ний праздник. В своем роде «утагарута» — уникальная игра. Ее основоположник, крупный поэт Фудзивара Садайэ, умерший в 1242 году в возрасте 80 лет, отобрал сто лучших японских поэтов, взяв из каждого из них по одной поэме. Созданную таким образом антологию стихотворений он на­ звал «Хякунйн-иссю» — «Сто поэтов по одной песне». При этом Фудзивара Садайэ каждое из ста стихотворений-пяти­ стиший разделил на две части, написав первую половину пятистишия на одной карте, а вторую часть — на другой. Карты со второй частью пятистишия раздаются участникам игры. И когда ведущий зачитывает первую часть какоголибо стихотворения, остальные должны найти карту со вто­ рой его частью. Литературные эрудиты успевают отыскать нужную карту сразу же по прочтении ведущим первого слова поэмы. Победителем считается тот, кто первым разыг­ рывает свою порцию карт. Если кто-либо находит нужную карту в колоде соседа, то он сбрасывает ему одну из своих карт.

«Утагарута», являвшаяся любимой игрой японцев в тече­ ние всего периода Токугава (XVII—XIX вв.), не утратила своей популярности и в наши дни. В прежние времена «ута­ гарута», в частности, была единственным случаем, когда японским девушкам, которым запрещалось участвовать в смешанных компаниях, разрешалось быть в обществе с мо­ лодыми людьми.

Играть нам в «утагарута», однако, не пришлось; Тосио тотчас возразил, решительно заявив, что это не имеет ни ма­ лейшего смысла: Кадзуко давно уже вызубрила все сто сти­ хотворений и лишь добивается случая блеснуть перед неис­ кушенными своей поэтической эрудицией... А вообще Ка­ дзуко сан считает себя обладательницей высокоразвитого художественного и литературного вкуса, потому что, видите ли, покупает только хорошо переплетенные книги...

— Вынуждена признать за собой этот неисправимый, унаследованный мною, фамильный порок. Что и говорить «луком рождаешься — луком, а не розой и помрешь».

САЁНАРА

Отведывая не спеша стоящие перед нами угощения, мы продолжаем нашу затянувшуюся беседу. Охара сэнсэй с готовностью откликается на затрагиваемые темы. И в его

145

рассказе неизменно ощущается личная взволнованность: са­ мые отвлеченные мысли академика, голоса ушедших худо­ жественных эпох кажутся мне согретыми душевной тепло­ той, поэтическим обаянием собеседника. Внешний мир, на­ ука, искусство. Их борьба, их взаимосвязь. Стремление ис­ следователя и художника воспроизвести окружающий мир, найти скрытые пути связи с сущностью человека. Столе­ тиями вызревавшие основы подхода автора к отображению

ивоплощению окружающей жизни в произведениях науки

иискусства.

—По образному слову Льва Толстого, — напомнил я в

ходе беседы, зная невероятную популярность в Японии ху­ дожественного гения русского романиста, — наука и искус­ ство так же тесно связаны между собой, как легкие и сердце,

— Со дэс нэ! Наука и искусство, — произносит в ответ Охара со свойственной ему задумчивостью, — обладают той магической силой, которая будит людей, тревожит их сердце, движет их нескончаемое развитие. И крайне важно, чтобы создаваемые человеком духовные ценности удовлет­ воряли критерию не только эстетизма, но и гуманизма, кри­ терию братства людей, их стремлению к прекрасному в жизни и творчестве. Именно поэтому нам так близко миро­ ощущение Льва Толстого, для которого были столь орга­ ничны творческое дыхание и движение души писателя и исследователя.

Давно прошел час полночи. Встреча с Охара, длившаяся несколько часов, разрослась для меня в необычайное путе­ шествие в японское прошлое — в легенды и жизнь, когда часы воспринимаются как целые эпохи.

В предутренней тиши все отчетливее раздаются знако­ мые здесь каждому глуховатые мерные звуки, рождаемые пластинами из твердой сухой древесины. Ночные стражи отбивают время. У городов, кроме общих для всех поселе­ ний звуков, существуют свои, свойственные лишь им звуки и шумы. Звуки времени, его ритм. Они как бы акустически выражают особенность города, являются его своеобразным голосом. И в разные часы звучат разные голоса. Ночной Токио ассоциируется у меня с запечатлевшимися в памяти одинокими звуками деревянных колодок, которыми невиди­ мые часовые, как и встарь, напоминают людям о движении могучей реки времени.

Наступил момент прощания. Даже самому чудесному празднику приходит конец. Поздний час упрямо напоми­

146

нает мне о долге гостя. Против своей воли я встаю и начи­ наю благодарить за гостеприимство. Мы прощаемся. Произ­ носятся слова почтительной признательности.

Охара сэнсэй в духе доброй традиции продолжает удер­ живать гостя, просит не спешить и, наконец, прибегает к ли­ тературному намеку на «вытащенную чеку из колес ...», чем и обрекает меня на мучительное напряжение памяти. «Вы­ таскивать чеку из колес...» — образное выражение, озна­ чающее «настойчиво удерживать гостей». Китайское преда­ ние гласит, что в далекой древности жил некий Чэнь Цзунь, снискавший себе славу необыкновенного хлебосола. Когда к нему приезжали гости, он вытаскивал чеку из колес их повозок и бросал в колодец, чтобы гости не могли уехать. Поэтому японцы и говорят, что «чека мала, а телега с ней

итысячу верст проходит».

—Правда, — заметил смеясь Охара сэнсэй, — в наш век «чека и колодец» звучат довольно анахронично. Но то­

кийский городской транспорт, по не зависящим от нас при­ чинам, возобновит свою деятельность лишь утром ... К тому же в нашем доме найдется и «фарфоровое изголовье», — продолжал академик испытывать мою «литературную эру­ дицию».

Для того чтобы понять, что он хотел сказать, нужно было знать, что раньше в Японии, особенно в богатых до­ мах, пользовались не мягкими или пуховыми подушками, ко­ торые «портят прическу» и негигиеничны во время сильного зноя и влажного климата, а специально сделанным изго­ ловьем из дерева или фарфора по форме головы. Иногда, как об этом свидетельствуют некоторые литературные ис­ точники, внутрь фарфорового изголовья вставляли магнит, который, по наблюдениям, оказывает благотворное действие на кровообращение и вообще применялся с древнейших времен как целебное средство при некоторых заболеваниях, в частности при расстройстве зрения. И теперь, спустя мно­ гие столетия, японские ученые, вновь обратившись к опыту древних медиков, нашли, что магнетические токи действи­ тельно оказывают целебное действие при различных забо­ леваниях гипертонического и ревматического характера, при нервных расстройствах, физическом истощении и т. п. Вы­ пускаемые японскими лечебными фирмами магнитные брас­ леты находят признание далеко за берегами японских остро­ вов.

Но закон непрерывности жизни все настойчивее давал

147

мне понять, что он остается в силе. И мне приходится отсту­ пить от этического канона, нарушить его принцип — «по­ корность лучше учтивости».

На прощание смотрю на незамысловатые и столь изыс­ канные в своей простоте предметы японского быта, не без усилия отрываю взгляд от невесомых створок с мягко све­ тящейся матовой бумагой, любуюсь свитками каллиграфи­ ческой живописи, вдыхаю слабый травянистый запах та­ тами.

Знакомый гэнкан, ожидающие меня туфли на каменном полу из бурых булыжников, за прихожей миниатюрный са­ дик и дорожка из плит, покрытых свежей влагой, будто в испарине.

Слабый свет, брезжущий сквозь прозрачную бумагу окна, помогает разглядеть бархатные шапки хризантем, стойко противостоящих разбушевавшейся водяной стихии. И как-то внезапно в памяти промелькнули строки Тао Юаньмина из цикла «За вином»:

Хризантемы осенней Нет нежнее и нет прекрасней)

Яс покрытых росою Хризантем лепестки собрал

Ипустил их в ту влагу,

Что способна унять печали И меня еще дальше

Увести от мирских забот*.

— Саёнара! — говорю на прощанье. — До скорых встреч. Охара сэнсэй и супруга добрым взглядом провожают позднего гостя, долго стоят рядом у крыльца под низко спускающимся навесом. На внешней стене дома — очерта­ ния знакомых новогодних эмблем — гигантских размеров океанский рак, «вакадзари» — листва папоротника и пере­ хваченный жгутом сноп рисовой соломки, «дайдай» — род цитруса, плоды которого служат новогодним украшением благодаря своему названию: «дайдай» омонимично слову

«дайдай» со значением «из века в век».

Неприветливая январская ночь, какие не очень часто вы­ даются в Токио в зимнюю пору, встречает меня отнюдь не гостеприимно — холодным ветром, потоком дождя вместе с мокрым тающим снегом. Справедлива японская поговорка:

* Т а о	Ю а н ь - мин . Лирика. М., изд-во «Художественная литера­
тура», 1964,	стр. 87.

148