6. Авторитет

Эта сжатая, на своей цели сконцентрированная воля, эта ипостазированная инициативность и энергия делали Иисуса прирожденным вождем. Он призывает Симона и Андрея, и те сейчас же оставляют свои сети (Мк. 1, 16 слл.). Он при­зывает Иакова и Иоанна, и они оставляют отца своего вместе с работниками (Мк. 1, 20). Он гонит торгующих из преддворья храма, и никто не ос­меливается сопротивляться. Он – прирожденный повелитель, царственный образ.

Ученики чувствовали это. Отсюда их боязливая почтительность перед Учителем, сильное чувство расстояния, на котором они держатся от Него и считают должным держаться. Евангелисты пос­тоянно отмечают, как они изумлялись, как ужаса­лись Его речами и поступками (Мк. 9, 6; 6, 51; 4, 41; 10, 24.26) и не осмеливались говорить с Ним (Мк. 9, 32). Марк описывает начало путешествия Иисуса в Иерусалим на смерть замечательными словами: «Иисус шел впереди их, а они ужасались и, следуя за Ним, были в страхе» (10, 32).

Эта трепетная боязливость сковывала и народ­ные массы. «И они боялись» – это было первое, изначальное чувство, которое возникало у них при виде Иисуса (Мк. 5, 15, 33, 42; 19, 15). Он не был как один из них. Он не был также похож ни на одного из их вождей, как книжники и фарисеи. Он был как власть имущий. Так сильно было это впечатление превосходства, чрезвычайного мужества в облике Иисуса, что люди обращались к высшим им известным образам и именам, чтобы выразить его: «Креститель Он? Илия? Иеремия или один из пророков?» (Мф. 16, 14).

7. Трезвенность

Иисус не был экстатиком подобно Магомету или подобно также св. Павлу. Магомет значительную часть своей жизни провел в сомнамбулическом состоянии. Павел с радостной гордостью описывает свои экстатичес­кие состояния, когда он был восхищен до третьего неба и слышал неизреченные слова (2 Кор. 12, 2 слл.). Ничего подобного мы не узнаем об Иисусе. Как ни высоко ставила первохристианская община экстатические дары, видения, дар языков, пророчества; как ни решительно Павел запрещал приглушать это духовное цветение (1 Фес. 5, 10), и как в этом ни видели явления духа и силы (1 Кор. 2, 4), – об Иисусе никогда не рассказывалось ничего столь странно-возвышенного, и это – ясное и решительное доказа­тельство того, что в жизни Иисуса видения, мо­литвы и речи экстатического характера действи­тельно никогда не имели места.

Кстати, это так­же ясное и решительное доказательство того, что первохристианской общине было совершенно чуждо стремление свои собственные идеалы ис­кусственно переносить на Иисуса и Его образ ри­совать собственными красками.

Правда, был час жизни Иисуса, когда Его облик выступил из те­невой и мглистой области земного, когда Его одежды засветились блистающей белизной, как „на земле белильщик не может выбелить» (Мк. 9, 3), и когда восхищенным глазам учеников явились Илия и Моисей, говорившие с Иисусом. Но здесь идет речь не о внутреннем восхищении, не об уходе духа Иисуса в иной мир, не об экстазе в собственном смысле, но о сверхземном просвет­лении Его внешнего облика. Это было предвос­хищением чуда воскресения, это было делом бо­жественной силы, которое должно было помочь ученикам преодолеть непосредственно предстояв­шие тяжелые часы страданий Иисуса. Это было откровение не в субъективном, но в объективном смысле. Мы ничего не узнаем при этом о внут­ренних процессах в сознании Иисуса. Если го­ворить об экстазе, то он имел место не у Иисуса, а у Его учеников, и прежде всего у Петра, у кото­рого этот неожиданный прорыв божественного в Иисусе вызвал восторженный возглас: «Равви, хорошо нам здесь; сделаем три кущи» (Мк. 9, 5), «ибо не знал, что сказать, потому что они были в страхе» (Мк. 9, 6).