творчества. Художественное выражение окружающего нас мира всегда таит в себе различные аспекты желаемого и действительного. Реалистическое видение соотносится с идеальным в различной форме у различных художников. И в этом мы обнаруживаем источник эстетического удов­ летворения — тем больше, чем самобытнее и талантливее их мастерство.

ЦВЕТОВАЯ И МУЗЫКАЛЬНАЯ ГАММА

По столичному цветному телевидению, качеству изображе­ ния которого завидуют все эксперты, включая кичливых американцев, передается новогодний концерт. С празднично украшенной эстрады то льются приглушенные рыдания га­ вайских гитар и тихих малайских напевов, то громким каскадом обрушиваются звуки металла и ударных инстру­ ментов при исполнении латиноамериканских ритмов. Когда на сцене появляется прославленное трио Панчес в ярких эк­ зотических костюмах и под огромными сомбреро, многоты­ сячная токийская аудитория бурно рукоплещет, встречая мексиканских певцов продолжительными овациями.

— Мне несравненно больше импонирует музыка, — за­ мечает Тосио сан, — когда я слушаю ее в одиночестве, а не в большой аудитории, в концертном зале с массой народа. Тогда она как бы звучит лишь для меня одного. И мне ка­ жется, что мир звуков несет моему слуху особую полноту и многообразие. Это относится не только к национальной японской музыке. Мелодии, занесенные на наши острова с далеких и неизведанных земель, будто раскрывают мне душу людей с их самобытным восприятием жизни, испол­ ненной поэзии и драматизма, задушевности, романтики. Зву­ чание голоса, пение струн или приглушенный ритм ударных инструментов — все это по-своему рассказывает о том, что нельзя увидеть, невозможно ощутить, И слушаю я, конечно, не всякую музыку: многие мелодии мне отнюдь не импо­ нируют. Есть музыка, к которой я не испытываю влече­ ния, — она как бы не апеллирует, не взывает ко мне, к слуху, к моему восприятию. Но есть вещи, которые я не могу пропустить, не прослушав их многократно, иногда де­ сятки раз подряд. Они вызывают во мне какое-то невырази­ мое, благостное чувство. Это часто музыка не в исполне­ нии большого оркестра, громкое звучание которого, мне

185

кажется, слишком заглушает, затемняет выразительность звучания отдельных инструментов, хотя многие музыкаль­ ные произведения, несомненно, требуют исполнения именно средствами большого оркестра. Для меня существеннее зву­ чание отдельного инструмента, когда в полной мере раскры­ ваются его индивидуальные свойства. И среди множества струнных инструментов меня привлекает звучание контра­ баса с его низкими, глубокими нотами, переливами и нюан­ сированием, особенно в исполнении негритянских музыкан­ тов. Негритянские контрабасисты, мне думается, неподра­ жаемо владеют этим инструментом и способны извлекать из него нечто поразительное, магическое. Чудесен глубокий и низкий тембр струн контрабаса в ансамбле с ударными инструментами и звуками рояля, например в исполнении таких негритянских пианистов, как Дюк Эллингтон или Каунт Беси.

—Но ведь все это, кажется, американские музыканты?!

—Со дэс нэ, в современной Америке наиболее талант­ ливые композиторы и музыканты — негры по происхожде­

нию. Именно им принадлежит крупнейший вклад в разви­ тие музыкальной культуры этой страны. И Соединенные Штаты обязаны прежде всего музыкальному гению негров, их необыкновенной творческой одаренности, поразительной их талантливости. И в Америке и далеко за ее рубежами известны имена бесспорно ведущих композиторов и испол­ нителей Дюка Эллингтона, Чарлза Мингуса, Каунта Беси, Колимана Хаукинса, Бена Уэбстера, Рей Чарлза, Поля Роб­ сона, Нат Кинг Кола, Сачмо-Луи Армстронга, Эллы Фитц­ джеральд, Лины Хорн, Майлса Дэвиса, Гарри Белафонте и многих других. Все они — негры. И родиной прославлен­ ного музыкального творчества является Нью-Орлеан, центр негритянского населения. Здесь впервые возникли и обле­ тели всю землю самобытные нью-орлеанские мелодии, кото­ рые уже в пору их рождения стали называть «живыми легендами» и душой которых являются негритянские фольк­ лорные песни.

Тосио сан продолжает называть все новые имена негри­ тянских музыкантов — виртуозов вокала, тромбона, саксо­ фона, трубы, рояля, названия песен и мелодий. И во всем этом обнаруживалось свидетельство необыкновенной попу­ лярности современной музыкальной культуры американских негров в Японии.

— Замечали ли вы, какое неповторимое обаяние таит

186

в себе соединение струнных звуков контрабаса и саксофона, особенно альта, например, в лирическом исполнении Колимэна Хаукинса, мастерство которого в таких вещах, как «Десафинадо», «Когда были», «Невзгоды человека», пред­ ставляется мне каким-то чудодейством. Живое дыхание его альта, интимность тембра и какой-то внутренний, душев­ ный ритм создают истинно поэтическое настроение. Его оду­ хотворенная тональность, эмоциональная окраска, его нюан­ сированные звукописи являют собой подлинное волшебство. И все это рождается металлом, в сущности куском железа или меди.

Голос Тосио сан на какое-то мгновение умолкает, будто мысленно переносится в свою стихию объемного, стере©- фонического звучания столь любезной его сердцу, чарую­ щей мелодической палитры.

— А приходилось ли вам слушать голос и фортепьян­ ную интерпретацию гениального негра Рей Чарлза, слепого композитора и певца, его полные драматизма и душевности песни, в основе которых лежит негритянский фольклор; песни, проникнутые волнующей экспрессией, трагизмом и призывом. Рей Чарлз достигает в исполнительском мастер­ стве того звукового рисунка, который определяет весь стиль его музыкальности.

Позднее, уже в Нью-Йорке, мне не однажды пришлось бывать на концертах Рей Чарлза, восхищаться его глубоко самобытным искусством, корни которого уходят в народ­ ное песенное творчество Южных штатов Америки. И к чис­ лу его самых волнующих вещей, несомненно, принадлежит песня о Джорджии, земле цветных, где в неволе, в из­ вечном гонении не смолкают их стенания под беспощадным бичом тиранствующих белых плантаторов. И американская пресса вынуждена признавать не только поразительную ода­ ренность Рей Чарлза, но и репортаж своих корреспондентов о том, что слепой певец, в больших черных очках, которого друзья ведут под руки, появляется в рядах негритянских демонстрантов на улицах Алабамы и Джорджии.

— И разве не поразительно, — продолжает Тосио сан, — что самые простые и самые сложные музыкальные компо­ зиции, в основе которых неизменно лежат всего лишь семь элементарных тонов и пять полутонов, звучат столь раз­ лично, каждая в своей неповторимой оригинальности, в своем мелодическом ключе, образуя огромный, неисчисли­ мый мир песен и ритмов? И это чем-то напоминает собой

187

творения живописи, палитра которой также возникает из небольшого числа цветов, изначально очень ограниченного спектра красок. И здесь мы видим свой цветовой ритм, свою клавиатуру. Ритм музыкальный, ритм в красках. Ритм во всем: в звучании, материале, форме...

Эти высказывания Тосио сан воскресили в моей памяти строки когда-то прочитанного рассказа А. П. Чехова «Дома», где говорится о семилетнем мальчике: «Из ежедневных на­ блюдений над сыном прокурор убедился, что у детей, как у дикарей, свои художественные воззрения и требования своеобразные, недоступные пониманию взрослых. При вни­ мательном наблюдении взрослому Сережа мог показаться ненормальным. Он находил возможным и разумным рисо­ вать людей выше домов, передавать карандашом, кроме предметов, и свои ощущения. Так, звуки оркестра он изо­ бражал в виде сферических, дымчатых пятен, свист — в виде спиральной нити ... В его понятии звук тесно сопри­ касался с формой и цветом, так что, раскрашивая буквы, он всякий раз неизменно звук Л красил в желтый цвет, М —

вкрасный, А — в черный и т. д.

—Не менее поразительно и то, что искусство дирижера сводится, в сущности, всего лишь к четырем компонентам, построенным на чередовании темпа и громкости: быстрее, медленнее, громче, тише. Все остальное обычно выражено

внотах. И тем не менее столь ограниченные на первый взгляд возможности не помешали, например, Тосканини стать гениальным дирижером, так же как Хокусаю — сде­ латься бессмертным живописцем.

Заговорили о музыкальных инструментах и националь­ ных мелодиях. Тосио подчеркнул приверженность японцев

кминиатюре, малым формам, но указал и на пристрастие воинственных кругов к экспансионистской масштабности

—В Японии почти не распространен такой прекрасный

инструмент, как гармонь, с ее певучестью и задушевным строем, — с налетом меланхоличности и лукавством сказал Тосио.

—Почему же? — спросил я собеседника, который, ка­ жется, ждал моего наводящего вопроса.

—Для гармони нужен простор не только в душе, но и

впространстве, а по мнению наших «дирижеров», японский

архипелаг не позволяет «растянуть» гармонь — «локти упираются» либо в Курильские острова, либо в страны ЮгоВосточной Азии...

188

— А может быть, следовало бы попробовать губную гармонику?

—Да, в этом есть смысл. Но после того, как экстремист­ ски настроенных «гармонистов» ударили по локтям, губной инструмент привлек к себе внимание, только не всем он подходит — у некоторых наших музыкантов слишком вы­ даются зубы, из-за которых певучесть все время превра­ щается в мелкую дробь ...

—Не лучше ли тогда перейти на ударные инстру­ менты?

—По крайней мере, пока еще челюсти целы, об этом надо им серьезно поразмыслить. У некоторых японцев лю­ бой разговор переходит на тему о «жизненном простран­ стве», «необходимости новых рынков» и т. д.

—Разве не о чем более говорить?

В поведении японцев есть крайне симптоматичные де­ тали. Когда они из разных мест страны собираются вместе, у них обмен новостями длится не более десяти минут, а потом начинаются повторения. Они жалуются на скудость новостей из-за того, что Япония «слишком малая страна», у нее «ограниченное жизненное пространство».

Тосио сан, заметив, что ему пора возвращаться домой, встает с бамбукового кресла и очень изящно делает про­ щальный поклон, произнося при этом слова признательности за гостеприимство и внимание, Уже поздний час, и пора «разъединить рукава кимоно» — знакомый мне образ япон­ ской литературы, выражающий расставание.

— Позвольте мне надеяться, — добавляет он, — на бла­ гоприятную возможность вновь встретиться с вами и про­ должить нашу беседу о японском искусстве и лучше позна­ комиться с вашими эстетическими взглядами.

В свою очередь я благодарю Тосио сан за его дружест­ венный визит, за прелестные цветные листы Утамаро, за ценную для меня беседу о японском искусстве.

Вершины деревьев уже окутал морской туман, густой и темный, и это придает многоярусным кронам свой необъ­ яснимый, загадочный вид. Едва заметно надвигается серая тишина. Скалистый берег прячется во мгле, все более скры­ вая от наших глаз свои первородные очертания. И только шум моря, неутешные волны беспрестанно продолжают тихо нашептывать свою недосказанную легенду.

И в памяти всплыли запомнившиеся стихи древнего поэта:

189