Глава х цивилизация паллиата

§ 1. Паллиат как таковой

Качественная трансформация родового человека привела к форми­рованию следующего типа исторического субъекта. Изменения родовой социокультурной системы, породившие паллиата, возникают в резуль­тате критического внутреннего напряжения самой этой системы под действием разрастающихся семантико-семиотических ветвлений. Ко­ренным выражением данного процесса выступает глобализация оппозиций (большие боги пожирают маленьких). Условно “гори­зонтальная” система структурных связей, присущая родовому человеку и группирующаяся вокруг родовой вертикали, чрезвычайно разрослась и усложнилась. Традиционная мифоритуальная система утратила способность выполнять интегративную функцию. Росла угроза хаотизации, умножения несогласованно действующих сил в горизонтальном конти­нууме. Требовалась новая собирающая парадигма, способная блокиро­вать распад синкрезиса. Причем новое качество интегративной пара­дигмы должно было по определению выступать антитезой качеству предшествующему, т. е. быть ориентировано “вертикально”. Выход был найден на путях стягивания семантических оппози­ций к полюсам, или глобализации оппозиций, то есть объедине­ния разрозненных семантических блоков и конструктов в одной всеохватной онтологической нише.

Такая ниша содержит под общим семантическим знаменателем огромное количество потенциальных смыслов. А партисипация к ней радикально решает проблему упорядочивания космоса. С этого можно начать отсчет глобальных витков уплотнения, характеризую­щих процесс культурной динамики. Иными словами, правомерно говорить о сжатии опыта культуры, данного в огромном количестве оппози­ций, сведения их к генерализующей макрооппозиции, которая чрезвычайно уплотняет культурно-смысловое пространство, рождая об­раз нового синкрезиса.

Кроме того, именно рождение паллиата ознаменовало осмысление самого принципа оппозитности как универсального куль­турно-космологического закона. Само осознание оппозитной природы бытия, выраженное пусть не в абстрактно-логической, но в образной форме, носило революционный характер. Его значение дале­ко выходит за рамки даже таких важнейших процессов, как смена исторических форм мироощущения и, соответственно, типов исторического субъекта. Рефлексия оппозитности культурного существо­вания стала своего рода вехой в становлении культурно-антро­пологического портрета человека. Более или менее осознанное взаимоотношение всякого субъекта культуры с принципом оппозитности оформилось как неотъемлемый атрибут его ментальности.

Эволюция форм понимания антиномичности бытия, от ранней на­турфилософии до структурализма, могла бы стать предметом отдельно­го исследования. Еще раз скажем, что по нашему мнению, стремление постмодернистской мысли “отменить” принцип оппозитности не пред­ставляется серьезным. Можно заставить себя не видеть дуалистическую природу реальности, но в этом любой архаик даст сто очков вперед любому постмодернисту. Можно пытаться ее игнорировать, пытаясь све­сти все многообразие дуальных отношений к “простой” лобовой оппо­зитности, как будто не существовало многовековой традиции диалекти­ческой логики. Оппозитность пронизывает реальность на столь глубоких ее уровнях, что игнорирование последней предстает как локальная тен­денция, определяемая особенностями современного контекста.

Традиции (главным образом восточные), озабоченные сохранением синкрезиса в его наиболее архаичных, начальных формах, по существу нацелены на оберегание субъекта от погружения в конфликтное про­странство оппозитарности. Признание европейским духом неустрани­мой оппозитарности бытия, берущее начало в аристотелевской логике с ее законом исключения третьего, стало исходной точкой процессов в той или иной форме осмысленного послойного раз­рушения синкрезиса. Эти процессы стали лейтмотивом самодвижения европейской цивилизации, где на каждой ступени достигаемый синтез оборачивается новым синкрезисом и служит отправным пунктом даль­нейшего антиномического членения.

Что же за человек паллиат? Перечислим черты, имеющие отноше­ние к зрелой форме настоящего явления. Само слово указывает на пе­реходность. Это не означает неустойчивости или онтологической беска­чественности. Паллиат эйдетичен и чрезвычайно устойчив. Переходность его связана с тем, что он занимает промежуточное положение между двумя крайними и максимально противопоставленными фазами эволю­ции культурного субъекта — индивидом и личностью, — в известном смысле включая в себя свойства как того, так и другого. Если браться за болезненный вопрос об универсальных телеологических направленностях человеческой истории, то можно сказать, что ее содержанием, или по крайней мере одним из существеннейших аспектов этого содержа­ния, является поэтапный процесс индивидуализации и паллиат занимает в этом эволюционном ряду срединное место.

Говоря о переходности паллиативного типа, мы имеем в виду прежде всего это самое качество. Очевидно, что критерием степени индивидуализации или, иначе говоря, субъектной самостности являются пара­метры свободы выбора. Поле выбора паллиата качественно шире выбора индивида. Выбор индивида не только чрезвычайно узок вследствие жесткой регламентированности патриархально-родовой нор­мативностью всех аспектов его жизни. Выбор индивида проявляется в собственном смысле лишь в незначимых, подчиненных и, следователь­но, профанных ситуациях, соотносимых как правило с прагматически-бытовыми аспектами жизни. Во всем остальном за индивида выбирает традиция.

Иное дело паллиат. Если необходимость партисипации к истине и благу для него носит бессознательно-императивный характер, то образ этих ценностей находится непосредственно в поле выбора. Поэтому пал­лиат в гораздо большей степени является носителем волевого им­пульса. Если обратиться к привычной лексике, паллиат занимает суще­ственно более выраженную активно жизненную позицию. А его неприятие иного носит в отличие от индивида не пассивный, а актив­ный характер. В лице паллиата история получает субъекта активного, ориентированного на волевое, деятельное преобразование реальности.

Глобализация оппозиций с неизбежностью формирует специаль­ную картину мира, которая строится на оппозиции рядоположенных макрополюсов, маркируемых в зависимости от конкретного историко-культурного процесса: добро—зло, свет—тьма, свои—чужие, классово близкие—классово чуждые и т. д. Причем свои никогда не исчерпывают­ся кругом родовых связей, как у индивида. Это принципиально важно. Полюса эти жестко разведены, медиативные смыслообразующие меха­низмы подавлены, а партисипация к положительно отмеченному полю­су тяготеет к наиболее “чистым” формам. Такая, манихейская, картина мира всегда предполагает снятие оппозитности за гранью имманентно­го эмпирического бытия.

При всем мифологическом хилиазме подобного снятия, именно в манихейской парадигме оно осмысляется как фундаментальная задача человеческого существования. И это есть революция, ибо возникают условия для формирования проективного сознания. Возникает возможность для вызревания идеологии в собственном смысле. Соот­ветственно появляется предпосылка для возникновения религии спасе­ния, вызревает также и новое качество государств а, в значительной степени берущее на себя функцию медиатора на пути к спасению. Паллиат — это государственный человек, поскольку только человек с паллиативно-манихейской картиной мира способен отстраниться, оторваться от ценностей родовой иерархии и принести их в жертву ради партисипации к, казалось бы, гораздо более абстрактному и безличному государственному принципу. Государство прочно заняло в сознании паллиата место Рода. Родовые ценности вытесняются в факультативные области, а доминантой становятся макросоциальные принципы — наш город, наш царь, наш народ, наш вождь, наш бог и т. п. На уровне номинаций и семантических воплощений все было как бы по-старому. Люди так же служили богам, городам или царям, но ценности, которые воплощались в этих образах, репрезентиро­вали не просто количественно разросшуюся родовую иерархию, а каче­ственно иной макросоциальный принцип — принцип государственный. Партисипация к положительно отмеченному полюсу являлась экзис­тенциальной сверхзадачей паллиата.

Паллиат партисипируется к государству, ибо государство воплощает принцип космической упорядоченности в его социальной модальности, при том что принцип социализации уже прочно охватил все основные аспекты жизни. Здесь мы обращаемся к категории социального абсолюта, ибо последний формируется со становлением паллиата. Под ним понимается некий синкретический конструкт, включающий в себя имманентное и трансцендентное: трансцендентную идею истины и ее имманентного носителя в виде того или иного коллективного субъек­та — народа, класса, конфессиональной идеологической общности и т. д. Иначе говоря, это то самое мы, растворяясь в котором паллиат обретает гармонию с космосом.

Переходной ступенью между уровнем собственно родовым и уров­нем макросоциальным в типологии объектов партисипации является этноплеменная, а позднее национальная ступень. Между “нашими”, по­нимаемыми как сородичи и “нашими”, понимаемыми как вселенское воинство, противостоящее мировому злу, лежат этноплеменные и наци­ональные “наши”, до которых редуцируется партисипационная направ­ленность паллиата в случае развала и деструкции макросоциальной идеологии. К примеру, по этой модели в эпоху кризиса марксистской идеологии коммунист может трансформироваться в фашиста. На дан­ной ступени происходит встреча опущенного паллиата и возвысившего­ся до надродовых ценностей индивида. Индивид, начинающий воспри­нимать всю свою племенную целостность как род, поднимается до паллиата.

Идеология паллиата долго использовала несобственные формы и предшествующую родовую семантику. Как отмечает Вебер, христиан­ские и другие группы, реализовывавшие идею религии спасения, созда­вая свои общности, подчеркивали их интернациональную всеобщность, открытость для всех. Но при этом сама община строилась в соответ­ствии с родовой структурностью. В этом отношении показательна се­мантика общинной иерархии, в самоназвании утверждающаяся в этих группах: отец-настоятель, братство, братья и сестры и т. д. Иными словами, они предельно приближали структуру своих отношений к при­вычной для индивида и тем самым максимально облегчали для него адаптацию и приобщение к новому, более глобализованному, уровню ценностей. В этой же связи можно вспомнить монографию Г. С. Кнабе (Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре антич­ного мира), в которой описываются механизмы переплетения макросоциальных, т.е. государственнических, форм социализации с постродо­выми и необщинными объединениями в Риме. Микрогруппы: профессиональные, амикальные (дружески-застольные), религиозные, похоронные и т.д. — объединяли массы людей, так что каждый римля­нин входил в сеть разнообразных микрообщностей, природа которых восходила к родовому, догосударственному быту.

Цивилизация паллиата имеет специфическую структуру. Подроб­ное рассмотрение всех оппозитных отношений, ее образующих, требует отдельного разговора. Мы ограничимся анализом двух, на наш взгляд важнейших, оппозиций этой структуры. Обе оппозиции имманентны паллиату. Они формируются вместе с ним и обречены существовать до тех пор, пока существует сам паллиат с присущей ему картиной мира.