§ 3. Семиотический цикл

Итак, процесс семиозиса в культуре непосредственным образом связан с движением фронта рефлексии. Начальной точкой этого дви­жения в рамках взятой за целое отдельной культурно-исторической традиции является первично нерасчленённое синкретическое состоя­ние — ситуация максимального доминирования бессознательных форм активности. Конечная же точка связана с достижением предельно раз­дробленного конгломерата дискретных и замкнутых в себе феноменов, кодификация которых приобретает самодовлеющий характер, сваливаясь в дурную бесконечность семиотизации по поводу семиотизации (т. е. бесконечно продуцируя “знаки знаков” и “образы образов”).

Наблюдая за движением фронта рефлексии, можно в общем виде описать основные фазисы семиотического цикл а, в полном или редуцированном виде протекающего как в макрокультурных исто­рических образованиях, так и в локальных культурных традициях.

Повторим ещё раз: семиотический код, соответствующий новооб­разованному смыслу, находится и устанавливается не сразу. Изначаль­но полагается более широкая семиотическая сфера. В ней смысловой феномен получает несобственные, замещенные номинации, данные как отпадения от уже имеющихся в культуре устойчиво конституирован­ных смысловых конструкций. Эта изначально размытая сфера произ­водных значений какой-либо внешней (иноположенной ей) смысловой структуры постепенно сужается, вычленяясь из “родового” синкрезиса. Феномен послойно отчуждается от обобщённо-коннотативных значений и обретает наконец своё собственное завершенное инобытие в виде адек­ватного и автономного семиотического конструкта. За рабочий крите­рий адекватности здесь можно принять, во-первых, сам факт установле­ния устойчиво закрепляемой в культуре стандартной связи между самим феноменом и его семиотическим эквивалентом и, во-вторых, замеще­ние во вторичной рефлексии партисипации к самому феномен у партисипацией к его знаковой ипостаси. Таким образом, семиозис всегда догоняет.

Действительно, всякий феномен получает имя в культуре значи­тельно позже, чем обнаруживаются его реальные феноменологические проявления. Тут напрашиваются уже ставшие банальностью примеры, в частности, что у древних греков не было понятия совесть, но это, однако, не означало их поголовной бессовестности. А представления о нервах и нервной деятельности вошли в культуру, с обретением собственного языкового оформления, лишь на рубеже XVIII—XIX вв., отчленившись от более “крупных” синкретических категорий типа душа, дух, ум, при­рода (в значении субстанции индивидуального характера) и др. Эстети­ческий аспект культурной деятельности человека значительно старше понятия искусство. Последнее же в свою очередь старше теории искусства. То же можно сказать о политике, религии, науке и т. д. и т. п. Число примеров во всех срезах культуры и на всех её уровнях беско­нечно. Семиозис, таким образом, предстаёт как производ­ная, “догоняющая” фаза авторефлексии культуры. Она оформляет новообразуемые смыслы, вспыхи­вающие в сознании в результате перманентного распада синкретиче­ских блоков. Последние же пресуществляются в их знаковое инобытие, формирующее семантико-семиотическое тело культуры.

Рассмотрим вкратце основные фазы семиотического цикла как развитие темы смыслогенеза в культуре с акцентировкой его семиоти­ческого аспекта.

1. Целостное нерасчленённое апофатическое переживание. Синкретическое я^lv первично определяется по отно­шению к синкретическому же другому. После априорного акта отчуж­дающей рефлексии следует “взаимоузнавание” инвариантных первотектональных структур в ментальности субъекта и в самом объекте (прафеномене), ситуативно восстанавливающее всеобщую онтическую связь. В акте партисипации ситуативно снимаются субъектно-объектные отношения. Партисипация, напомним, заключается, в частности, в растворении переживающего сознания в единой инвариантной первотектональной структуре, которая выступает онтическим метакодом как для субъекта, так и для объекта. При этом, в ситуации ещё не начавше­гося семиозиса, все онтологические модусы объекта и все гносеологи­ческие потенции субъекта находятся как бы в активированном состоя­нии. Переживая партисипацию к прафеномену как к нерасчленённой целостности, сознание в потенции способно онтологизовать его смыслы в предельно широком спектре. Реально же границы этого спектра оп­ределяются, с одной стороны, объёмом и “конфигурацией” культурного опыта субъекта (о детерминирующих факторах см. в разделе о бессоз­нательном) и, с другой стороны, эмпирически конечными параметрами прафеномена в его дискретной единичности.

2. Партисипационное единство распадается под действием отчуж­дающей рефлексии. Здесь рефлексия уже не носит априорного характера. Она — элемент экзистенциального опыта. Происходит осознание дуализации субъекта и объекта. При этом сама рефлективная интен­ция расщепляется на объективирующую и субъекти­вирующую. Первичная синкретическая онтология прафеномена дробится на разводимые полюса: “что есть феномен как таковой” и “что есть феномен для меня”. Неосознанность этого разделения или выражение его в замещенных формах смущать не должно. Эта кон­кретизирующая дуализация смыслообразовательного потенциала пра­феномена в гравитационном поле первотектональных интенций, т. е. проекция его в систему координат, основанную на трёх осях: сакраль­ное-профаническое, имманентное—трансцендентное и дискретное-континуальное, — задаёт потенциальные пределы феноменологической ниши объекта и, соответ­ственно, определяет его эйдетический смысло­вой субстрат, выступающий основанием для его будущего базисного семиотического эквива­лента.

3. Первичная семиотизация в замещенной форме. На этой стадии собственная феноменологическая и, соответ­ственно, семиотическая ниша как бы пред существует, но ещё не обрела положенного существования. Феномен ещё осознаётся и осмысляется как отпадение от генетически предшествующей синкретической целост­ности и семиотизуется в её (этой целостности) знаковых формах. Фено­мен как бы плавает в неустоявшихся кодификационных границах, являясь частью “семантического облака”, окружающего конституиро­ванную нишу исходного (генетически предшествующего) феноменоло­гического целого. Пока феномен не имеет самостоятельной ниши и су­ществует как “отпадение от”, он выступает непосредственным объектом партисипации, которая через него направлена на природняющее пере­живание к исходной синкретической целостности. Здесь феномен слу­жит инструментом ретроспективной канализации (партисипационного переживания), стремящегося удержать его (феномена) виталистическую энергию в максимально нерасчленённом синкретическом состоянии. Поэтому в культуре всегда работают механизмы сдерживания распыле­ния эманации партисипационной энергии путём блокировки умноже­ния числа новых феноменов и сущностей. Среди обыденных проявле­ний этой тенденции можно указать на универсальную тенденцию к описанию неизвестного через известное.

Но процесс дивергенции необратим. По мере вычленения собствен­ного адекватного кода, т. е. выявления собственной ниши и отпадения неадекватных (несобственных) знаковых конструктов, происходит диа­лектический переход (смещение) партисипации от феномена как тако­вого к его знаковому инобытию. Эта стадия процесса необычайно продуктивна, ибо феномен, ещё не растратив энергии первичного непосредственного переживания, не обретя ещё в полной мере собствен­ного имени и, соответственно, определённой колеи функционирования в культуре, способен к порождению чрезвычайно широкого спектра смыс­лов. Сознание же на этой стадии пребывает в пограничном состоянии, когда “несобственность” знакового воплощения феномена, с одной сторо­ны, сохраняет его первотектональную энергию и, с другой стороны, слу­жит его полноценным заменителем в партисипационном переживании.

4. Обретение адекватного кода. Здесь осуществляет­ся выход из синкрезиса, автономизация феномена и определение его семиотических границ. Феномен, занимая собственную нишу в культуре, становится её частью и в то же время объектом функционально-праг­матического оперирования. Процесс смещения партисипационного переживания от феномена как такового к его знаковой ипостаси дости­гает равновесия. Это, с позволения сказать, момент истины. Имеет место наиболее полное соответствие первотектональной структуры в мо­дальности единичного феномена и опосредующего её материала. Дости­гается ситуативный синтез идеи и материала (эйдоса, формы и знака). Кодификационные формы на этой стадии семиозиса конституируются культурой как безусловные. Именно на этой стадии создаются классические образцы, поскольку происходит заполнение (опредмечивание) эйдетической ниши базовым смысловым субстратом, где имя (семиотический эквивалент) выступает неотторжимой частью его онтологии.

В качестве примера вспомним хотя бы о значении и статусе имени в культуре. Даже современное рационалистическое со­знание не смогло в полной мере свести имя к чисто условной репрезентации. Шлейф магических или квазимагических коннотаций, указывающих на онтологическую единосущность име­ни и его носителя, никогда полностью не устраним. А о формах выражения этого онтологического единства в древних и средне­вековых культурах написано уже очень много. Показательно, что интерес к этим проблемам актуализуется на исходе средне­векового мировосприятия, когда ощущение онтологической единосущности имени и носителя пребывает в кризисе. Проблема­тика философии имени остро переживалась отечественной религиозной и философской мыслью с начала XX века. Об этом писали Флоренский, Лосев и другие мыслители.

5. Окончательное смещение партисипацион­ного переживания к знаковой структуре. Проис­ходит полная объективация знаковой структуры феномена во вторич­ной рефлексии, т. е. в рефлексии по поводу самого знакового конструкта. С этого момента семиотический образ феномена начинает жить своей независимой жизнью и изменяется в соответствии с собственными (им­манентными) законами знаковых систем. Классическое единство идеи и материала нарушается. Разрушается и безусловность значений. Морфо­логия синтетических смыслов сменяется самодовлеющей морфологией знаковых структур. Иначе говоря, знаковый конструкт рефлектируется в своей имманентной морфологии и сам начинает высту­пать в качестве исходного прафеномена, давая начало бесконечному процессу семиотической прогрессии, продуцирующей “знак знака” и “образ образа”. Данный процесс нетрудно проследить на примере лю­бой культурной традиции.

6. Знаковая структура окончательно замы­кается в себе. Происходит своеобразное врастание в нишу. Семантико-семиотические связи стандартизуются и рутинизуются. Зна­ковый конструкт используется уже чисто инструментально, как типовая матрица или блок того или иного текста культуры. Партисипационное переживание уже не способно “прорваться” к исходным прафеноменам, хранящим животворящую энергию первотектонального синкре­тизма. Канализация партисипационного импульса “размазывается” по многочисленным опосредующим звеньям. Единичный объект уже не переживается вовсе, а, будучи полностью замещен своей рутинизованной и профанизованной семиотической номинацией, воспринимается информационно, т. е. фиксируется внешним атрибутирующим слоем сознания. Весь предшествующий опыт смыслообразования отходит в область культурно-бессознательного. Таким образом подготавливается материал для следующего глобального макровитка, где подлежащий упорядочению отчуждённо-хаотизованный универсум будет представ­лен уже не природным материалом, а самой культурой (см. о фрон­те рефлексии).

На данном этапе семиозис окончательно догоняет прогрессию апофатического переживания и упирается в границы эйдоса культуры. Наступает эпоха самоописания и саморефлексии культуры по всем на­правлениям. Семиозис заполняет все недокодифицированные ниши. Это стадия трактатов и компендиумов. Денотат знака исчерпывается. От­рываясь от базового смысла на критическую дистанцию, самодовлею­щий семиотический конструкт обречён на обессмысливание. Языковые игры внутри замкнутых в себе семиотических систем, в стрем­лении породить продуктивные смыслы из самих себя, сколь бы изощ­рёнными они ни были, никогда не спасают положения для культуры в целом. Рано или поздно имманентная комбина­торика знаковых форм переходит в дурную бесконечность необязатель­ных знаковых игр, болезненно скрывающих онтологическую опустошён­ность культурного сознания. Обычно этот процесс протекает в форме локальных смысловых инверсий и смещения базовых смыслов по отношению к феноменологическим нишам^lvi. В результате остаются пустые оболочки феноменологических ниш, руинически мерцающие в мире текучерелятивных и неустойчиво конвенциональных смыслов. От вели­ких богов остаются ничего не говорящие имена и бледные тени, указы­вая на близкий переход к новому культурному эйдосу. Правда, такой переход осуществляется, как правило, уже другим культурным субъек­том (коллективным) с другим опытом культурно-бессознательных установок, т.е. с другой “конфигурацией” ментальности, определяющей первичное смыслонаделение исходных прафеноменов.