2. Цивилизационная (социокультурная) составляющая идеологии белорусской государственности

Идеология белоруской государственности, формирующаяся в рамках длительной национальной истории, может быть воссоздана при осмыслении и включении в ее содержательную структуру также и мифологических, религиозных и философских аспектов, рассмотренных в их взаимосвязи и взаимообусловленности. Выше мы попытались выделить основные этапы становления белорусской государственности в ее политическом и идеологическом выражении. В данном параграфе рассматриваются мифологическо-религиозные и философские основания идеологии белорусской государственности.

2.1. Место и роль мифологическо-религиозных представлений восточных славян в структуре идеологии белорусской государственности

Важнейшей культурной предпосылкой идеологии белорусской государственности являются мифологические (языческие) и религиозные верования восточных славян. Они были связаны с преимущественно аграрным, сельскохозяйственным характером производства в VI—IX вв. и родоплеменным характером общества, разделенного по принципу родства и соседства.

Язычество принадлежит к архаическому типу культуры, сильно отличающемуся от традиционного и современного ее типов. Издревле люди представляли себе мир населенным добрыми и злыми силами, помогавшими человеку или мешавшими ему в достижении его целей. От мировых религий эти представления отличались тем, что несовершенство человека не связывалось с его отделением от божественного идеала (грехопадением). Несовершенство считалось качеством, внутренне присущим всему миру: как земному, так и небесному, миру таинственных сил природы. В сущности, человек сам был одной из таких сил. Чтобы добиться выполнения своей воли, он мог напугать и заставить подчиниться себе домового или лешего, а люди, обладающие колдовской силой, как, например, жрецы-волхвы или вожди племен, могли управлять силами природы: насылать и предотвращать дождь, болезнь, неурожай и голод, обеспечить победу в войне.

Это мировоззрение создавало достаточно уютный образ мира, в котором не было неразрешимых противоречий, того разрыва между повседневностью и идеалом, человеком и Богом, появление которого в великих культурах Востока и Греции в VIII—II вв. до н.э. позволило немецкому философу К. Ясперсу назвать это время «осевым», разделяющим историю человечества. Духовная революция «осевого времени» вызвала у людей потребность стремиться к идеалу, искать «спасения» от своего несовершенства. С ней связано появление великих религий и философских учений.

Всего этого восточные славяне до X в. не знали. Их мир был населен множеством странных существ, олицетворявших силы природы, с которыми они старались найти общий язык, умилостивить или напугать их. Боги жили везде: в дожде и солнце, в ближайшем лесу и под порогом собственного дома. Это были местные божества, исчислявшиеся десятками и сотнями. Как и люди, они были добрыми или злыми, простодушными или хитрыми. В них не было ничего от всемогущества и совершенства христианского Бога. Для того чтобы общаться с ними, не нужно было знать обряды, молитвы, заговоры.

Сначала славяне приносили жертвы упырям и берегиням. Затем они начали поклоняться культу Рода и роженицам. Наконец, в поздний период язычества они стали молиться Перуну.

Упыри и берегини — злые и добрые местные боги. Упыри — это вампиры, оборотни, русалки, лешие. Обычно в них превращались люди, умершие не своей смертью, не погребенные и мстящие за это живым. С ними можно бороться, зная охранительные обряды. Особенно часто упыри населяли отдаленные, малопосещаемые места: леса и реки. В деревнях их искали в колодцах. Берегини были добрыми божествами. До наших дней дошло, например, представление о домовом.

Культ Рода и рожениц, божеств плодородия, связан с развитием родового строя и сельского хозяйства у славян. В Роде одновременно олицетворялись силы плодородия земли и единство поколений людей. Плодородие земли, по верованиям, обеспечивают предки, и если земля не плодоносит, то жертву надо приносить именно им. Языческое представление о единстве мира проявлялось и в том, что способность человека производить потомство считалась стимулирующей творческие силы природы.

Наиболее поздними племенными и государственными языческими богами были Перун — бог грозы, войны и оружия, являвшийся покровителем князя и дружины; Хоре и Даждьбог — божества Солнца; Белее — бог-защитник домашнего скота и торговли; Стрибог — бог ветра; Семаргл — божество подземного мира, связанное с культом предков и плодородием природы, а также Мокошь — единственное женское божество в пантеоне богов этого патриархального времени, олицетворяющее женское начало в природе и обязанности женщин (стрижку овец и прядение шерсти).

Клятва оружием, Перуном и Белесом известна уже из рассказа о договоре 911 г. между киевским князем Олегом (882—912) и византийцами. С именем князя Владимира (980—1015) связана попытка утвердить языческую религию в качестве государственной идеологии. Придя к власти в Киеве, он воздвиг рядом со своими теремами на холме деревянные идолы шести богов: Перуна, Хорса, Даждьбога, Стрибога, Семаргла и Мокоши. Однако языческие боги были прежде всего местными божествами и насаждение их культа в других племенных землях (например, культа Перуна в Новгороде) удавалось не всегда. На этой основе нельзя было достичь духовного единства населения страны, без которого невозможно создание прочного государства. Языческие верования не пользовались авторитетом в ближайших к Руси странах: христианской Византии, иудейской Хазарии и принявшем ислам Булгаре. Для того чтобы иметь с ними равноправные отношения, необходимо было примкнуть к одной из великих, мировых религий.

Как известно, Киевская Русь приняла христианство. Но и потом на сотни лет в стране сохранилась ситуация «двоеверия», когда христианские верования сосуществовали с языческими, а обряды совершались одновременно и христианским святым, и языческим богам, праздники воплощали веру и во Христа, и в местных богов. О силе этой традиции свидетельствует то, что до сих пор в культуре славянских народов сохранились языческие праздники и поверья, истребить которые пытались государство и церковь в течение тысячи лет.

Типичным языческим праздником является Новый год. Этот праздник отсутствует в традиционном христианском календаре и неоднократно подвергался преследованиям вплоть до 1700 г., когда Петр I сделал его государственным (до этого наступление Нового года отмечали 1 марта или 1 сентября).

Другим известным языческим праздником является Масленица, праздник встречи Солнца в конце февраля. Долгая борьба с ним церкви завершилась в конце концов лишь его выведением за сроки Великого поста перед Пасхой. Однако языческий характер праздника сохранился. По поверьям одних славянских племен, в масленичные дни божество зимы Морана уступает свою власть божеству весны Ладе. По другим поверьям, это праздник смерти и воскрешения богини плодородия Масленицы, или Костромы, соломенное изображение которой сжигали в конце праздника, а образовавшиеся угли разбрасывали по озимым посевам. Особое значение имело приготовление блинов на Масленицу. В данном случае они символизировали одновременно и поминальную пищу, и Солнце.

Важное значение имели игры и смех во время Святок и Масленицы. Особенно характерны в этом смысле игры в свадьбы, взятие снежных городков. Смех при этом носил ритуальный характер. Он должен был обеспечить веселье и удовольствия на весь следующий год. Сложнее было отношение к сожжению Масленицы. Согласно обычаю, часть людей в это время должна плакать, а часть — смеяться. Этот обряд выражает идею бессмертия творческих сил природы, отсутствия смерти. Следует отметить, что древние люди не верили в абсолютный характер смерти.

В наше время с христианским праздником Пасхи связан обычай посещать могилы умерших родственников. Однако это пережитки языческого праздника, приходившегося на время перед пахотой. Он был связан со стремлением крестьян получить поддержку со стороны мертвых предков в пробуждении плодоносных сил земли, обеспечении урожая. Время после Пасхи в XIV в. было известно как навий праздник, т.е. праздник мертвых. На могилах катали вареные яйца, лили на них масло, вино, пиво. Все это были жертвы, которые должны были напомнить мертвым об их родственных связях и долге перед живыми. Церковь превратила их в празднование родительских суббот, посещение кладбища, сопровождаемое христианским поминовением усопших.

Самым известным и колдовским из языческих праздников был сохранившийся и по сей день праздник Ивана Купалы — 24 июня (7 июля по новому стилю). В это время лекарственные травы набирали колдовскую силу. Их собирали знахари. Молодежь отмечала этот день как очередной праздник богини Лады. Ее фигуру делали из соломы. При помощи трения добывали огонь, и юноша с девушкой прыгали через костер, взяв в руки соломенную куклу Лады. По прыжку судили об удаче в супружестве. Затем до зари водили хороводы, а куклу сжигали или топили. По своему значению этот обряд напоминает ритуал чествования и сожжения Масленицы. В других местах день Ивана Купалы является скорее женским праздником, связанным с молением о дожде, необходимом в это время для урожая. Он сопровождается хороводами девушек в уединенных, считающихся священными местах и рощах, жертвоприношениями рекам и родникам, обрядами, посвященными русалкам как богиням воды.

Воспоминания о языческих праздниках сохранились до сегодняшнего времени.

Языческая культура глубоко вошла в повседневную жизнь людей. Особенно это проявляется на уровне субкультуры — культурных традиций отдельных половозрастных групп населения, таких, как мужчины, женщины, дети. Это было связано с объективным делением первобытного общества на «возрастные классы» и по половому признаку. Так, архаичные черты содержат многие детские игры. Текст, сопровождающий игры, часто связан с языческими обрядами. Об этом свидетельствуют, например, слова «чур», «чурики» (призыв на защиту предка, пращура — «щура») и т.п. Эти выражения дошли до нас, будучи повторенными, часто бессознательно, десятками поколений детей.

Многие обычаи языческой культуры сохранились благодаря женской субкультуре. Достаточно сказать, что с ней связаны традиции песен и плясок.

В основе представлений славян о жизни лежало понятие судьбы. С ним связывались представления о счастье (доля) и несчастье (недоля), победе и поражении, достатке и недостатке (в хозяйственном смысле этого слова). У прибалтийских славян каждое из этих проявлений судьбы имело собственного бога: Белобога — бога счастья и Чернобога — бога несчастья. Характерно, что в понимании «судьбы» как «доли» отразились коллективистские, общинные взгляды славян, воспринимавших свою индивидуальную судьбу лишь как часть общей судьбы рода, племени. Это близко к восточному представлению о роли индивида (по-японски, например, «я» звучит как «моя часть», доля). В отличие от древних греков, веривших в предопределенность судьбы, славяне считали, что вопрос о судьбе можно перерешить. Бог, наделяющий человека «долей», может быть умилостивлен с помощью жертвоприношения.

Таким же важным было противопоставление жизни и смерти, связанное с природными циклами (весна—зима, огонь—влага, солнце—луна, день—ночь). Смерть выступала в виде важнейшей антиценности, объединяющей вокруг себя злые силы, во главе которых стоит Кощей Бессмертный, являющийся одним из воплощений смерти.

Добро и зло были связаны с ориентацией в пространстве. Мир делился на правую и левую части, счастливую и несчастливую. До сих пор принято, чтобы не сглазить, плевать через левое плечо — там стоит дьявол («Не плюй направо, там ангел-хранитель, плюй налево — там дьявол»; примета: «Правая ладонь зудит — получать, левая — отдавать»). В связи с этим возникло представление о правде и кривде, правоте и неправоте, прямом и кривом пути. Правое и левое ассоциировалось также с идеей верха и низа («Правда живет у Бога, а кривда — на земле»).

В отличие от христианских представлений, четко отделивших небо как место обитания Бога от греховной земли, в языческих представлениях небесное и земное осознавалось как мужское и женское. Женское божество земли («мать-сыра земля», «святая земля») было не менее важным предметом почитания, чем небесные боги (такие, как Перун). Землей клялись. Зло обитало в подземном или подводном царстве, населенном нежитью и нечистью: умершими не своей смертью русалками, упырями, кикиморами и др.

С развитием общественных отношений ценности пространственной ориентации стали применяться для целей социальной ориентации. В связи с этим важно представлять себе священное значение, которое придавалось делению общества на «верхи» и «низы», положению царя «наверху» социальной лестницы. Вместе с тем общественное положение не до конца характеризовало человека. Кроме ряда верх—низ, существовал ряд право—лево, правда—кривда, определяя, насколько деятельность человека соответствует архаическим, общинным представлениям о справедливости. Сочетание общественного положения «наверху» с «неправдой» поведения воспринималось как нарушение мирового порядка, требующее вмешательства общества. Не менее важным было и долгое сохранение в сознании наших предков идеи святой матери-земли.

Важным было противопоставление своего и чужого, включавшее также представления о старшем и младшем, посвященном и непосвященном, священном и мирском и т.п. Наиболее остро это противопоставление проявлялось в разделении единоплеменника и захватчика (кочевника, татарина, «поганого»), что впоследствии было осмыслено как противопоставление «христианин—нехристь». Следует отметить, что под «своими» с самого начала понимались «посвященные» в тайны родового культа. «Чужой» же выступал как нечеловек. Неспособность говорить на русском языке рассматривалась как немота («немец»). «Чужой» — это обязательно колдун, для которого «русский дух» — неприятность и угроза. На Руси чужеземцев по языческому обряду хоронили как умерших не своей смертью или вообще как нечисть.

Также необходимо отметить, что наши предки достаточно рано начали усваивать верования других народов. Результатом слияния славянских и иранских верований стали образы богов Хорса и Сварога. По мере роста общественных объединений (племя, племенной союз, государство) границы между «своими» и «несвоими» богами стирались. Однако важно представить, насколько сложно было русским воспринять «чужого» Бога Христа и насколько устойчива была связь населения со старыми, языческими богами.

Для восточных славян важными были родовые ценности, выраженные в противопоставлениях старший—младший, предок—потомок. Старший в роду являлся носителем мудрости, от его знаний зависело благосостояние всех. Не меньшим влиянием пользовались и старые женщины, которые лечили людей и руководили погребальными обрядами. Авторитет старости повышало наличие у славян культа предков (культа дедов) как заступников перед стихийными силами природы. Однако также высоко ценились сила и энергия молодости. Уже в сказках закрепилось первобытное представление об определенных правах и обязанностях каждого возраста, создающих условия для общественного порядка и процветания рода.

Идеал красоты был связан с цветовыми предпочтениями восточных славян. Добру, правде в их представлениях соответствовали белый и красный цвета, злу, кривде — черный. Впоследствии это отразилось в выборе цвета княжеских и национальных знамен, других знаков различия и предметов ритуала.

Архаическому сознанию славян было свойственно резкое противопоставление ценности и антиценности. В славянском характере обычное дело — доводить все до крайности, пытаться осуществить невозможное. В случае же неудачи этих попыток наступает апатия, нежелание делать что-либо. Отметим, что такая полярная ориентированность деятельности на бурную активность или на полный покой в какой-то мере соответствовала географическому положению белорусских земель, кратковременности сельскохозяйственных работ и долгому «мертвому сезону» зимы. Ценностная ориентация нашей культуры закрепляла нормы поведения, отвечающие задаче приспособления к естественной среде.

Способом приспособления к суровой природе до конца XIX в. была коллективная — родовая, общинная или семейная — деятельность, поэтому в белорусской культуре как высшая ценность утверждается духовный идеал коллектива, рода, общины, семьи. С ними связано сохранение идеала стабильности, который продолжал существовать даже в критические периоды истории. Во все времена к незнакомому человеку обращались: «матушка», «отец», «дядюшка», «сынок», «доченька». Это означало включение его в круг родственных отношений, создавало обстановку душевной теплоты, помогало людям выживать при трудностях и испытаниях. Взаимопомощь была незыблемой нормой народной жизни.

Народный земледельческий календарь был, по сути, языческий. Крестьянин поклонялся грому, солнцу и месяцу, камням, водоемам, деревьям. Священным деревом у славян считался дуб, много поверий связано также с вербой, рябиной. Однако самое почитаемое, любимое дерево — береза.

Таким образом, история общеславянской и белорусской государственности самым тесным образом связана с национальной мифологией. Следует иметь в виду, что именно в мифологических сюжетах, сказаниях заложены историческая память народа, глубинные пласты коллективной психологии (коллективное бессознательное) и первичные духовные структуры общественного сознания. С этой точки зрения рациональная интерпретация национальной мифологии, учет ее роли в разработке стратегических ориентиров государственного управления — важное условие сравнения с коллективной мудростью народа.

Идеология современного белорусского государства не может не быть идеологией защиты национальной самобытности и суверенитета применительно ко всей совокупной массе граждан, сознающих себя единым субъектом политики и истории. В ней иносказательность, метафоричность, образность нашей идеологии, идущая из глубины веков, играют важную роль. Отчетливее всего отголоски древнего мифологического мироощущения белорусского народа проявляются сегодня в праздновании Дедов, Радуницы, Рождества («Каляды»), Купалья. Уникальное богатство народной мифологии должно учитываться в нашей идеологии.

Для этого необходимо знать и уметь выявлять архетип, по которому опыт народа кодировался в мифологических символических образах. Архетип является кодом, позволяющим установить или восстановить функциональное значение этих образов. В наши дни уже удалось раскодировать символику Дожинок. Сегодня Дожинки — праздник подведения итогов ежегодных сельскохозяйственных работ. Архетипы несут важнейшую функцию сохранения социального опыта в коллективной памяти, они соотносят «желаемое» с опытом и задают тем самым алгоритм всего общественного развития.

Языческое состояние восточнославянского общества стало преодолеваться в рамках единого раннефеодального древнерусского государства Киевская Русь, которое возникло в 882 г. Процесс складывания единого государства восточных славян был закреплен принятием в конце X в. (988) в качестве государственной религии христианства в его восточной, православной форме.

Принятие восточными славянами христианства имело огромное историческое значение. На протяжении десятков тысяч лет высшей формой взаимоотношений между людьми, «каркасом» общества оставались кровнородственные, родовые связи. Родовая принадлежность была высшей ценностью первобытного человека. Она освящалась языческими религиозными системами, в которых каждый род имел свое божество—покровителя, противостоящего всем остальным родовым божествам. Родоплеменной строй противоречиво сочетал в себе родовую солидарность в рамках племен и родовую вражду, сопровождаемую кровной местью. В таком обществе зачаточные формы этнического единства не могли оформиться в единые народы-этносы. Этническая солидарность постоянно подрывалась родоплеменной враждой.

Единая княжеская власть являлась лишь внешней скрепой, опиралась на насилие и не могла консолидировать родоплеменные группы в единую народность. Такой консолидирующей силой стало православное христианство.

Православие было выбрано неслучайно. Правящая верхушка Киевской Руси была издавна связана с Византией, являвшейся главным торговым партнером славян. Великие просветители славян братья Кирилл и Мефодий унифицировали славянское письмо и перевели священные христианские тексты на славянский язык, близкий к живому языку восточных славян. Христианство пришло в Киевскую Русь на родном языке новообращенных, и это во многом объясняет сравнительную легкость ее христианизации.

Единая вера в единого Бога стала высшей духовной ценностью, возвысилась над родовым сознанием и постепенно сплотила родоплеменные группы восточных славян в единый древнерусский христианский народ.

История свидетельствует, что утверждение христианства в Полоцком княжестве проходило мирно и ненасильственно, а 992 г. стал началом Полоцкой епархии и Православной церкви в Беларуси. Как принятие Киевом новой веры из Византии не приковало его политически к этой империи, так и приход христианства из Киева в Полоцк никогда не содействовал подчинению Полоцкого княжества Киевскому князю. Наоборот, именно с принятием христианства начался важнейший этап государственного становления Белой Руси, основание Полоцкой епархии одновременно с государственным строительством постепенно вводило белорусский народ в семью европейских народов.