3.3. Прагматический компонент

И денотат, и сигнификат слова, хотя и по-разному, отражают в соста­ве лексического значения именуемый данным словом объект реального или воображаемого мира. И в этом плане они противостоят прагматичес­кому слою значения слова, который содержит информацию об отношении человека, использующего данное слово, к обозначаемому словом объекту или к адресату сообщения, а также специфическую для данной лексемы информацию о тех речевых действиях, которые можно осуществлять с ее помощью (о ее прагматических функциях).

В литературе по лексической семантике нет единого общепринятого термина для обозначения этого слоя значения, так же как нет единства и в вопросе о том, какие явления относятся к этому слою и как их описы­вать. Соответствующая лексическая информация может называться праг­матической [Апресян 1974], [Апресян 1995], коинотативной [Телия 1986], экспрессивной [Городецкий 1969], [Шмелев 1973], стилистической [Вино­кур 1990]. Такой разнобой в терминологии и во взгляде на проблему связан с тем, что данный аспект значения слова стал объектом присталь­ного внимания исследователей сравнительно недавно, в связи с общей переориентацией лингвистических исследований — переходом от анализа языка как системы знаков к анализу функционирования этой системы в речевом общении. Прагматическая информация в лексическом зна­чении неоднородна по своему составу. Ниже мы рассмотрим три ее разновидности.

3.3.1. Отношение говорящего к обозначаемому

Большинство слов языка не содержат в своем значении информа­ции об отношении говорящего к тому объекту или явлению, которые они обозначают. Ср, такие слова, как смотреть, лошадь, политик, проект, пахнуть, помощник. Но наряду с ними существуют слова, в значении которых при сопоставлении со значениями вышеприведенных слов вы­деляется компонент, отражающий эмоционально-оценочное отношение говорящего к обозначаемому объекту. Так, глагол таращиться обрзначает то же действие, что и смотреть, но помимо этого в его значение входит информация о том, что говорящий считает, что обозначаемое действие (смотреть) неуместно, и что тот, кто смотрит, неприятен говорящему из-за этого. Аналогично этому, кляча — это та же лошадь, но лошадь, которая получает отрицательную оценку говорящего и по этой причине вызывает у него отрицательные эмоции; политикан — политик, взгляды и способ действий которого говорящий осуждает, прожект — проект, который говорящий оценивает отрицательно, считая его исполнение не­реальным, пособник — помощник в деле, которое говорящий оценивает отрицательно.

Слова, в которых эмоционально-оценочное отношение содержит­ся в прагматическом компоненте лексического значения (и значит, это всегда отношение говорящего, а не кого-либо еще), следует отличать от других типов слов, лексическое значение которых иначе связано с эмоциональным и оценочным отношением. В этой связи прежде всего следует обратить внимание на слова, в которых эмоциональное отноше­ние или оценка относятся к денотативному и / или сигнификативному слою их значения, Это, во-первых, слова типа любить, нравиться, не­навидеть, раздражаться и т.д. Слова такого типа ничего не сообщают об отношении говорящего к обозначаемому данным словом явлению. Так, употребляя предложение Петя любит Машу, говорящий никак не выра­жает своего отношения ни к Маше, ни к Пете, ни к чувству Пети к Маше. (Конечно, произнося это предложение, он может выразить свои чувства по поводу сообщаемого, но уже невербальными средствами: тембром голоса, тоном, мимикой и т. п.) Во-вторых, есть слова типа хороший, плохой и т. п., которые могут служить для прямого и непосредственного выражения говорящим соответствующей оценки некоторого объекта, как, например, в предложении Эта лошадь плохая. Данные слова отличаются от тех, в которых денотативный и / или сигнификативный слой заполне­ны объективной, т. е. не эмоциональной и не оценочной информацией, а эмоция либо оценка составляют содержание соседствующего с ними прагматического слоя. Вот почему последний часто называют «окраской» или «фоном».

Следует также особо остановиться на словах типа скупой или хра­брость, которые называют свойства или явления, за которыми в об­ществе закреплена определенная оценка. Быть скупым или трусливым, по общему мнению носителей русской культуры, плохо, а быть хра­брым или гостеприимным — хорошо. Однако эти слова не заключают в себе информации об отношении говорящего к данным свойствам или явлениям, поскольку, вообще говоря, возможна индивидуальная, проти­воречащая общепринятой точка зрения на данные явления. Взять хотя бы скупость. Одна из русских пословиц гласит: «Скупость не глупость», т. е. в принципе не исключено, что человек, характеризующий кого-либо как скупого, не выражает при этом собственного отрицательного отноше­ния к его превышающему норму стремлению сохранять в своем владении принадлежащие ему материальные ценности. В отличие от этого, если используется для описания того же самого свойства слово скупердяй, то никаких сомнений в отрицательном отношении говорящего к этому свойству не возникает. Следовательно, отрицательная оценка соответ­ствующей черты характера человека говорящим входит в значение слова скупердяй, но не слова скупой, а в денотативно-сигнификативном аспекте они совпадают.

До сих пор мы рассматривали слова, в лексическом значении ко­торых отношение говорящего к обозначаемому объекту (в частности, эмоционально-оценочное) в качестве прагматического слоя значения соседствовало с непустыми денотативным и сигнификативным слоя­ми. Но существуют слова, все лексическое значение которых сводится к прагматическому: информации об отношении говорящего к объектам или явлениям, обозначенным с помощью других слов. Например, целый X (в предложениях типа Он съел целых три конфеты) и всего X (в анало­гичном контексте: Он съел всего три конфеты). Все содержание этих слов сводится к информации о том, что в случае целый X говорящий считает, что X — это много, а в случае всего X говорящий считает, что X — это мало.

3.3.2. Отношение говорящего к адресату

В прагматическом слое лексического значения может содержаться информация об отношении говорящего к адресату: о том* как говорящий оценивает свой социальный статус по отношению к статусу адресата, о том, какие чувства говорящий испытывает по отношению к адресату.

Выше, в разделе 1.3.3, мы привели пример информации этого типа в значении слова мама: говорящий испытывает положительное эмоцио­нальное отношение либо к самому обозначаемому лицу, либо к адресату.

Если учесть правило речевого этикета, требующее в официальных си­туациях минимизировать выражение говорящим своего эмоционального состояния, то это объяснит наблюдаемые ограничения на условия упо­требления этого слова. По своему прагматическому значению слово мама близко к диминутивам типа водичка, кашка, маслице, прагматический слой значения которых Ю.Д.Апресян описал как указание на то, что говорящий испытывает положительные эмоции, когда думает о каком-то _t предмете или — в связи с этим предметом — о своем адресате [Апре­сян 1995: 145].

В другой работе того же автора ([Апресян 1986], перепечатано в [Апресян 1995]) рассматривается еще один вид отношения говорящего к адресату, связанный с оценкой говорящим дистанции между собой и адресатом. Проанализировав весьма сложный спектр употреблений ме­стоимения ты, Ю. Д. Апресян приходит к выводу, что ограничения на его употребление могут быть легко выведены из ее прагматического значе­ния, если последнее сформулировать следующим образом: говорящий включает адресата в свою «личную сферу». Понятие личной сферы говоря­щего определяется при этом как относительно самостоятельный фрагмент наивной модели мира, в который «входит сам говорящий и все, что ему близко физически, морально и интеллектуально: некоторые люди; плоды труда человека, его неотъемлемые атрибуты и постоянно окружающие его предметы; природа, поскольку он образует с ней одно целое; дети и животные, поскольку они требуют его покровительства и защиты; боги, поскольку он пользуется их покровительством, а также все, что находится в момент высказывания в его сознании» [Апресян 1995: 645-646]. Отме­тим, что хотя употреблением слов типа мама или сметанка говорящий может выражать положительные эмоции по отношению к адресату и тем самым в некотором смысле приближаться к нему, сокращать разделя­ющую их дистанцию, это не влечет за собой обязательного включения адресата в личную сферу говорящего, ср. вполне допустимое сообщение секретарши, адресованное начальнице: Вам звонила ваша мама, в котором выражение положительных эмоций говорящим по отношению к адресату с помощью выбора номинации мама (а не мать) сопровождается марки­ровкой с помощью местоимения Вы того факта, что адресат не входит в личную сферу говорящего.

Следующие два вида прагматической информации не входят в лек­сическое значение.

3.3.3. Информация о прагматических функциях лексемы

Прагматическими функциями лексемы мы будем называть те речевые действия, которые говорящий может осуществлять с ее помощью. Яс­но, что как и в случае с референтом (= актуальным денотатом) слова, о прагматической функции слова можно говорить только тогда, когда оно рассматривается в составе высказывания, употребленного в речи, т. е. как словоупотребление, а не как единица лексической системы. В обычном случае спектр прагматических функций словоупотреблений лексемы вы­водится из ее лексического значения. Такие функции Ю.Д.Апресян пред­ложил называть тривиальными. Так, тривиальными функциями лексем, относящихся к названиям лиц по их профессии, являются функция номи­нации, или функция введения в общее поле зрения говорящего и адресата класса лиц, являющегося денотатом данной лексемы, и функция обра­щения к лицу, входящему в этот класс; тривиальной прагматической функцией формы повелительного наклонения глагола является функция побуждения: говорящий побуждает адресата сделать так, чтобы начала иметь место ситуация, обозначенная глаголом; тривиальной прагматиче­ской функцией вводных слов, называемых показателями достоверности сообщения, является именно указание на степень достоверности сооб­щения, в составе которого они употреблены.

Кроме, того у лексем могут существовать нетривиальные прагматиче­ские функции, т. е. функции, не выводимые непосредственно из ее лек­сического значения, или индивидуальные ограничения на употребление в той или иной тривиальной функции. Поскольку такие отклонения от стандартного для лексем определенного класса спектра функций явля­ются индивидуальным, идиосинкретическим свойством лексемы, они должны рассматриваться лексической семантикой как тип лексической информации прагматического характера.

Приведем некоторые примеры таких отклонений. Первый пример связан с прагматической функцией имен. В принципе, лексемы, обозна­чающие лиц по роду их занятий, могут (с разной степенью этикетности) быть употреблены в функции обращения к лицу, находящемуся при исполнении своих профессиональных обязанностей, а иногда и вне та­кого ситуативного контекста (ср. обращения в высказываниях Извините, профессор; Солдат, закурить не найдется?; Эй, кузнец-молодец, захро­мал мой жеребец, ты подкуй его опять!; Официант, принесите две пор­ции мороженого и т. п.). Однако могут существовать пары совпадающих по значению лексем того же класса, одна из которых специализиро­вана в функции обращения, а другая в ней употребляться не может. Так, из двух лексем — доктор и врач, вторая никогда не употребляется в функции обращения к человеку данной профессии при исполнении им своих обязанностей. Это ограничение на употребление нельзя объ­яснить исходя из лексического значения слова, оно представляет собой независимый элемент прагматической информации, связанной именно с данной лексемой.

Второй пример, связанный с прагматической функцией глаголов, рассматривается в работе {Апресян 1995: 149-150}. Глагол знать в кон­струкции с придаточным изъяснительным, вводимым союзом что, буду­чи употребленным в императиве, не имеет тривиальных прагматических функций, свойственных этой форме глаголов — функций побудительного типа (приказ, требование, просьба и т, п.), а приобретает нетривиальную функцию сообщения собственного знания, т. е., говоря Знай, что Р, Г имеет в виду следующее: «Я знаю, что Р; я считаю, что ты не знаешь, что Р; я считаю, что знание Р важно для тебя; я хочу, чтобы ты знал, что Р и поэтому говорю, что Р».

Третий пример нетривиальной прагматической функции связан с вводными словами. В работе [Баранов, Кобозева 1984] сделано на­блюдение, что некоторые вводные слова — показатели достоверности сообщения могут независимо употребляться в функции ответа на общий, или да-нет вопрос (ср. Он устал? — Конечно (вероятно, пожалуй и не­которые др.)). Это свойственно далеко не всем лексемам этого класса (ср. Он устал? — * Верно (кажется, чего доброго и некоторые др.)), причем данное различие в функционировании лексем никак не мотивировано их сигнификативным значением, и следовательно также представляет собой независимый элемент прагматической лексической информации.

3.3.4. Коннотации лексемы

Еще один важный тип лексической информации, который относят к прагматике слова, — это коннотации, иногда называемые также (семан­тическими) ассоциациями. В настоящее время под коннотациями лексемы понимаются «несущественные, но устойчивые признаки выражаемого ею понятия, которые воплощают принятую в данном языковом коллективе оценку соответствующего предмета или факта действительности» [Апре­сян 1995: 159], «отражают связанные со словом культурные традиции, господствующую в данном обществе практику использования соответ­ствующей вещи» [Апресян 1974: 67]; или «совокупность... закрепленных в культуре данного общества ассоциаций», образующих сопутствующие лексическому значению «содержательные элементы, логические и эмо-тивные, которые складываются в стереотип» [Battmlnski 1980: 13-14]. Очевидно, что коннотации отличаются от прочих видов прагматической информации тем, что они включают в себя отсылку не к индивидуаль­ному пользователю знака — говорящему, а к языковому коллективу. Так что говорящий, используя лексему, имеющую определенные коннотации, не выражает этим своей личной оценки обозначаемого объекта, как это было в случае оценки, входящей в прагматический слой лексического значения слова (см. примеры эмоционально-оценочных прагматических элементов значения, приведенные выше, в 3,3.1).

Примером коннотаций служат признаки 'упрямства' и 'тупости' у слова осел; признак 'монотонности' у слова пилить, признаки 'быстро­ты' и 'непостоянства' у слова ветер. Коннотации лексем объективируются в целом ряде явлений, принадлежащих языку или речи. К языковым про­явлениям коннотаций, т.е. таким, которые зафиксированы в системе языка, относятся переносные значения (ср. переносное значение 'тупой и / или упрямый человек' у слова осел), привычные сравнения (ср. упря­мый как осел), значения производных слов (ср. ветреный в значении

'легкомысленный'), значения фразеологизмов (ср. как ветром сдуло, что означает быстрое исчезновение кого / чего-либо).

К числу объективных проявлений коннотаций следует отнести и явления речи, которые обычно не фиксируются словарями, но с до­статочной регулярностью воспроизводятся в процессе порождения и ин­терпретации высказывания с данной лексемой или ее дериватом. Одно из таких явлений — это относительное единообразие в интерпретации носителями языка псевдотавтологических конструкций вида X есть X, на­пример, Немец есть немец (см. [Grice 1975:42], [Падучева 1985:42], [Апре­сян 1988:40]). С формально-логической точки зрения такие высказывания тавтологичны (истинны в силу своей формы), а значит должны были бы избегаться в речи как неинформативные (предикат не сообщает ничего нового о субъекте). Однако этого не происходит: они воспринимаются как вполне нормальные высказывания, которые информативны именно благодаря тому, что в них субъекту X в неявной форме, имплицитно при­писывается свойство, устойчиво ассоциируемое в сознании говорящих с сущностями данного типа. В частности, как показало эксперименталь­ное исследование, о котором мы подробнее расскажем в разделе 11.9А, в приведенном примере псевдотавтолоши немцу с высокой степенью ре­гулярности приписываются такие свойства, как 'аккуратность' и 'педан­тизм', которые, как выясняется, устойчиво связаны в сознании носителя русского языка с этнонимом немец, безусловно не относясь при этом к существенным признакам соответствующего денотата, составляющим лексическое значение этнонима.

К речевым проявлениям коннотаций лексемы X относится также эф­фект сужения круга ее правдоподобных синтагматических партнеров Р, своего рода ограничение на сочетаемость, наблюдаемое в специфичес­ких диагностических конструкциях. Так, например, конструкция Он X, но он P, как показано в целом ряде работ о семантике союза но, импли­цирует мнение говорящего 'X должен быть не Р' или 'X в норме не Р' (см., например, [Левин 1970], [Санников 1986]). Если в эту конструкцию на место Р подставить имя коннотативного признака лексемы X, то мы получим неестественное, странное, аномальное высказывание, ср., на­пример, Он холостяк, но он неприхотлив в быту / неухоженный / беспечный при абсолютной естественности Он холостяк, но он очень домовитый / ухо­женный J человек весьма обстоятельный и серьезный.

Коннотации специфичны для каждого языка. Л. В. Щерба отметил следующее различие между русским словом вода и обозначающим то же вещество французким словом еаи: «Французское еаи, как будто вполне равно русской воде; однако образное уотребление слова вода в смысле 'нечто лишенное содержания' совершенно чуждо французкому слову, а зато последнее имеет значение, которое более или менее можно пе­редать русским отвар (еаи de lis, еаи d'orge). Из этого и других мелких фактов вытекает, что русское понятие воды подчеркивает ее пищевую бесполезность, тогда как французкому еаи этот признак совершенно чужд» (Щерба 1958: 86]. И таких примеров великое множество. Так, в русском языке слово березка связано с такими коннотациями, как «женственный», «стройный», а название той же породы дерева в норвеж­ском языке связывается с признаками стойкости и выносливости. Слово слон в русском языке имеет коннотацию 'тяжеловесности', 'неуклю­жести' (ср. топать, как слон; как слон в посудной лавке), а в санскрите его переводной эквивалент gadja — коннотацию 'легкости', 'грациозности' (ср. gadjagamini «легкой походкой» букв, «слоновой»). Коннотации слов чужого языка носителю данного языка чаще всего неизвестны, и поэтому при желании снять отрицательные коннотации, имеющиеся у исконного слова своего языка в него вводится путем заимствования переводной эквивалент, лишенный этих коннотаций, и приобретающий в заимству­ющем языке коннотации, связанные с представлениями о той стране, из языка которой взят синонимичный неологизм. Ср. следующее спра­ведливое и весьма актуальное рассуждение нелингвиста на эту тему, на­печатанное в одной из газет: «Вольное или невольное стремление стереть различия между добродетелью и пороком отразилось и в языке, ставшем в известной степени аморальным. В нем как печальный знак времени появились.;, слова путана, рэкетир и прочие, несущие шлейф "загра­ничного шика", укрывающего... истинный смысл понятий: проститутки, бандиты...».

В одном и том же языке у слов, близких по значению, коннотации также могут сильно различаться. Ср. осел (упрямство, тупость) и ишак (го­товность много и безропотно работать) и другие примеры, приведенные в [Апресян 1995: 172-173].

Это свойство коннотаций, которое Ю.Д.Апресян называет каприз­ностью и непредсказуемостью, и делает необходимой их фиксацию как особого субкомпонента полного описания означаемого лексемы.

Литература

9. Апресян Ю.Д. Лексическая семантика. М., 1974. С. 56-69.

10. Городецкий Б.Ю. К проблеме семантической типологии. М., 1969. С. 130-208.

11. Зализняк А А, Русское именное словоизменение. М., 1967. Ч, I. Гл, 1: Исходные положения.

12. Монелья М. Прототипические vs непрототипические предикаты: способы по­нимания и семантические типы лексических значений // Вестник МГУ. Фи­лология, М., 1997. №2, С. 157-174,

13. Падучева Е. В, Денотативный статус именной группы и его отражение в семан­тическом представлении предложения'// НТИ, 1979. Сер, 2. N° 9. С.25-31,

14. Тати Л. Отношение грамматики к познанию // Вестник МГУ. Филология. М., 1999.Ш.

15. Мельчук И. А., Жолковский А. К. Толково-комбинаторный словарь современного русского языка // Wiener Slawistisher Almanach, Wien, 1984. Bd. 14,