро: «Если я путаю, пусть скажет, а если нет? Что же тогда?»
Мысль упрямая, неотвязная мучает сердце и ум Танабая; он уверен только в одном: «Так не должно быть»,— а как должно быть, он не решается сразу оказать, он пока ещё ссылается на районных и областных руководителей: «Там люди мудрые...». Танабай вспоминает, как в 30-е годы приезжали уполномоченные из района, сразу же шли к колхозникам, разъясняли, советовали. «А теперь приедет, накричит на председателя в конторе, а с сельсоветом так и вовсе не разговаривает. На партсобрании выступит, так все больше о международном положении, а положение в колхозе вроде не такое уж и важное дело. работайте, давайте план, и все...»
Танабай будто чувствует на себе взгляды людей, которые «того и гляди спросят: «Ну-ка, вот ты, партийный человек, колхоз начинали — больше всех глотку драл, растолкуй нам, как все это получается? Что им скажешь?» Что мог сказать, что мог ответить им неугомонный табунщик, если ему самому, его партийной совести, не все было ясно? Например, «отчего колхоз будто не свой, как тогда, а вроде чужой? Тогда собрание что постановило - закон. Знали, что закон приняли сами и его надо выполнять. А теперь собрание - одни пустые разговоры. Никому нет цела до тебя. Колхозом вроде не сами колхозники управляют, а кто-то со стороны. Крутят, вертят хозяйство то так, то эдак, а толку никакого».
Здесь уже начинается сфера нравственных проблем.
Перед тем, как отправиться на новое кочевье, он все ломал голову над сложными вопросами, пытаясь понять, «в чем тут загвоздка». В конце одиннадцатой главы Танабай гонит свой табун через большой луг, мимо аила, и при виде дома любимой Бюбюжан, куда он заезжал обычно на своем иноходце, у табунщика заныло сердце: «Не было теперь для него ни той женщины, ни иноходца Гульсары. Ушло , все в прошлое, прошумела та пара, как стая серых гусей по весне...»
Тут второй раз возникает в повествовании прекрасная киргизская песня о белой Верблюдице, потерявшей черноглазого верблюжонка. Первый раз эту печальную песню пела Танабаю его жена Дасайдар, когда увели от них иноходца и поставили в конюшню. Слушая тогда древнюю музыку кочевников, Танабай думал о своей юности, снова видел в постаревшей жене «смуглую девчонку с косицами, падающими на плечи», вспоминал себя, «молодого-молодого», и свою былую близость с той девчонкой, которую полю6ил за ее песни, за ее игру на темир-комузе... Позже, в последних главах, в этот ритм грустной, задумчивой мелодии вплетутся самые печальные, трагические ноты жизни иноходца и его хозяина. И вот волшебство народного искусства: все мрачное и тяжелое, случившееся с Танабаем и Гульсары, находит в древней киргизской песне своеобразный эмоциональный выход, катарсис, открывая перед читателем вековечную глубину человеческого страдания, помогая правильно воспринять драматические сцены повести. И система «человек и социальная среда», которую исследует писатель, логично дополняется более общими категориями - «человек и среда» , «человек и мир», При этом социальные ориентиры художественного исследования отнюдь не растворяются, не отменяются; они выстраиваются в более сложной перспективе - временной и духовной.
Так выглядит первый этап социального прозрения Танабая Бакасова. Затем Танабаю пришлось более прямо и непосредственно взглянуть на мир. И, переходяко второй половине жизнеописания «старого человека и старого коня», читатель чувствует, как на первый план выдвигается тема социального созревания человека, которого ждут немалые жизненные испытания.
Следующий этап духовной эволюции героя повести начинается строго, деловито: «Осенью того года судьба Танабая Бакасова неожиданно повернулась». Табунщик стал чабаном. Конечно, «с овцами скучновато будет». Но - партийное поручение, долг коммуниста, для Танабая в этих словах вся жизнь. Да и парторг Чоро честно говорит своему старому другу: «Неволю тебя, Танабай».
Перед тем, как отправить своего героя на самое тяжкое испытание, писатель рисует некоторые ободряющие черты колхозной жизни: артель получила новую машину, разрабатываются серьезные планы подъёма животноводства, В частности, овцеводства. Танабая радует, что дела в колхозе немного наладятся, что он едет на совещание животноводов в районный центр, где должен выступить и принять на себя высокое обязательство. Правда, овец и кошар он еще не видел, своих помощников и подшефных молодых чабанов тоже. Но он чувствует, что надвигаются какие-то перемены. Работа чабана в киргизском колхозе - одна из самых тяжелых. Поэтому, отправляясь к своим отарам, Танабай не ожидал легких успехов.
Перед тем, как отправить своего героя в горы, к овечьим отарам, писатель снова показал близкого его друга, парторга Чоро, и иноходца Гульсары. Горькие возникают предчувствия при новой встрече с ними. Старый друг, парторг Чоро уговорил Танабая выступить на совещании животноводов, взять на себя необоснованные обязательства и не посоветовал говорить «ничего другого», того, что накипело на душе. Со стыдом вспоминая свое выступление, Танабай удивлялся, что это Чоро осторожный такой стал. Чувствовал Танабай: что-то в Чоро «сдвинулось, переиначилось как-то... ловчить научился, кажется...» А Гульсары? Танабай не видел его в беге. Повествователь показывает иноходца на пути Чоро из райцентра в родной аил, и первые фразы об иноходце настораживают, потом поражают: конь печатал копыта по вечерней дороге, как заведенная машина. Из всего прежнего осталась у него лишь одна страсть к бегу. Все другое давно уже умерло в нем. Умертвили, чтобы знал он только седло и дорогу». Отныне Гульсары больше не будет волноваться, своевольничать, стремиться осуществить свои порывы, желания. Никаких порывов, желаний у него теперь не будет. Живой, необыкновенный конь в нем умертвлен.
В голову чабана лезли неотвязные вопросы: «Зачем все это?.. Зачем мы разводим овец, если уберечь их не можем? Кто виноват в этом? Кто?» Дорого стоила чабану первая весна в маточной ота‑
ре. Танабай поседели постарел на много лет. И в бессонные ночи, когда Танабай задыхался от обидных и горьких своих дум, «поднималась в душе его темная, страшная злоба. Поднималась, застилая глаза черным мраком ненависти ко всему, что творилось здесь, к этой гиблой кошаре, к овцам, к себе, к жизни своей, ко всему тому, ради чего бился он тут, как рыба о лед».
Последнее состояние - отупение, равнодушие - может быть, самое страшное для Танабая. Не случайно писатель излагает 6иаграфию своего героя именно в этой главе, в которой показаны крайние степени отрицания Танабаем сложившихся в колхозе порядков. Биография Танабая, его характер даны также в сопоставлении с характером его старшего брата Кулубая. Когда-то в юности оба они работали у одного хозяина, а тот их надул, ничего не заплатил. Танабай тогда открыто пригрозил хозяину: «Я тебе это припомню, когда вырасту». А Кулубай ничего не сказал, он был умнее и опытнее. Он хотел сам «стать хозяином, скотом обзавестись, землю заиметь». Он говорил тогда Танабаю: «Буду хозяином -никогда не обижу работника». А когда началась коллективизация, Танабай всей душой воспринял идеи артельного хозяйствования. На заседании сельсовета обсуждались списки односельчан, подлежащих раскулачиванию. И, дойдя до имени Танабаева брата - Кулубая, сельсоветчики заспорили. Чоро усомнился: нужно ли раскулачивать Кулубая? Ведь он сам из бедняков. Враждебной агитацией не занимался.Молодой, решительный Танабай рубил в те годы сплеча. «Ты вечно сомневаешься,- обрушился он на Чоро,- боишься, как 6ы что не так. Раз есть в списке,- значит, кулак! И никакой пощады! Ради советской власти я отца родного не пожалею».
Этот поступок Танабая осудили многие односельчане. Повествователь тоже не одобряет его. Трудолюбие и старательность Кулубая, его готовность отдать колхозу все свое домашнее хозяйство были известны аильчанам. Отшатнулись тогда от Танабая люди, и при голосовании его кандидатуры стали воздерживаться: «Так мало-помалу и выбыл он из актива». Недаром после воспоминаний Танабая о стычке его с братом Кулубаем писатель снова возвращает своего героя к горьким думам о том, что же случилось с колхозом и почему довели артельное хозяйство до упадка. «А может, ошиблись, не туда пошли, не той дорогой? -думал Танабай, но тут же останавливал себя: - Нет, не должно быть так, не должно! Дорога была верная. А что же тогда? Заплутали? Сбились? Когда и как это случилось?» Не выполнил своих обзательств Танабай. Большие потери были в отаре. В связи с делом Танабая Бакасова, чабана колхоза «Белые камни» собирается бюро райкома партии. Чингиз Айтматов пишет психологически развернутые портреты людей, которые должны разбирать дело Танабая. Среди них - секретарь райкома комсомола Керимбеков, порывистый, непосредственный, честный человек, горячо выступивший в защиту чабана потребовавший наказать Сегизбаева за оскорбление Танабая. Одним-двумя штрихами показан председатель колхоза Алданов, отомстивший Танабаю за старую угрозу «размозжить ему голову кишеном» за иноходца. С болью в сердце повествователь описывает поведение на бюро парторга Чоро Саякова: он подтвердил фактическую точность докладной записки прокурора и хотел еще что-то объяснить, защитить Танабая, но секретарь прервал выступление Чоро, и тот замолчал. Танабая исключили из рядов партии. Когда он слушал обвинения в свой адрес, и ужасался. Пройдя всю войну, они «не подозревал, что сердце может кричать таким криком, каким оно кричало сейчас». Докладная Сегизбаева оказалась куда страшнее его самого. Против нее не бросишься с вилами в руках».
В сценах заседания бюро райкома, последующей поездки Танабая в райком и обком писатель показывает, что историю творят живые люди со своими характерами, страстями, достоинствами и слабостями. Тысяча случайных обстоятельств повлияли на решение вопроса о Танабае, о его судьбе.
В конце повести, когда Танабай похоронил Чоро Саякова, когда уже не осталось надежды на пересмотр несправедливого решения райкома об исключении из партии, звучит древний киргизский плач по великому охотнику Карагулу, который бездумно уничтожил все то, «что явилась жить и умножаться»: «Перебил он в горах вокруг всю дичь. Маток беременных не жалел, малых детенышей не жалел. Истребил он стадо Серой Козы, первоматери козьего рода». И даже поднял руку на старого Серого Козла и первоматерь Серую Козу. И был проклят ею: коза завела его в неприступные скалы, откуда не было выхода, и с плачем сказала великому охотнику Карагулу: «Отсаода тебе не уйти вовек, и никто тебя не сможет спасти. Пусть твой отец поплачет над тобой, как плачу я по убитым детям своим, по исчезнувшему роду своему». Многозначен смысл плача по великому охотнику Карагулу. Когда Танабая исключили из партии, он «стал не уверен в себе, виновным чувствовал себя перед всеми. Оробел как-то». И вот что замечательно: как отнесся народ к Танабаю в те дни. В одной фразе - «никто ему не колол глаза» -писатель дал почувствовать безмерное великодушие народа к своим сынам, которые могут ошибаться, но и сознавать свои ошибки.