ческим, как он есть, ни хуже, ни лучше. Вот обязанность, и труд, кто его испытал, нелегкий. Квинтилиан понимал его: легче сделать более, чем то же».

— Династия Хара, отца и сына, снискала глубокую при­ знательность всей читающей Японии. Они открыли нам, всем японцам, бесподобные ценности и мечты литератур­ ных гигантов русского народа. И мы обязаны им за то, что своим неустанным трудом они раздвинули границы на­ ших духовных интересов, обогатили наш мир прекрас­ ного.

Воодушевление Охара сэнсэй еще более усиливалось от­ того, что Токио был поистине пленен восхитительным мас­ терством «московского созвездия», невиданным сцениче­ ским воплощением замечательной чеховской драматургии. Японская столица, как об этом писали местные газеты и журналы, положительно ликовала. Это был большой и ра­ достный праздник. Ежедневный аншлаг. Весь месяц — пе­ реполненный зал. И всего примечательнее — глубокое и тонкое восприятие аудиторией авторского текста и актер­ ской игры. Пьесы шли на русском языке, без японского перевода и пояснений. Извечное препятствие — языковой барьер — было успешно преодолено благодаря поразитель­ ному знанию японским зрителем чеховских пьес. Театраль­ ных педантов, однако, можно было видеть с томиками че­ ховских пьес, которые они скрупулезно просматривали во время антрактов.

— Никогда, видно, не прощу своей оплошности, допу­ щенной во время гастролей в Японии Московского Худо­ жественного академического театра. Ни одной из пьес А. П. Чехова — «Вишневый сад», «Три сестры», «Чайка» — не удалось мне увидеть на токийской сцене, при этом все­ цело по своей собственной вине. Накануне гастролей МХАТа в Токио мне пришлось выехать в город Фукуока для чтения лекций в университете Кюсю. К моменту моего возвращения в Токио МХАТ выехал на гастроли в город Фукуока. Не судьба!

ЦЕЛЕБНОЕ ТОСО

В комнате вновь появляется японка с подносом, бес­ шумно скользя по лакированной циновке. Ее появление меня настораживает. Уже поздний час. Где-то в глубине сознания

н о

мелькают мысли о том, что, как принято говорить в Японии, «долгий гость надоедает». Мне хочется найти нужные слова для выражения благодарности хозяину за внимание, дружескую атмосферу. Но Охара сэнсэй, кажется, менее всего утруждает себя анализом душевных эмоций и словес­ ного творчества своего гостя.

— Встречая Новый год, — продолжает методично Охара, — японцы предпочитают хмельной напиток тосо или пряное сакэ (рисовое вино). Тосо пьют за здоровье и счастье. Обычно этот сорт сакэ настаивается на различных травах. Считается, что травяной настой придает силу и це­ лебные свойства тосо. Сам напиток и обычай угощаться им на Новый год некогда пришли в Японию из Китая. Перво­ начально, однако, тосо не был алкогольным напитком. Пре­ дание гласит, будто в период Танской династии, отделенной от нас десятком столетий, во время страшной эпидемии, ко­ торая привела к массовой смертности, китайскому ученому по имени Сунь удалось найти лекарственную траву, приме­ нить ее и спасти многочисленных больных от неминуемой смерти.

В литературных источниках отмечается, что Сунь нали­ вал созданное им лекарство, которое он назвал «тосо», в свой колодец, а затем, в конце года, вычерпывал из него воду и раздавал ее среди своих друзей и соседей, которые были глубоко убеждены в том, что этот напиток избавит их от недугов. Им, видимо, помогла вера в целебные свойства напитка...

Продолжая повествование, Охара берет с лакового под­ носа миниатюрную фарфоровую рюмку, которая сделана в виде двух усеченных конусов, соединенных узкими, поч­ ти острыми основаниями, наливает в нее тосо из тёси — небольшого графина, похожего на фарфоровую вазоч­ ку для цветов, — и передает ее мне. Затем Охара напол­ няет тосо свою рюмку и предлагает мне откушать вместе с ним целебный нектар, имеющий столь поучительное

историческое прошлое. Вкус	тосо	весьма	своеобразный:
букет травянистых растений	и	грибной	запах сырой
земли.

—Обычай применения таких лечебных трав претерпел

вмоей стране некоторую трансформацию. Врачи, как из­ вестно, излечивают лишь того, кто не умирает, или всех, кто остается в живых. Поэтому, не отвергая опыта древнего медика Суня, японцы стали добавлять некоторые травы в

ш

новогоднее сакэ для «укрепления здоровья». В литературных источниках, в частности в путевом дневнике «Тоса никки», написанном Ки-но Цураюки в 939 году, отмечается, между прочим, что в те дни тосо употреблялось только в качестве травяного лекарства, а не как новогоднее сакэ. К напитку тосо нам подают закуску осэти, состоящую из набора различных приготовлений, помещенных в дзюбако — склад­ ных лаковых коробках.

Наблюдая за своим японским собеседником, всматриваясь и вслушиваясь в его речь, я пытаюсь лучше понять его, усвоить логику его мысли, проникнуть в скрытую за внеш­ ней маской психологию этого человека. Но приподнять маску, чтобы увидеть подлинное лицо японца, чрезвычайно нелегко.

Впечатление Охара производит противоречивое: редкое сочетание рассудочности, острого, кажется, очень проница­ тельного ума с какой-то детской непосредственностью, наив­ ностью, временами доверчивой чувствительностью. Окружив себя книгами, рукописями, картинами, керамикой и бронзой, он трудится теперь над главами нового исследования, тру­ дится упорно, самозабвенно, яростно.

— Из всех приятных вещей в жизни, — уверенно и с нескрываемым удовольствием говорит Охара сэнсэй, — только работа не оставляет какого-то осадка. Наука и ис­ кусство — существеннейшая сфера человеческой жизни и деятельности; без них человек не способен был бы возвы­ ситься над всем окружающим его миром.

Иногда окружающие человека предметы способны до­ вольно метко охарактеризовать его интересы, мысли, увле­ чения. «По вещам узнают их хозяина», — гласит японская поговорка. Едва ли не самое существенное в признании ака­ демика Охара, подумалось мне, нашло свое выражение, при­ том высокопоэтическим способом, в одном из увиденных мною изделий. Среди предметов старины и художествен­ ного мастерства возвышался срез выдержанного бамбука воскового оттенка, необычайно большого размера, с учащен­ ными у самого основания кольцеобразными соединениями, коленцами. На его гладкой, будто отполированной, поверх­ ности искусным резцом выгравированы стилизованные иеро­ глифические знаки: «Если хочешь обеспечить будущий год, сей просо. Если рассчитываешь на десятилетие, насаждай деревья. Если же твои планы охватывают целое столетие, воспитывай людей».

112

Ия подумал о том давнем времени, когда в славянской стране Дубровник царило правило, по которому все моло­ дые люди, если они хотели жениться, высаживали семь де­ сятков оливковых деревьев. Люди думали не только о мас­ личных деревьях, плодоносящих обильно и долго. Они ду­ мали о будущем, о новых поколениях людей, которые смо­ гут воспользоваться благами оливы.

Ипередо мной все отчетливее возникает облик японского ученого. Я вижу, как часто он проводит ночи и дни среди

своих книг, в компании великих умов древности. Здесь он забывает многое, не знает унылых будней, не печалит­ ся о многотрудности своего пути, перестает страшиться самой смерти. А жизнь ученого в Японии всегда не была усеяна розами. Недаром японцы говорят: «Кто с мотыгой дружит, тот не тужит, кто книги носит, тот у других про­ сит».

Наша беседа постепенно приобретает более веселый ха­ рактер. То ли потому, что подействовало тосо, с его горь­ коватым привкусом и запахом травяных растений, то ли оттого, что атмосфера собеседования стала более непо­ средственной и несколько изменился сюжет нашего разго­ вора.

—В переносном смысле, — с улыбкой произнес Охара

ивновь удивил меня поразительной последовательностью

своего повествования, — слово «тора» (тигр) применяется в значении «пьяный», «подвыпивший», «во хмелю», а выра­ жение «тора-ни нару» — «превратиться в тигра» — озна­ чает «напиться пьяным».

Охара вновь наполняет наши конические микрорюмки, осторожно, чтобы не расплескать, поднимает свой бокал, символически чокается со мной, а затем медленно, с явным удовольствием потягивает праздничное сакэ.

— Любопытно, — совсем весело говорит академик, и мне самому делается радостно и смешно, — что степень опьянения характеризуется, так сказать, тремя калибрами тигра: «котора» — «малый тигр», первая степень опьянения, «тютора» — «средний тигр», который соответствует второй степени опьянения, и, наконец, «отора» — «большой тигр» — состояние крайнего опьянения... В фольклорной интерпре­ тации это звучит так: «Сперва человек пьет сакэ, потом сакэ пьет сакэ, под конец сакэ пьет человека».

Условные, символические образы и сравнения Охара все более возвращают меня к той тревожной мысли, кото­

113

рая невольно мелькнула в моем сознании при появлении японки с подносом. И я испытываю на себе справедли­ вость японской пословицы: «Сидеть, как на циновке из иго­ лок» ...

—Не пора ли заблудшему «тигру» убираться в свое ло­ гово, пока он окончательно не утратил способность пере­ двигаться при помощи своих конечностей? — позволил я себе усомниться в желательности моего дальнейшего при­ сутствия.

—Со дэс нэ! Ваши опасения не оправданы. Современная цивилизация достаточно позаботилась о средствах передви­ жения, в том числе и для «тигров», притом любого масштаба

и«степени блаженства». К тому же, по наиболее достовер­ ным сведениям, японский травяной напиток не производит заметного впечатления на наших северных соседей, кото­ рые обладают могучим, богатырским здоровьем и иммуни­

тетом . . . Не то что японцы, которые и от бамбуковой росы пьянеют . . .

—«Металл проверяется на огне, человек — на вине»,—- ответил я известной японской поговоркой.

—«Вино начинается с церемоний, а кончается дра­ кой», — в свою очередь заметил в том же ключе Охара сэнсэй.

—«Вино, — ответил я в том же тоне, — молчит до тех

пор, пока закупорено в бутылке!» «Сакэ можно пить, но нельзя, чтобы оно тебя пило!»

—• «Чрево твое — в тебе самом», — не унимается мой хозяин.

—«Кто не пьет, тот равновесия не теряет!»

—«Цветок хорош полураскрытый, опьянение хорошо

легкое» .. .

—«Даже свое тело сердцу не доверяй», — пытаюсь я сохранить свои позиции.

—«Страдаешь или блаженствуешь — больше одной жизни не проживешь. . .» «Вино исцеляет от недугов».

—«Вино лучше ста лекарств, но причина тысячи болез­ ней!» — продолжаю мобилизовать остатки своих резервов из японского фольклора.

—А помните строки Исикава Такубоку — одного из

лучших наших поэтов недавнего прошлого?

Крестьяне отказались от сакэ...

А от чего откажутся они, Когда им станет хуже?

114

Мне пришлось склониться ...

Луна давно уже спряталась за шатровыми очертаниями крыши синтоистского храма. Вытянувшиеся черные ночные тени заслонили зеркальную гладь залива за нашим окном, «накрыла ночь все долины, горы». Где-то совсем поблизо­ сти бронзой прозвучал поздний гонг. Приглушенные звуки деревянных пластин в руках неусыпной стражи пунк­ туально отсчитывают шаги времени. Приближается ново­ годний час.

— Если у гостя возникают неблагоприятные ассоциации насчет тосо, то не согласится ли он в таком случае разде­ лить с нами скромную трапезу? Быть может, нам удастся исправить свою опрометчивость и оставить о нашем доме, лучшее впечатление. Японский народный обычай повелевает к новогоднему угощению приступить в двенадцать часов ночи тридцать первого декабря, а не первого января, по­ скольку в старину заход солнца означал конец суток и на­ чало нового дня. По древней японской традиции, «тоси отоко», или «счастливый человек года», которым может ока­ заться глава семьи, старший сын или вообще старший муж­ чина в доме, обычно должен готовить в новогодний праздник еду для всей семьи на три дня. Честь «тоси отоко» в этом году выпала на мою долю. И я предвижу, что в моей семье всем не избежать трехдневного поста или же перейти на самообслуживание. Во всяком случае, мною приготовлены мои любимые блюда — бататы и сасими (блюдо из сырой рыбы) ... Как принято среди японцев говорить: «Живешь у горы — ешь то, что дает гора; живешь у моря — ешь то, что дает море!»

— Сочту за честь и особое благо, несмотря на все угрозы «тоси отоко», — «лунная ночь и вареный рис всегда кстати». Мудрость японцев не находится в противоречии и с моим мироощущением: «Кто близок к киновари — пурпурный; кто близок к туши — черен», — вырвалось у меня вне­ запно.

—Ваш дух самопожертвования не может не восхищать. Считайте себя в таком случае вне опасности от магии моей кулинарии. Позвольте торжественно провозгласить: сегодня сохраняется господство гастрономии моей жены.

—Примите мою признательность за ваше великодушие

иза честь разделить с вами царственную трапезу с изыс­ канным вкусом супруги «счастливого мужчины наступаю­

щего года».

115