2. Социально-экономические и социально-экологические основы идеологии белорусского государства

Производя, покупая и продавая что-либо, мы имеем дело с миром экономики. В нем люди выступают, скорее, как продукты общественного разделения труда и обмена — покупатели и продавцы, студенты и преподаватели, инженеры, менеджеры и т.п.

2.1. Человек зарабатывающий — экономический идеал и ценность идеологии белорусского государства

В качестве активного агента труда и обмена человек, определяя свой вектор движения в мире экономики, отдавая предпочтение одним вещам и игнорируя другие, уже задумывается о смысле, назначении и основаниях этого мира, т.е. вырабатывает представления и идеи о его сути и механизмах действия.

Общественная экономическая психология имеет разную форму и степень зрелости. В повседневной жизни она нередко выступает в виде совокупности нравственных ценностей, раскрывающих человеческое отношение к труду и его результатам, собственности.

На экономическую общественную психологию оказывают определяющее влияние различные типы мировоззрения. Если в своей повседневной жизни мы наделяем, например, деньги или заработную плату, спрос или полезность определенного товара сверхъестественными свойствами, наша экономическая психология будет преимущественно мифологической. В отличие от экономической психологии экономическая идеология обязательно включает в себя какие-либо теоретические представления о сути экономики и месте в ней человека.

Ученые-экономисты идеологию экономики нередко называют философией, имея в виду, что «экономика — философия действия и жизни, она интересует все и всех, сущность цивилизации и индивидуального существования»¹.

Центральным элементом экономической идеологии является понятие экономического человека. Здесь следует подчеркнуть, что, не забывая о ценности и своеобразии характеристик человека как существа политического и правового (его различные свойства были рассмотрены в предыдущем параграфе), роль понятия экономического человека (и как идеала, и как ценности) в экономической идеологии трудно переоценить.

Живительно, но факт — несмотря на то что люди производили всегда, понятие человека экономического возникло сравнительно поздно. Даже в работах гениальных мыслителей Платона и Аристотеля мы можем найти лишь отдельные и часто не связанные между собой намеки на свойства человека экономического. Дело в том, что для философов древнего мира образ человека экономического заслонялся образом человека политического и общественного. Это не означало отсутствия у тех же Платона и Аристотеля интереса к изучению мира экономики, который рассматривался ими через призму проблем собственности, богатства, межсемейных и государственных (политических) отношений. Следует заметить, что понимание тесной связи человека экономического и человека политического и соединение проблем экономики, политики и социальной жизни людей характеризовало уже истоки идеологической экономической мысли. Изучая цели и ценности экономической идеологии, следует иметь в виду, что уже в словаре, например, Аристотеля было три относящихся к современному смыслу прилагательного «экономическое» понятия: «экономика», «хрематистика», «торговля». Экономикой ученик Платона вслед за Ксенофонтом называл ведение домашнего (семейного) хозяйства и науку о домохозяйстве. Хрематистика для него была уже не столько наукой, сколько искусством наживать состояние, тогда как торговля — искусством обмена. Предметом экономики, по мнению древнегреческого философа, было потребление, использование вещей. Без потребления и использования разнообразных предметов жизнь человека, конечно, просто невозможна. Аристотель учил, что хрематистика не возможна внутри отдельной семьи и, следовательно, она не является столь же универсальной, как экономика. Способом существования человека как политического животного является обмен, коммуникация, содержание же последней лучше всего раскрывается в торговле (морской, транзитной и розничной), а также в ростовщической деятельности и продаже труда.

Целостного понимания сути экономического человека мыслители древнего мира и эпохи Средневековья еще не имели. Оно было выработано лишь в Новое время, когда не только кабинетным ученым, а и простому человеку стало более или менее очевидно, что именно труд и материальное производство составляют фундамент экономики. У одного из родоначальников классической экономической идеологии Нового времени У. Петти в «Трактате о налогах и сборах» можно найти еще немало замечаний вполне в духе Аристотеля о человеке экономическом как человеке политическом. Однако идеолога-экономиста У. Петти в большей степени интересовали другие вопросы: «Какие расходы для государства являются необходимыми? Как можно оптимизировать налоги или, наконец, какую роль в государственной жизни занимает лотерея?» У. Петти, разводя понятия «экономический человек» и «человек политический», писал о том, что, например, «лотерея есть налог на несчастливых самонадеянных глупцов, людей, верящих в свое счастье или поверивших разным предсказаниям»². Раскрывая источник общественного богатства, У. Петти прямо указывал на его родителей: мать — природу и отца — труд.

Экономист А. де Монкретьен в «Трактате о политической экономии» ввел в оборот новый термин — «политическая экономия», подчеркивал тесную связь экономики и государства, настаивая на том, что без государственной поддержки (протекции), ограничений, например, притока в страну иностранных денег национальная экономика не выживет.

В знаменитом трактате «Исследование о природе и причинах богатства народов» А. Смит отмечал, что «человек экономический» должен рассматриваться с двух сторон. Во-первых, как существо умелое, сообразительное и квалифицированное, а во-вторых, как субъект, занимающийся производительным трудом. Благоприятный климат, плодородная почва и другие природные условия, считал Смит, даже у тех племен, в которых трудятся все их члены, еще не гарантирует их общего богатства. И наоборот, цивилизованные народы, обладающие значительным общественным богатством, могут позволить себе, чтобы какая-то их часть совсем не трудилась или чтобы одна (неработающая) часть их представителей потребляла во много раз больше другой — работающей. По мнению А. Смита, общественное богатство в первую очередь зависит не от сообразительности людей, а от «соотношения между числом людей, занятых полезным трудом, и числом лиц, не занимающихся им». Данное соотношение в свою очередь определяется количеством и движением капитала. Смит, различая общественное и индивидуальное богатство, был уверен в том, что индивидуальное богатство определяется степенью пользования «предметами необходимости, удобства и удовольствия». Источником индивидуального и общественного богатства, по его мнению, является не мудрость экономического человека и даже не его активность, а общественное разделение труда, или «дробление» человека на разнообразные функции. Экономический человек у Смита был человеком не получающим, а зарабатывающим и производящим.

Человек экономический — существо общественное, и он не является животным. Когда две гончие, пояснял эту мысль Смит, преследуют одного и того же зайца, они не действуют по соглашению, так как «никому никогда не приходилось видеть, чтобы собака сознательно менялась костью с другой собакой». Это означает, что склонность к заключению договоров (соглашений), обмену и торговле присуща только людям. По мнению Смита, предпосылкой экономики является не индивид, а общество, не земля, а труд и его разделение, которое и позволяет человеку быть эгоистом или альтруистом. Знаменитые слова А. Смита о том, что «не от благожелательности мясника, пивовара или булочника мы ожидаем получить свой обед, а от соблюдения ими своих собственных интересов», следует рассматривать не столько как экономическую карикатуру на человека, сколько как конкретно-историческое определение человеческих границ и предпосылок экономики.

Важное значение для развития идеологии экономики и разработки понятия «человек зарабатывающий» имело доказательство К. Маркса фундаментальной роли труда в бытии человека экономического. Полемизируя с обыденным представлением о том, что ценой производительной работы является заработная плата, он обращал внимание на следующее. Труд, во-первых, не является товаром, т.е. обычной вещью, имеющей потребительскую и меновую стоимость, так как «чтобы быть проданным на рынке в качестве товара, труд во всяком случае должен существовать до этой продажи. Но если бы рабочий имел возможность дать своему труду самостоятельное существование, он продавал бы созданный трудом товар, а не труд»¹. Труд, согласно учению Маркса, и создается на рынке, и не создается на нем. Не создается в том смысле, что он является условием существования человеческого общества вообще. Создается потому, что имеет социально-историческую форму.

Вклад Маркса в теорию экономического человека состоял, в частности, в обосновании социально-исторической природы труда — выделении рабского, барщинного, наемного и свободного типов труда.

Определенную практическую проверку идеи Маркса прошли в процессе строительства советской экономической системы. В ней не могло быть эксплуататоров и эксплуатируемых. Созданный в последней великой империи XX в. тип хозяйства сами советские ученые с 1940-х годов стали называть социалистической экономикой. Сегодня для ее обозначения чаще используются другие определения: административно-командная (плановая, собственно командная, коммунистическая, тоталитарная) система, государственный социализм и т.д.

В этой системе идеал человека экономического как человека зарабатывающего был оттеснен на задний план, а на передний было выдвинуто понятие человека получающего. Для экономического человека всегда существенное значение имело смысловое различие понятий «заработная плата» и «жалование». Несмотря на то что данные слова некоторыми носителями русского языка иногда отождествляются, между ними имеется все же важное различие. «Жалованье, — читаем у С.И. Ожегова, — денежное вознаграждение (курсив наш. — Б.Ч.) за службу, работу», тогда как награда понимается как «особая благодарность (курсив наш. —- Б.Ч.), почетный знак, орден». В Советском Союзе Почетная грамота была высокой трудовой наградой. Различие между наградой и жалованьем, с одной стороны, и зарплатой — с другой, в последние году существования СССР уже стиралось, а к грамоте иногда присоединяли какую-то сумму денег в конверте. Вместе с тем различие грамоты — жалованья, с одной стороны, и зарплаты — денег — с другой, для человека работающего второстепенными не было. Заработная плата, или, как пишут современные авторы, «цена, выплачиваемая за использование труда (курсив наш. — Б.Ч.)»², как видно и из обыденного, и из научного употребления этого слова, характеризуется тем, что она заработана, а не получена.

Если зарплата является выражением затрачиваемого человеком на производство каких-то вещей труда, то у человека, работающего много, она должна быть высокой. Низкая зарплата, с точки зрения человека зарабатывающего, является свидетельством либо того, что человек — лентяй, либо того, что он — никудышный работник, либо что он не имеет возможности, например, по состоянию здоровья работать много и производительно.

Исторически сложилось так, что идеология несоветского, т.е. западного, «человека зарабатывающего» не была идеологией «героя капиталистического труда», и прежде всего, по-видимому, не только потому, что антиподом героя труда являются как бы не имеющие экономического права на существование лентяи и бездельники. Речь, по-видимому, здесь должна идти о недооценке в западной экономической модели человека не только моральных, но и вообще идеологических стимулов труда. Это, однако, не исключает того, что в образе и западного, и советского типов «человека получающего» при желании можно было бы разглядеть и фигуру честного труженика, и человека, нуждающегося в помощи, как, впрочем, и обманщика, и социального иждивенца, и т.д.

Вместе с тем западная экономическая мысль в разработке экономической модели общества пошла, так сказать, не по идеологическому, а по технологическому и прагматическому пути, сосредоточив свои усилия на обосновании того, что человек по своей природе является эгоистом и индивидуалистом, что он ничем не отличается от калькулятора и всегда действует, минимизируя затраты собственных ресурсов. С этой точки зрения является весьма поучительной история современной западной экономической идеологии, которая в значительной степени была как бы открытием человека как идеала и ценности экономики.

В самом деле, в науке «экономике», или экономической теории, у А. Маршалла, использовавшего закон о предельной полезности, заработная плата определялась как издержками на производство человека работающего, так и его предельной полезностью.

Согласно закону предельной полезности, каждая новая единица потребляемого продукта приводит к снижению его полезности. Сравнивая предельную полезность и издержки с лезвиями острых ножниц закона спроса и предложения, английский ученый шел «дальше» классической идеологии «человека зарабатывающего». В этом же направлении двигалась мысль и одного из лидеров идеологии институци-онализма Дж. Кейнса, обосновывавшего необходимость активных экономических действий государства.

Дж. Кейнс в «Общей теории занятости, процента и денег» пересмотрел не только связанные с идеологией либерализма принципы построения экономики, но и некоторые важные аспекты классического идеала «экономического человека». В отличие от классиков, которые молчаливо идентифицировали «человека зарабатывающего» и «человека работающего», Кейнс не соглашался с тем, что заработная плата того, кто трудится, эквивалентна его труду (стоимости) и не зависит от сложившегося в государстве уровня занятости людей, и что удельный вес массы «человека зарабатывающего» и «человека работающего» в обществе — величина постоянная. Существующие виды заработной платы и их количество всегда таковы, чтобы, по мнению Кейнса, заставить «людей скорее вовсе не работать, чем согласиться на заработную плату, полезность которой для них ниже известного минимума»¹.

Согласно мнению Кейнса, лежащие в основе классической модели экономического человека предпосылки совместимы, во-первых, с существованием добровольной безработицы, во-вторых, с фрикционной безработицей. Являться добровольно безработным человек может, конечно, исходя из собственного упрямства. Руководствуясь же какими-либо другими, так сказать, социальными соображениями, он будет отказываться от амплуа «человека зарабатывающего», попадая под пресс фрикционной безработицы. В этом случае он уже не отказывается работать, а оказывается не в состоянии стать «человеком зарабатывающим» из-за изменившегося спроса общества на работников определенного вида.

Себе в заслугу Кейнс, как известно, ставил открытие еще одного, третьего, вида безработицы — вынужденной. Английский ученый различал два вида вынужденной безработицы — добровольную и недобровольную. Первая вытекала из предпосылок классической теории. Она означала, что существует открытое или молчаливое соглашение работников не трудиться за более низкую плату. Люди, конечно, возражают против понижения зарплаты, но они не прекращают работу «всякий раз, когда поднимаются цены товаров, приобретаемых на заработную плату».

По мнению Кейнса, человек становится вынужденно, т.е. недобровольно незанятым, если «при небольшом росте цен товаров, приобретаемых на заработную плату, по отношению к денежной заработной плате совокупное предложение труда работников (курсив наш. — Б.Ч.), готовых работать за существующую денежную заработную плату, как и совокупный спрос на труд при этой заработной плате, превышает существующий объем занятости».

На оселке вынужденной безработицы Кейнс не только проверил силу и мощь классической модели «человека зарабатывающего», но и показал возможности ее преобразования. Он перестроил многие предпосылки классической модели — представления о договорной (конвенциональной) природе коммуникации в экономике, об автоматическом характере связи спроса и предложения (о том, в частности, что предложение само порождает спрос). По мнению Кейнса, есть спрос и эффективный спрос. Именно последний и является рычагом преодоления вынужденной безработицы, так как связан с инвестициями. Идеология экономики (ив этом с ним следует согласиться) помогает, предлагая оригинальные экономические идеи, показать, например, что при отсутствии полной занятости произвольное и несправедливое распределение богатства и доходов — всегда неприемлемы.

Кейнс верил в то, что сдерживание богатыми своего потребления уменьшает богатство общества, учил, что лучше, чтобы человек тиранил свои текущие счета. Резко критикуя идею социализма, Кейнс все же полагал, что государство могло бы определять объем инвестиций и ставки заработной платы через обеспечение полной занятости. Благодаря проницательности Кейнса сегодня в образе человека экономического стали заметнее его негативные стороны, например следы социального паразитизма или отсутствия желания трудиться. В этой идеологии на первый план выдвигалось не столько само по себе право человека на труд, сколько право на труд, соединенное с индивидуализмом и личным выбором, свободным от злоупотреблений.

Свой вклад в изучение негативных сторон образа человека получающего внес, например, один из наиболее последовательных противников вмешательства государства в экономику Ф. фон Хайек. Он исходил из того, что в регулируемом обществе не может не быть велика прослойка людей, имеющая гарантированный доход, поведение которой регулируется не индивидуализмом или независимостью, а застрахованностью.

Для этой прослойки завидный жених не тот, пояснял свою мысль австрийский ученый, кто сделает карьеру, а тот, кто имеет право на пенсию. Хайек, отнюдь не идеализируя указанный тип человека получающего, настаивал на том, что он может быть безответственным и трусливым индивидом не столько благодаря своим личным качествам, сколько в силу того, что он по необходимости — член команды. Включенность в команду, коллектив еще не означает с этой точки зрения наличие у человека получающего ориентации на общее благо. То благо, к которому коллектив может в действительности стремиться, определяется главным образом как тем, «какие личные качества в нем — залог успеха», так и потребностями его руководства. В этом отношении этика индивидуализма благодаря наличию в ней разнообразных обязательных запретов-табу, например неукоснительного соблюдения требования «красть нельзя», как полагал Хайек, в нравственном отношении выше и привлекательнее этики коллективизма. С этим, однако, трудно согласиться. Как представляется, Хайек в используемой им терминологии был все же не вполне точен. Правильнее было бы сказать иначе: не идеологии коллективизма, основанной на совести и сочетании личных интересов с интересами коллектива и государства, а идеологии групповщины, основанной либо на страхе, либо на стыде, или на страхе перед своими, оправдывающей, например, воровство интересами коллектива. В криминальном коллективе, действительно, «цель всегда оправдывает средства». Что касается самого человека получающего, то он, в отличие от человека зарабатывающего, на самом деле менее независим и самостоятелен, склонен к риску и способен защищать свои убеждения, отстаивать право меньшинства и добровольно сотрудничать с ближним.

В современной западной экономической науке в последние годы усиливается тенденция придать технологическому подходу к экономике статус единственно возможной универсальной идеологии вообще. Заметный вклад в формирование данной тенденции внес американский экономист Г. Беккер, лауреат Нобелевской премии. В работе «Экономический анализ и человеческое поведение» он пришел к выводу, что все формы поведения человека должны объясняться через призму потребностей и интересов «человека экономического».

Рассмотрим под этим углом зрения приводимый самим Беккером пример. Предположим, рассуждал американский ученый, что какой-нибудь субъект А курит несмотря на то, что у него имеется информация о том, что эта его привычка сокращает жизнь. С позиций экономической идеологии, указывал Беккер, можно, однако, оправдать нашего курильщика» указав на то, что человек может быть заядлым курильщиком не потому, что он не заботится о своем здоровье, а потому, что он очень заботится о своей работе. Иначе говоря, экономические издержки от курения для него меньше, чем выгода, например, от лежания дома на диване в качестве человека некурящего. Согласно экономическому подходу, подчеркивал американский ученый, даже большинство смертей являются до некоторой степени самоубийствами — в том смысле, что они могли бы быть отсрочены, если бы раньше ресурсы инвестировались в продление жизни.

В работах представителей идеологии монетаризма, например М. Фридмана «Свобода выбора» (1976) и «Тирания статус-кво» (1984), призывавших ликвидировать подоходный налог, а государству больше заботиться об экономии своих расходов, экономической идеологии было не меньше, чем в институционализме. Еще более серьезный вклад в экономическую идеологию внесли неоинституционалисты, например Р. Коуз, ставший Нобелевским лауреатом за разработку «трансакционной теории» (от англ, transactions — издержки), а также «экономическая теория прав собственности».

Идеология неоинституционализма вносит важные коррективы в понимание поведения экономического человека. Ее главная идея состоит в том, что человек экономический действует в мире трансакционных издержек, не прописанных до конца прав собственности, институциональных ограничений, риска и неопределенности. Это в свою очередь означает, что человек экономический, по утверждению О. Уильямсона, — уже не столько эгоист, сколько оппортунист, псевдоколлективист — существо, преследующее собственный интерес и способное нарушать договоры и коллективные ценности, т.е. обманывать других лишь в том случае, если последние не могут обнаружить, что им, например, продается товар плохого качества и т.п. Согласно неоинституционализму, именно общественные институты — традиции, мораль, правовые стандарты (мы бы выразились точнее и короче — идеология) — и призваны ограничивать оппортунистическое поведение индивида и ликвидировать связанную с ним неопределенность.

В рамках рассматриваемого подхода специально изучаются правила, регулирующие поведение человека: природа общественного выбора (например, в теории общественного выбора, развиваемой Дж. Бьюкененом), общественной нравственности^. Коузом), и агентских отношений (в так называемой agency theory) и др.

В неоинституционализме раскрываются отношения коллективизма и солидарности, описываются структуры, создаваемые агентами рынка на контрактной основе, и исследуются механизмы стимулирования, распределения риска между принципалом и агентом. Согласно данной теории, коллективы или организации нужны для устранения трансакционных издержек. Большое внимание в рамках неоинституционализма уделяется также исследованию связей интересов индивида и государства.

Например, согласно одной из теорем неоинституционализма, неверно, что если вы развели рядом со своим домом костер, на котором жарите шашлыки (т.е. получаете частную выгоду), а дым от костра портит имущество других людей (т.е. имеет отрицательные последствия для окружающих), то необходимо, чтобы в этот процесс вмешалось государство, наложив на вас штраф за разжигание костра. Коуз в данной теореме полемизировал с другим ученым-экономистом А. Пигу, утверждавшим, что перепроизводство или недопроизводство каких-то благ или то, что называется «провалами рынка», может ликвидировать только государство. По мнению Р. Коуза, ключ к решению этой проблемы находится в другой плоскости: в ясном и точном определении прав собственности участниками рынка и их последующем неукоснительном соблюдении.

Специалисты обычно указывают на четыре следствия из этой теоремы. Во-первых, на то, что расхождения между общественными и частными интересами проявляются только тогда, когда права собственности четко не определены. Речь идет, например, о различии интересов фермера и ранчера, живущих с продажи коров и зерна, если четко не определены санкции за потраву коровами урожайных полей. Если фермер имеет право штрафовать ранчера, а ранчер может выдвигать встречный иск, — первый не будет увеличивать поголовье коров, а второй — площади с зерновыми. Структура производства не изменится, гласит теорема Коуза. Во-вторых, экологические проблемы создает не рынок сам по себе, а изъяны законодательства, нечеткое определение прав собственности его участников. Государство должно не штрафовать экологических нарушителей, а вырабатывать законы, четко очерчивающие границы их прав собственности и ответственности. В-третьих, если трансакционные издержки положительны, распределение прав собственности влияет на структуру производства. В-четвертых, если трансакционные издержки низки, то вмешательство государства неоправданно, а если высоки, то слишком дорого, «так что результат лечения вполне может быть хуже самой болезни»¹.

Важно обратить внимание на то, что современный экономический человек, являясь по преимуществу человеком зарабатывающим, должен быть не только законопослушным индивидом, но и идеологом, умело сочетающим личный и общественный интересы, стремление обеспечить себя собственным трудом с внесением вклада в копилку общего блага. Человек зарабатывающий — человек коммуникативный, включенный в отношения разных видов: «человек — человек — институт» (институционализм и неоинституционализм); «человек — человек — организация (государство)» (кейнсианство и неокейнсианство); «Человек (с большой буквы) — человек — культура» (историческая школа — теория социальной экономики); «человек — государство — цивилизация» (теория устойчивого развития).

Главной особенностью созданного за счет государственной политики молодого белорусского государства идеала экономического человека является сочетание в нем открытий экономической мысли прошлого и современной теории. В самом деле, идеалом экономического человека не является ни олигарх, ни безработный, ни иждивенец, ни предприниматель криминальной ориентации. Им является прежде всего честный труженик, увеличивающий своим трудом общественное благо. Иначе говоря, идеалом белорусского экономического человека является человек зарабатывающий (с чем мог бы согласиться А. Смит), при этом зарабатывающий не только производительным, но и непроизводительным трудом (с чем согласился бы А. Маршалл), человек, в занятости которого заинтересован не только он сам, но и государство (на чем настаивал Дж. Кейнс), сочетающий в своем поведении личные интересы с государственными (против чего не стали бы возражать М. Фридман, Р. Коуз и др.), человек, обеспокоенный социально-экологическими последствиями своей деятельности и практически решающий комплекс проблем, связанных с устранением последствий аварии на Чернобыльской АЭС (на чем настаивают теоретики устойчивого развития).

Важно подчеркнуть, что решение многих, если не всех, остро стоящих перед нашей страной и каждым ее гражданином вопросов повседневной экономической жизни, всегда так или иначе выводит нас в предметное поле идеологии экономики. Вместе с тем многие части этого «поля» нам еще предстоит научиться анализировать и использовать. Научившись видеть в идеале белорусского экономического человека прежде всего человека зарабатывающего, занятого как производительным, так и непроизводительным трудом, законопослушного гражданина, служащего государственного и негосударственного предприятия, сельского труженика, предпринимателя, человека, соединяющего в себе желание обеспечить себя собственным трудом с заботой о повышении квалификации и достижении наивысших результатов в труде, сочетающего личные интересы с общественным благом, заботящегося не только о своем настоящем, но и о будущем своих потомков, мы сможем лучше понять и ценности «человека получающего», например безработного, и особенности коммуникации безработных, олигархов и т.п. В экономической идеологии белорусского государства представлены не только ее человеческие, но и институциональные и цивилизационные аспекты. Глубоко изучить их можно, лишь усвоив основы теории устойчивого развития — идеологии цивилизации XXI в.