1 Ibid. P. 7 - 8, 12 - 13.

Похоже, социолог неожиданно принимает поистине энциклопедическую

позу. Каждый раздел социологии содержит интерпретации и теории,

но в данном случае нам говорят, что "интерпретация" и "теория"

как раз являются прерогативой социолога. Смысл этого

высказывания проясняется, когда мы осознаем, что другие

интерпретации просто не дотягивают до научности. Те виды

"интерпретаций", с которыми работает социолог, превращая частные

философии в научные дисциплины, суть "интерпретативные

переменные", используемые в статистическом исследовании. Более

того, хочу обратить внимание на тенденцию сводить

социологическую реальность к психологическим переменным, которая

обнаруживается в продолжении приведенной выше цитаты: "Мы

вынуждены прийти к выводу, что в личности, опыте и установках

людей есть нечто, что заставляет их действовать по-разному в

ситуациях, которые извне представляются совершенно идентичными.

Здесь необходимы объясняющие понятия и концепции, которые могут

быть проверены эмпирическим исследованием..."

"Социальная теория" как целое превращается в систематическое

собирание понятий, то есть переменных, полезных для интер

претации статистических наблюдений:

"Мы действительно называем эти понятия социологическими, потому

что они применимы к разнообразным типам социального поведения...

Мы возлагаем на социолога задачу собирать и анализировать данные

в тех понятиях, которые полезны для интерпретации эмпирических

результатов, найденных в таких специфических областях, как

анализ статистики цен, преступности, самоубийств или

голосования. Иногда термин "социальная теория" используется для

систематического представления подобных понятий и их

взаимосвязей"1.

1Ibid. Р. 17.

Должен попутно заметить, что совершенно неясно, является ли это

изложение в целом теоретическим осмыслением действительной

hqrnphweqjni роли социологов — если так, то оно явно

неадекватно; или это лишь призыв к социологам быть поставщиками

и интерпретаторами данных для специальных дисциплин — в этом

случае, конечно, любой социолог волен отказаться от этой миссии

и заняться собственными исследованиями. Словом, совершенно

неясно, с чем мы имеем дело. С фактом или предположением,

констатацией или программой. А может быть под маской

естественнонаучного подхода скрывается своего рода философия

методики и преклонение перед административным рвением.

Представленная Лазарсфельдом с предельной ясностью концепция

социолога, комфортно устроившегося в офисе исследовательского

бюро в качестве изготовителя научной продукции, ин

струментальщика и интерпретатора, ставит ряд проблем, которые

Необходимо рассмотреть более подробно.

4.

У абстрактного эмпиризма есть два расхожих оправдания. Если их

принять, то получится, что строгость результатов достигается не

благодаря какой-то сущностной характеристике " Метода", а по

причинам, "по своей природе случайным", а именно благодаря

деньгам и времени.

Во-первых, можно предположить, что, поскольку проведение таких

исследований обходится весьма дорого, их проблематика в

известной степени неизбежно формируется под влиянием интересов

тех, кто за них платит, и, можно добавить, что эти интересы

касаются совершенно не связанных между собой проблем. Соот

ветственно, исследователи не располагают возможностью выбирать

проблематику таким образом, чтобы обеспечивать истинное

приращение данных, то есть, чтобы аккумулируемые знания были

значимы. Они делают максимум из того, что могут. А поскольку они

не могут заниматься серьезными перспективными проблемами, им

приходится специализироваться на разработке методов, которые

найдут себе применение независимо от актуальности исследуемой

проблематики.

Короче говоря, экономика истины, то есть затраты на проведение

исследования, вступает в конфликт с политикой истины,

использованием научного исследования для прояснения сути

важнейших социальных проблем и приближения политических

дискуссий к реальным социальным процессам. Напрашивается вывод о

том, что, если бы занятые исследованием общества организации

располагали, скажем, четвертой частью средств всех фондов

страны, финансирующих науку, и если бы они могли распоряжаться

этими средствами по своему усмотрению, положение бы существенно

улучшилось. Должен признать, что не знаю, насколько обоснованы

эти ожидания. И никто не знает, хотя, скорее всего, именно в

этом убеждены наши интеллектуалы-менеджеры, променявшие

общественную науку на деловую активность. Но принимать это как

единственно реальную проблему означало бы исключить возможность

всякой интеллектуальной критики. Ясно одно: ввиду дороговизны

"Метода" работа его приверженцев часто используется в

коммерческих и бюрократических целях, что накладывает

определенный отпечаток на стиль исследований.

Во-вторых, можно сказать, что критики явно проявляют нетерпение:

достаточно вспомнить о том, что длительность споров ученых мужей

о "критериях научности" исчисляется не десятилетиями, а веками.

Можно доказывать, что частные исследования будут "свои чередом"

накапливаться таким образом, что позволят на основе их данных

вывести общие закономерности о развитии общества. Этот способ

оправдания, как мне кажется, основывается на представлении о

opncpeqqe социальных наук как об игре в мозаику. Он

предполагает, что результаты таких исследований по своей природе

могут быть "кирпичиками", которые в некоторой точке будущего

можно будет "сложить" и "подогнать друг к другу" для

"возведения" достоверного и верифицируемого образа некоего

целого. Это не просто допущение; это явно выраженная политика.

"Эмпирические науки, — утверждает Лазарсфельд, — должны

разрабатывать специальные проблемы и расширять знание

посредством сложения результатов многочисленных длительных и

кропотливых детальных исследований. Весьма желательно, чтобы к

социальным наукам обратилось больше исследователей, и не потому,

что это в одночасье спасет мир, а потому, что в конечном счете

ускорит выполнение труднейшей задачи по развитию интегрированной

социальной науки, которая может помочь нам понять общественные

процессы и управлять ими"1.