7. Святость Христа и святость Церкви

Здесь же получает продолжение и Павлова мысль о такой любви Бога к человеку, что находит свое выражение в предании Христа на смерть за человеков-грешников. Об этом Павел писал и раньше:

⁶ Христос, когда еще мы были немощны, в определенное время умер за нечестивых.⁷ Ибо едва ли кто умрет за праведника; разве за благодетеля, может быть, кто и решится умереть.⁸ Но Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками (Рим. 5, 6-8).

Или:

¹⁴ любовь Христова объемлет нас, рассуждающих так: если один умер за всех, то все умерли.¹⁵ А Христос за всех умер... (2 Кор. 5, 14-15)

Но здесь, в Еф., мы читаем одновременно и нечто похожее, и нечто новое:

²⁶ ... чтобы освятить ее, очистив банею водною посредством слова;²⁷ чтобы представить ее Себе славною Церковью, не имеющею пятна, или порока, или чего-либо подобного, но дабы она была свята и непорочна (Еф. 5, 26-27).

Вместо слова «грешники» или «все» стоит «Церковь», за которую Христос предал Себя⁵⁷⁹. Такое новшество выглядит как удивительный и даже парадоксальный ход, особенно в наше время, когда постоянно говорится о «грехах» Церкви, «затмевающих» ее святость. Святость Церкви – это святость, сообщенная и питаемая от единственного источника. Это святость освящения. Она является не результатом усилий человеков-грешников, а освящением, которое совершает Бог во Христе. Ради этого освящения, т.е. за очищение и прощение грешника, Христос и отдает Себя. «... чтобы она была свята и непорочна», – динамика, предполагающая, что в начале, по-человечески, Церковь грешна и порочна. Не в последнюю очередь здесь работает и крещальная тематика, описанная в терминах брака. Имеется в виду Крещение как «омовение» грешника в водах Крещения, подобно тому, как «по древневосточному обычаю невесту омывали и украшали перед совершением обряда бракосочетания»⁵⁸⁰.

Здесь уже заложена та антиномия, которая переживается и поныне в христианской духовности и в литургической жизни Церкви. Наиболее яркий пример – когда вслед за возгласом-тезисом Божественной Литургии перед Причастием: «Святая святым» (что значит: «святые дары, Причастие – святым, т.е. верным членам Церкви, нам, грешникам»), сразу поется своего рода антитезис: «Един свят, един Господь Иисус Христос...» (т.е. «свят только один – Господь Иисус Христос!»):

«Это Его святость, а не наша, делает нас святыми и, значит, «достойными» приступать и принимать Святые Дары»⁵⁸¹.

Возвращаясь к теме этики брака – коль скоро именно в такой контекст Павел поместил столь важное в богословском отношении рассуждение, – отметим, что, бесспорно, первичная, главенствующая роль здесь отводится мужу. Она так же бесспорна, как бесспорна первичность Бога по отношению к человеку (Христа по отношению к Церкви) – идет ли речь о самом факте творения человека или же о заключении Завета с ним и таким образом инициировании особых, избраннических (по сравнению со всей прочей тварью) отношений.

Но нельзя забывать и другого, без чего эта первичность теряет смысл, теряет свое наполнение. Наполнение – в том, что «Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее» (ст. 25). Речь, конечно, идет о Крестной, т.е. всецелой жертве, отдаче самого себя. Без этого наполнения первичность, главенство мужа по отношению к жене не только теряет смысл, а превращается в издевательскую пародию – дисгармонию и деспотию (в свете чего совершенно справедливыми выглядят всевозможные феминистские протесты). Если мужья действительно так же любят своих жен, как «Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее», то становится понятным то в высшей степени неудобоваримое для так называемых «современных» людей, прячущих в этот момент снисходительные улыбки, требование, которым заканчивается – как всегда на высшем, громогласном тоне – «венчальное» Апостольское чтение:

... а жена да боится ( i(/na fobh/tai) своего мужа (ст. 33).

Чуть подробнее остановимся на этом апостольском требовании, раз ему было суждено занять столь заметное и, в прямом смысле, «громкое» место. Самым простым было бы объяснение, что Павел отдает дань современной ему социально-бытовой норме, согласно которой в древности мужское начало всецело довлело над женским. В действительности же речь идет о чем-то более глубинном, первозданном и потому непреходящем – раз уж брак сравнивается с такими непреходящими началами, как Бог и человек. Здесь ближайшей текстуальной параллелью будет ст. 21, где имеется то же слово:

... повинуясь друг другу в страхе (e)n fo/b%) Божием.

Епископ Кассиан предложил несколько иной перевод, основанный на других, более предпочтительных рукописях:

... подчиняясь друг другу в страхе Христовом.

Речь идет о таком страхе, который имеет в виду благоговение, бережное отношение к некоей святыне – той самой, которая выражается в уже цитированных словах:

Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее.

Любовь и страх (благоговение) жены – ответна то, что исходит от мужа как от инициатора, источника. Так же как любовь, вера и страх (благоговение) человека – отклик человека на любовь Бога, которая явила себя в предельном снисхождении, жертвенной самоотдаче во Христе (поэтому перевод ЕК ст. 21 более удачен не только в силу текстологических, но и богословских причин).