§ 2. Портрет

В обсуждаемом только что типе картины мы находим три различных слоя: 1) воспроизведенный средствами живописи вид вещи, 2) проявляющаяся посредством вида вещь (материальный предмет), 3) литературная тема, указывающая, со своей стороны, на определенную, более или менее определенную «предысторию» либо «постисторию» того, что explicite наглядно выра-

¹Одним пограничным случаем я еще займусь в ходе дальнейшего изложения. г Ср. § 10.

293

жается в картине. А если данная тема должна еще «воспроизводить» какую-либо реальную предметную (жизненную) ситуацию, то в одинаковой степени как темы, так и предметы, принимающие в ней участие, выполняют функцию воспроизведения, которая в свою очередь будет некоторым моментом картины, причем моментом, который может иметь по различным причинам значение в комплексе эстетически действенных моментов. Но не каждая картина так строится. Между прочим, возможна ситуация, когда литературная тема полностью отсутствует и изображенные в картине предметы выполняют еще и функцию воспроизведения некоторых предметов, трансцендентных по отношению к картине. Тогда мы имеем дело с «портретом», причем чаще всего «портретируются» люди. Поставив вопрос таким образом, я несколько расширяю по сравнению с общепринятым понятие «портрета». Ибо обычно о «портрете» говорится только тогда, когда картина воспроизводит одно лицо или несколько лиц. Данное ограничение не кажется нам, однако, необходимым, и поэтому я говорю о портрете тогда, когда имеется функция воспроизведения некоторых предметов, определенных как неповторимые индивидуумы, и когда это воспроизведение является главной функцией предметов, изображенных на картине. Тогда можно говорить о портрете как, например, Адама Мицкевича или знакомого нам господина X, так и о портрете, скажем, Гевонта или Морского Ока.

Если функция воспроизведения осуществляется удачно, тогда наглядно изображенный в картине предмет должен быть подобен предмету, который воспроизводится (а по отношению к картине — трансцендентален) и который при осмотре картины обычно не дан непосредственно в наблюдении. Это подобие, однако, не обязательно во всех случаях имеет место и даже во всех случаях оно практически невозможно. Если портрет изображает человека либо вообще какое-либо психофизическое существо, то речь идет не столько о подобии чисто физических свойств, например лица, сколько, если можно так выразиться, о духовном подобии. Предмет, изображенный в картине, в этом случае должен выражаться в специально подобранном виде, который бы изобразил черты лица, выражающие не

294

столько мимолетное физическое состояние данного лица, сколько существенные и устойчивые черты его характера. Вследствие этого портрет может быть в отношении чисто физического вида (даже нарочно) непохож на данного человека и тем не менее будет хорошим, великолепным в том смысле, что в нем изображаются существенные и характерные психические черты данного человека, как, например, это имеет место в экспрессионистских портретах (ср., например, хорошие портреты Станислава Виткевича). И наоборот, картина может наглядно изображать некоторый предмет, который в отношении чисто физических черт будет похож на воспроизводимый предмет (модель) и, несмотря на это, как «портрет» будет «плохим», если в нем не выражается то своеобразное, специфическое, неподдающееся описанию, что составляет некоторую неповторимую духовную черту данного лица. Портреты без выражения будут мертвыми и не имеющими ценности не только как портреты, но и как произведение искусства вообще.

Как литературная тема, так и функция воспроизведения, проявляющаяся, между прочим, и в портрете, несущественны для картины как произведения живописи вообще в том смысле, что они не необходимы для того, чтобы что-то было картиной. Это обнаруживается уже при осмотре старых портретов, воспроизводящих совершенно неизвестных нам людей, неизвестных даже по имени. В результате этого мы не можем определить картины по ее функции воспроизведения. Правда, мы благодаря соответствующей и в существе своем нехудожественной информации о том, что мы имеем дело в данном случае с портретом, подходим с установкой, что эта картина должна выполнять эту функцию, однако не можем ее эффективно развить в восприятии, ибо в этом случае подобие модели не может наглядно выявиться. Конечно, для проявления явления подобия не необходимо сознательное сравнение подобных предметов; подобие мы замечаем обычно без такого рода сравнения. Но условием конституирования такого явления будет в каждом случае предварительное наглядное ознакомление с чертами воспроизводимого предмета. Функция воспроизведения, когда модель неизвестна, не может развиться. Но соответствующая картина не

295

перестает вследствие этого быть произведением искусства, если она относится к ним по другим признакам.

Nota bene: не исключено, что некоторые портреты, моделей которых мы вовсе не знаем, будут нам казаться подобными своим моделям: определенные детали манеры написания их, особенная «живость» выражения лица и т. д. наводят нас на мысль, что данный портрет должен быть «похож», хотя мы не можем этого проверить¹. Эта мысль может быть в известной степени реализована в виде как бы потенциального явления подобия. Нам тогда кажется, что мы как бы видим подобие данного портрета портретированному лицу. Портрет «создает впечатление» подобия. Данное впечатление составляет даже эстетическое достоинство при восприятии данной картины. Но это скорее исключение, во всяком случае, не необходимое при осмотре старых портретов. Несмотря на это, данные портреты остаются для нас картинами, причем хорошими произведениями искусства. И такое потенциальное явление подобия тоже не является существенным для картины как произведения искусства. Меньшее или большее подобие, хотя оно и необходимо для функции воспроизведения, не составляет самой функции. Это лишь основание, на котором эта функция развивается и которая в то же время делает картину «портретом». Ибо, как правильно отметил некогда Гуссерль², факт подобия одного определенного предмета другому, например одной сосны другой, не приводит к тому, что первый предмет будет картиной другого. Чтобы нечто стало картиной чего-то иного (воспроизводило его), необходимо прежде всего, чтобы предмет, изображенный в картине, в существе своем не был двойником воспроизводимого предмета, то есть модели. Он сам в себе, по своему способу существования существенным образом отличается от воспроизводимого предмета, если только тот последний будет предметом реальным. Изображенный предмет не достигает реальности модели, ее однозначного и всестороннего определения и имманентности. Изображенный предмет есть только кажимость, или, точнее, известного рода отражение модели, «копирование» ее,

¹Ср. некоторые портреты Франца Гальса.

² См. Е. Husserl, Logische Untersuchungen, t. II.

296

не воплощая в себе, однако, тех же самых определений, которые присущи модели. Предмет, изображенный в картине, определяется, как мы увидим позже, лишь интенсионально посредством некоторого реконструированного в картине вида. И независимо от того, насколько очевидным кажется зрителю его присутствие в картине, это присутствие не что иное, как только кажимость, своего рода фантом, который не может существовать самостоятельно, во всей полноте и телесности своих определений. Не будучи самой моделью, чем-то воспроизводимым, изображенный предмет своей функцией воспроизведения создает лишь впечатление того, будто бы он сам является воспроизводимым предметом, будто бы он есть данный человек во всей его телесности, самобытности и индивидуальности. Он лишь «играет» кого-то другого, создает видимость бытия чем-то, что не является им, а именно предметом, который он воспроизводит. Когда мы погружаемся в созерцание хорошего портрета (фотографии) близко знакомого нам человека, то нам кажется, что мы как будто общаемся с этим человеком, — настолько живым, конкретным и аутентичным нам представляется человек, изображенный на картине. Но до полного совпадения, отождествления портрета с изображаемым человеком дело никогда не доходит. Есть здесь какая-то непреодолимая граница, по одну сторону которой находится человек, изображенный средствами живописи и предстающий перед нами в виде портрета, а по другую — человек как реальная, неповторимая действительность, которого в картине можно только воспроизвести, «скопировать», но никогда нельзя воплотить во всей его телесности.