6. Роль сюжетной линии Яунюса Валюса в романе м. Слуцкиса «Лестница в небо».

Старый хуторянин Индрюнас прячет своего сына Юргиса с одной стороны от «лесных братьев», с другой — от пришедших к власти коммунистов. Молодой человек не выдерживает и кончает жизнь самоубийством. Роман известного литовского писателя М.Слуцкиса "Лестница в небо" рассказывают о сложном послевоенном времени в прибалтийской деревне, о борьбе с врагами Советской власти. Это движение от абстракций к реальности стало камертоном новой литовской прозы. Расставаясь с канонизированными классовыми схемами, она пробивалась к противоречивой, болезненной, однако же целительной правде. И ее молодые мятущиеся герои выступали провозвестниками сдвигов в самом сознании общества.Динамика “Лестницы в небо” — это непрерывное чередование контрастов.Жажда раскрепощения — и повальная подозрительность. Декларации о якобы наступившей свободе — и расплата за неосторожно брошенное слово. Комсомольский задор против лесных братьев, но и страх перед наводившими порядок народными защитниками. Не просто сумятица, а бросающая из огня да в полымя расстыковка чувств.

Слуцкис ставит своего героя, восторженного, экзальтированного, нацеленного на воспевание победившего строя Яунюса Валюса в такое положение, когда все его поступки вступают в разлад с привычной логикой и здравым смыслом, когда он действует вопреки тому, как намеревался и обязан был действовать. Преломляется в сознании двух молодых героев: студентов Валюса и Индрюнайте, вступающих в жизнь с разным богажём духовного опыта. Валюс – романтик, живёт будущим, сын погибшего фронтовика, чистая анкета – вносит уверенность в успех, максималист – жизнь ему лишь радостные сюрпризы – считает он. Образ лестницы в небо – проходящая через всё произведение метафора – она символизирует и чистолюбивую мечту Валюса, и романтический порыв и вызов приземлённости обыденному. Образ лестницы в небо вынесенный в эпиграф задаёт роману полимичность. Способность или неспособность видель и подняться по лестнице, определяет не столько кругозор героя, сколько духовный и душевный потенциал. Из письма Слуцкиса: “Каждое поколение, а значит, и мое, делает одну и ту же ошибку: мы держимся своего опыта и недооцениваем запросов молодежи”.

Вся проза писателя настроена на сверку эпических часов истории с индивидуальными наручными или карманными часиками отдельного человека. Этот бег времени не знает статики — лишь безостановочное движение, то видимые, то подспудные переходы из одного состояния в другое. Любая успокоенность чревата искажением перспективы, подменой конфликтной динамики пусть удобными, но омертвевшими, обрекающими на слепоту догмами.

7. «Поездка в горы и обратно» м. Слуцкиса- роман эмоционально-нравственных перевоплощений. Смысл заглавия романа.

Повествовательная фабула романа “Поездка в горы и обратно” насыщена подробностями быта, кипением сиюминутных страстей, превратностями любовных смут, служебных интриг. Этот натиск закабаляющей, перемалывающей романтические порывы рутины в природе вещей, но он-то и таит в себе предвещающую завтрашние потрясения инерцию. И потому для нравственной позиции прозаика одинаково значимы и способность личности сохранить свой собственный голос, свою идентичность, свою верность предназначению и ее же чуткость к ритмам обновления, готовность к преодолению стереотипа. Долг перед собой предполагает не меньшую ответственность перед окружающими, особенно перед людьми идущего на смену поколения. Недаром фирменный слуцкисовский императив гласит: человек, творящий жизнь, творит ее не только для себя. Роман “Поездка в горы и обратно” стал попыткой воплощения этой философской, исследовательской установки, зоркой разведкой меняющихся под диктовку современности стимулов человеческой самореализации.

Сестра Алоизаса Губертавичюса Гертруда хотела самого лучшего для своего младшего брата. Он должен был стать искуплением ее вольных или невольных ошибок, оправданием усилий, наградой за многолетнее самоотречение. Завтрашнюю славу Алоизаса героиня Слуцкиса воспринимала как венец самых смелых своих мечтаний. Этому мальчику по ее чертежу была с детства запроектирована роль знаменитости. Он призван был возродить достоинство давно обедневшего, омужичившегося дворянского рода Губертавичюсов, вывести его из глухого прозябания. Алоизас обязан был ежедневно, ежечасно помнить, что он не такой, как все, что его “ждет неповторимая, а может, и необычайная судьба, что перед ним неизвестно какая, но великая роль”. Свою честолюбивую программу Гертруда претворяла в явь, не считаясь ни с чем. Она оберегала своего любимца от любого сквозняка, от травмы, порчи или дурного глаза. Смирившаяся с тем, что отец и младший брат Таутвидас угасают от туберкулеза, она бдительно следила, чтобы ни одна палочка Коха не пристала к ее избраннику. И не чахоточным, а ему подкладывала за трапезой лучшие куски. Какие бы драмы ни разыгрывались под крышей дома или окрест него, они не должны были задеть наследного принца своим черным крылом.

Принципы Гертруды не отягощены какой-либо сентиментальностью. Устремленные к заветной стратегической цели, они бестрепетно отбрасывают все обременительное, отодвигающее результат. “Необходимость — не подлость”, — так спустя годы отчеканит героиня. Не столько цинизм, сколько одержимость жрицы. Фанатическое служение идее. Слепое, не различающее добра и зла, вдохновляемое не истиной, но фетишем. Выросший в атмосфере неусыпной опеки, Алоизас Губертавичюс той же опекой и сформирован. Его индивидуальное “я” стиснуто в гранитных берегах долга и регламентаций. Внутренне он давно проникся ощущением своей исключительности. Оно сквозит и в менторской интонации, и в педантической требовательности к другим, и в нескрываемой брезгливости ко всему, что отвлекает от письменного стола, от академических занятий.

Алоизас Губертавичюс ревностно охраняет от презренной прозы быта свой кабинет, свой интеллектуальный мир. Дабы не опроститься, не угодить в тенета обыденности. Уж кто-кто, а он не имел права увязать в мелочах. Возвышенная гармония духа, благословенная “чистота просторов эстетики” были несовместимы с ними. Даже хождения по больницам или участие в похоронах выглядели непростительной саморастратой.

Подобно скульптору, Гертруда создавала свой шедевр, решительно отсекая все лишнее, мешающее восхищаться совершенством творения. Создавала не для кого-нибудь — для самой себя. А брат? Он был только подходящим материалом. Не целью, но средством.Эта изначальная уязвимость намерения существенна. Она в истоке всех прочих искажений, уводящих прочь от подлинности. Вместе с интонацией своей опекунши герой романа “Поездка в горы и обратно” перенял и ее повадки. От него точно так же, как от сестрицы, веяло холодом, чопорностью и высокомерием. Он мог вызывать уважение, почтительность, даже зависть к своей учености, но только не симпатию, не дружеское расположение.

Возводя вокруг своего кумира неприступные стены, Гертруда и ставшая его женой Лионгина не спасали, а губили его. Оберегали не от презренной суеты, но от самой жизни. Хлопотной, порой хаотической, вздорной, мешавшей “реять в недосягаемых высотах” теории, но все же не выхолощенной, а настоящей. Ведь эти восхитительные высоты безмолвны, пустынны. В их разреженной атмосфере нет места гомонящей житейской ярмарке, но нет места и любви. Брезгливо отшатнувшись от неупорядоченных фактов, от “потных человеческих тел”, Алоизас обескровил и обесцветил свое творчество. Не потому ли отточенные строки, выходящие из-под пера мужа, поражали Лионгину бесстрастной академичностью: “Он не скрывал своего пренебрежения к тому, что не есть искусство или мысли о нем, и в первую очередь к жизни простого человека”.

Из письма Слуцкиса: “…горы остаются. Хотя мои герои в течение своей жизни их уничтожают. Остаются хотя бы в идее автора, в “идее жизни”, Какими бы враждебными ни были обстоятельства, как бы мы ни пытались оправдывать поведение людей, отказавшихся от своего призвания, — не взирая ни на что, в жизни есть высоты. Иногда они заявляют о себе чистой идеей, иногда проявлением мира чувств, а иногда и деятельностью, за которую борется новое поколение. В жизни всегда есть горы”. Возможно, смысл названия и заключён в этих словах: мечталось о славе, о поднятии в горы, но пришлось вернуться обратно – ни к чему.