3) Абсолютная необходимость знания истории того или иного

общества для его понимания становится совершенно очевидной

любому экономисту, политологу или социологу как только он по

кидает пределы развитого индустриального общества и исследует

институты какой-нибудь иной социальной структуры – Ближнего

Востока, Азии или Африки. При изучении "своей собственной

страны" исследователь, сам того не замечая, уже погружен в ее

историю, поскольку ее знание непосредственно присутствует в кон

цепциях, с которыми он работает. Когда он расширяет рамки ис

следования и проводит сравнительный анализ, он начинает лучше

видеть внутреннюю историческую обусловленность того, что он

unwer понять, а не просто фиксирует "общий фон".

В наше время проблемы западного общества почти неизбежно

оказываются общемировыми проблемами. Пожалуй, одной из от

личительных характеристик современной эпохи является то, что

впервые в истории все разнообразные социальные миры находятся в

тесном, быстром и очевидном взаимодействии. Исследователь должен

заниматься сравнением этих миров и рассматривать взаимодействия

между ними. Возможно поэтому некогда экзотическая заповедная

зона антропологов теперь получила название "слаборазвитых стран"

и включается в число объектов исследования экономистами, а также

политологами и социологами. Вот почему наилучшие социологические

исследования сегодня — это работы глобального и регионального

масштаба.

Сравнительные и исторические исследования очень тесно пере

плетаются. Нельзя понять политическую экономию слаборазвитых,

коммунистических и капиталистических стран, рассматривая только

их современное состояние, с помощью простых вневременных

сравнений. Нужно расширить временные границы анализа. Чтобы

понять и объяснить сегодняшнее состояние сравниваемых фактов,

нужно знать исторические фазы и причины различий в скорости и

направлении развития стран, а также причины препятствующие их

развитию. Нужно знать, например, почему основанные в

шестнадцатом и семнадцатом веках европейцами колонии в Северной

Америке и Австралии стали со временем промышленно развитыми

капиталистическими странами, а бывшие колонии в Индии, Латинской

Америке и Африке остаются бедными, аграрными и отсталыми

странами вплоть до конца двадцатого века.

Таким образом, историческая точка зрения ведет к сравнительному

исследованию обществ. Нельзя понять и объяснить основные фазы,

через которые прошла или проходит та или иная западная страна, и

современные ее очертания только в терминах своей собственной

национальной истории. И не только потому, что в исторической

реальности любая страна в своем развитии взаимодействует с

другими странами. Я также имею в виду, что разум не может даже

сформулировать исторические или социологические проблемы

отдельно взятой социальной структуры без ее со- и

противопоставления с социальными структурами других обществ.

4) Даже если наша работа не является собственно сравнительной и

связана с каким-то узким сектором социальной структуры одной

страны, нам необходимы исторические материалы. Только

посредством абстрагирования, которое необязательно ведет к иска

жению социальной реальности, мы можем избежать негативного

влияния на исследование некоторых острых моментов. В наших

силах, конечно, конструировать моментальные картинки и даже

панорамы, но в этом случае мы не придем ни к каким выводам. Если

известно, что объект нашего исследования претерпевает изменения,

то на самом простейшем описательном уровне мы обязаны спросить,

каковы основные тренды этих изменений? И чтобы ответить на

поставленный вопрос, по крайней мере, необходимо наметить два

ориентира: "куда" и "откуда".

Ответ может содержать формулировку долго- и краткосрочного

тренда, что, конечно же, зависит от задач исследования. Но в

работах любого масштаба обычно необходимы достаточно продол

жительные тренды. Долгосрочные тренды нужны хотя бы для того,

чтобы преодолеть исторический провинциализм — неявное допущение

о том, что настоящее является своего рода независимым творением.

Для того чтобы понять динамику изменений в современной

социальной структуре, мы должны попытаться выделить долгосрочные

тенденции развития и в их терминах ответить на вопрос: каков

механизм тенденций, вызывающих изменения в социальной структуре

nayeqrb`? Задавая подобные вопросы, мы доведем рассмотрение

трендов до кульминационной точки, которая связана с историческим

переходом от одной эпохи к другой и с тем, что можно назвать

структурой эпохи.

Обществовед хочет понять природу современной эпохи, найти

контуры ее структуры и выделить ее главные движущие силы. Каждая

эпоха, если ее верно определить, является "полем исследования",

которое дает возможность раскрыть присущую ей механику

исторического процесса. Роль властвующих элит, например, в

историческом процессе изменяется в зависимости от степени цент

рализации институциональных средств принятия и выполнения

решений.

Концепция структуры и движущих сил "современной эпохи" также ее

сущностных уникальных признаков является центральной, но часто

непризнанной в общественных науках. Политологи изучают

современное государство, экономисты - современный капитализм.

Социологи, особенно в своей полемике с марксизмом, ставят

множество проблем в терминах "сущностных черт нового времени", а

антропологи применяют свои познавательные способности к

современному миру в исследованиях дописьменных обществ. Пожалуй,

наиболее классические проблемы современных общественных наук в

политологии и экономике не в меньшей степени, чем в социологии,

связаны с исторической интерпретацией довольно частного процесса

— зарождения, формирования и состава городских промышленных

обществ "Современного Запада", как правило, в противопоставлении

с "Эрой феодализма".

В обществоведении известно множество общеупотребимых понятий для

обозначения исторического перехода от сельской общины феодальных

времен к современному городскому обществу: "статус" и "договор"

Г. Мэна, "общность" и "общество" Ф. Тенниса, "статус" и "класс"

М. Вебера, "три стадии" А. Сен-Симона, "военное" и

"промышленное" общества Г. Спенсера, "циркуляция элит" В.

Парето, "первичные" и "вторичные группы" Ч. Кули, "механическая"

и "органическая солидарность" Э. Дюркгейма, "народное" и

"городское" Р. Редфилда, "священное" и "светское" Г. Беккера,

"гарнизонное государство" и "торговое общество" Г. Лассуэлла, —

все эти концепции, независимо от степени генерализации в

употреблении, имеют конкретно-исторические корни. Даже тот, кто

думает, будто он не касается истории, употребляя некоторые

понятия исторических трендов, вносит в исследования и

историчность, и даже трактовку определенного исторического

периода.

Именно в контексте повышенного внимания к облику и движущим

силам "современной эпохи", к природе присущих ей кризисов нужно

понимать стандартную для обществоведа озабоченность "трендами".

Мы изучаем тренды, пытаясь заглянуть за события и осмыслить их.

В таких исследованиях часто делаются попытки сосредоточить свое

внимание на каждом тренде, забегая немного вперед, и, что еще

более важно, увидеть все тренды вместе, как движущиеся части

целостной структуры исторической эпохи. Конечно, с

интеллектуальной точки зрения гораздо легче (а с политической —

более благоразумно) рассматривать тренды отдельно и

одномоментно, как будто они не связаны друг с другом, чем

представить их все вместе. Для записного эмпирика, пишущего

маленькие сбалансированные эссе о том и о сем, любая попытка

"увидеть целое" часто представляется "крайним преувеличением".

Попытки "увидеть целое" безусловно таят много опасностей

интеллектуального плана. То, что одному видится как целое, дру

гому представляется лишь частью, и иногда, при отсутствии си

ноптического зрения, попытка увидеть целое приводит лишь к

qoknxmnls описательству. Определение целого, конечно, может быть

пристрастным, но я не думаю, что это пристрастие сильнее, чем

при выборе легко выделяемой при наблюдении детали безо всякого

представления о целом, ибо такой выбор всегда будет двой

ственным. В исторически ориентированном исследовании мы, кроме

того, часто склонны путать "предсказание" и "описание". Эти две

операции не поддаются строгому разграничению и не являются

единственными при рассмотрении трендов. Мы можем изучать тренды,

пытаясь ответить на вопрос "куда мы идем?", и именно это

обществоведы и пытаются делать. При этом мы пытаемся изучать

историю, а не возвращаться в нее, отслеживать современные трен

ды, чтобы не впасть в "журналистику", и выверять будущее, не

впадая в пророчество. Все это нелегко дается. Мы должны помнить,

что имеем дело с историей, что она очень быстро изменяется и что

существуют контртренды. И нам всегда приходится сочетать узость

непосредственно переживаемого настоящего с обобщениями,

необходимыми для раскрытия смысла конкретных трендов для эпохи в

целом. Но, кроме того, обществовед пытается увидеть разные

основные тренды вместе, то есть структурно, а не так, как они

проявляются в отдельной сфере жизнедеятельности. Именно эта цель

позволяет в исследовании трендов выходить на уровень понимания

определенной исторической эпохи, что требует полного и искусного

использования исторических материалов.

3.

Есть еще один довольно распространенный сегодня способ

"обращения к истории", наделе скорее ритуальный, чем преследу

ющий содержательные цели. Я имею в виду короткие и скучные

скетчи "по истории", которыми часто предваряются исследования

современного общества, а также ad hoc процедуру, известную как

"историческое объяснение". Такие "объяснения", опирающиеся на

прошлое отдельной страны, редко бывают адекватными. По этому

поводу необходимо отметить несколько моментов.

Во-первых, признаем: изучение истории нам необходимо, чтобы

преодолеть ее. Здесь я подразумеваю следующее: то, что часто

принимается за исторические объяснения, лучше рассматривать как

часть того, что еще надлежит уяснить. Вместо того, чтобы "объяс

нять" какое-то явление как "пережиток прошлого", мы должны

поставить вопрос, почему оно сохранилось. Обычно находят разные

ответы в зависимости от фаз, через которые прошел изучаемый

феномен, и для каждой фазы можно попытаться установить, какую

роль играл этот феномен, как и почему он перешел в свою

следующую фазу.

Во-вторых, в исследованиях современного общества, я думаю, очень

важно прежде всего пытаться объяснить его признаки в терминах

современных же функций. Это значит определить место этих

признаков в целом и во взаимосвязи с другими признаками. Как

только удается их определить, четко вычленить, поточнее выделить

их компоненты, можно переходить к рассмотрению более или менее

однородного и тем не менее исторического промежутка времени.

В работах о личностных проблемах взрослых некоторые неофрейдисты

— пожалуй, наиболее заметно это проявляется у К. Хорни - пришли,

кажется, к сходным методам. К генетическим и биографическим

причинам обращаются только тогда, когда исчерпывающе изучены

наличные черты и свойства характера. Понятно, что по поводу этой

же темы идет классический спор между Функциональной и

исторической школой в антропологии. Одной из причин спора, по

моему мнению, является то, что исторические объяснения" часто

превращаются в консервативную идеологию: Институты

}bnk~vhnmhpnb`kh в течение долгого времени, и поэтому не следует

торопиться изменять их. Другая причина состоит в том, что

историческое сознание довольно часто становится источником

радикальной идеологии: институты по своей сути эфемерны,

соответственно, конкретные институты не вечны и не "естественны"

для человека, они тоже изменяются. Обе эти точки зрения часто

опираются на особый род исторического детерминизма или даже

исторической неизбежности, которые легко ведут к пассивной

позиции и ошибочному пониманию роли человека в историческом

процессе. Я не хочу заглушать в себе историческое чутье, ради

обретения которого я упорно работал, но я также не хочу

основываться в своих объяснениях на консервативном или

радикальном употреблении понятия "историческая судьба". Я не

принимаю "судьбу" как универсальную историческую категорию, о

чем собираюсь поговорить позже.

Итог моих рассуждений довольно противоречив, но если он верен,

то это будет иметь большое значение. Я полагаю, что исторические

периоды и общества различаются по тому, нужно ли для их

понимания непосредственно обращаться к "историческим факторам"

или нет. Историческая природа данного конкретного общества в

данный период времени может быть такова, что "историческое

прошлое" имеет лишь косвенное значение для его понимания.

Совершенно ясно, что для того, чтобы понять медленно изме

няющееся общество, застрявшее на века в замкнутом круге беднос

ти, традиций, страданий и невежества, необходимо изучать его

историческое прошлое и устойчивые исторические механизмы, при

водящие к ужасающей зависимости от собственной истории. Объ

яснение механизмов полного цикла, а также тех, которые действуют

на каждой его фазе, требует очень глубокого исторического

анализа.

Но, например, Соединенные Штаты или государства Северной Европы

и Австралия в настоящее время не застряли в железном цикле

истории. Этот цикл не держит их мертвой хваткой, подобно миру

пустыни у Ибн Хальдуна1. Всякая попытка понять динамично

развивающиеся страны в связи с их прошлым, как мне кажется,