Часть 1. Глава III. Время Иринея Лионского

очевидно, показывает, что были как разные синагоги, так и разные христиане.

Если в I веке иудеев и последователей Христа римские власти, скорее всего, не различали, а значит, одинаково плохо относились к тем и другим, то в конце II в. различие между ними уже стало явным. Императоры рассматриваемого времени и их советники бы­ли просвещенными людьми и вполне могли вникнуть если и не в глубокую разницу их доктрин, то хотя бы в очевидно заметные внешние их отличия. Однако традиционная психологически нега­тивная реакция римского общества на присутствие евреев одинако­вым образом относилась как к евреям синагоги, так и к евреям церкви. Система Римского права, не рассчитанная на различение доктринальных тонкостей, была предназначена лишь для регули­рования чисто внешних проявлений. С внешней же стороны при­сутствие евреев и в синагоге и в церкви делало и ту и другую в глазах римских властей – подобными. Болотов поэтому и написал, что христиане, преследуемые Севером, были «замешаны в чужой истории». Кто и в чем провинился перед Септимием Севером, се­годня судить сложно. Однако в результате каких-то локальных «гонений», в частности в далекой Александрии, возможно, по ка­кому-то навету или дурному стечению обстоятельств мученически погиб Леонид, отец Оригена.

Как бы ни складывались в это время отношения христиан и евреев внутри и вокруг христианской церкви, но именно во время десятилетнего самовластия папы Виктора I (189 – 198) и двенад­цатилетнего никчемного правления Коммода (180 – 192) разверну­лась бурная эпистолярная деятельность провинциального епископа Иринея Лионского. Ириней Лионский и его единомышленники ка­ким-то образом получили доступ к тайным гностическим текстам, идеи которых были похищены и извращены, новозаветные тексты перекомпонованы и подделаны, а послания апостольских мужей выдуманы. Конечно, Ириней был здесь далеко не первопроход­цем. Уже за десятилетие до этого Маркион обвинял евреев в под­делке евангелий, «Деяний» и писем Павла, благодаря чему все они оказались переполненными чуждым христианству ветхозаветным духом и апелляциями к Ветхому Завету. Ириней это редактирова­ние только довел до логического конца, хотя один он не смог бы совершить такого значительного преобразования. Однако, обнару­живая явный «социальный заказ», прямую заинтересованность Римской церкви в создании идеологии, способной всех христиан Империи поставить под одно знамя римского епископата, вполне возможно предположить, что мощь столичной кафедры и возмож-

Упадок и реакция

113

ность влиять на императора Коммода (или на его приспешников) обеспечили текстуальную реформу. В любом случае, по какому бы сценарию ни развивались события, доступ к власти и влиятельное положение столичной церкви, т.е. церкви всей Империи, вполне могли позволить папе Виктору I совершить реформу. Если же учесть культивировавшуюся здесь ненависть к гностикам, то не христиан ли гностиков и затронули известные в то время «импера­торские гонения»? Во всяком случае, в конце II века гностики, при прежней широкой распространенности тяготевших к гности­цизму церквей, неожиданно куда-то исчезли. Ведь невозможно объяснить их исчезновение одним лишь успехом полемических трудов Иринея Лионского. Поистине, исчезновение христиан-гнос­тиков и им сочувствующих представляет собою не вполне ясное явление. Впрочем, возможно, поддержанные всей мощью Римской церкви, опиравшиеся на еще мало известные среди прочих христи­ан тексты (похищенные у гностиков и подправленные под свою до­ктрину), отцы догматической церкви смогли склонить на свою сто­рону большинство необразованных христиан и победить рутинным количеством. Превращение при Константине христианства в госу­дарственную религию довершило это дело. Христианский же гнос­тицизм, вытесненный из церковной среды, влился в родственный ему неоплатонизм либо окончательно ушел в подполье.

Известно, что желание подчинить себе всех христиан, все церкви являлось хронической болезнью (mania) римского еписко­пата. Во время, когда спустя полтора века на Востоке (в IV в.) бу­шевали страсти вокруг тех или иных нюансов церковных догма­тов, римские папы интересовались преимущественно вопросами распределения власти. Когда на Востоке в бесконечных спорах и политических распрях церкви доходили до явного умопомрачения, Рим в своей холодной беспристрастности оказывался даже порою в доктринально более верном и безупречном положении, продол­жая тем самым увеличивать свой авторитет и влияние.

В качестве примера самовластия папы Виктора можно привес­ти его спор о праздновании христианской Пасхи. Между римской и малоазийской практикою известны были разные решения этого вопроса, что обсуждалось не раз. Кто бы ни был здесь более прав и какими бы доводами ни руководствовались спорящие стороны, нас будет интересовать прежде всего метод разрешения споров па­пой Виктором. «Виктор, – пересказывает Евсевия Болотов, – об­ратился к малоазийским епископам с угрожающим требованием: присоединиться к римской практике. По этому вопросу (и может

114