«Муки» слова и его действенная власть

Работа мысли по своему речевому оформлению, как уже говорилось, совершается по большей части бессознательно. Однако она постоянно, а нередко намеренно, перемещается в фокус сознания и становится предметом особого внимания. О контроле сознания над речью говорят, например, часто наблюдаемые отрицательные оценки собственной речи, типа: «Я не то хотел сказать»; «Я неудачно выразился».

В обыденном сознании процесс общения представляется резко упрощенным и как бы сам собой разумею-

225

щимся. Однако выражение сознания в слове — это зачастую чрезвычайно сложная проблема, и не всякое речевое оформление мысли является единственно возможным и самым адекватным. Нередко мы чувствуем, что сказанное не совсем удачно выражает то, что мы думаем. Мы отбрасываем одно слово, как неадекватное нашей мысли, и заменяем его другим. При этом содержание мысли регулирует способы его словесного выражения. Мы иногда не можем вспомнить какое-нибудь слово или имя, хотя оно у нас «вертится на языке». Буа-ло в свое время отметил: все, что хорошо продумано, выражается ясно. Та же мысль заключена в народной мудрости: кто ясно думает, тот ясно и говорит. Обращаться с языком кое-как, отмечал А. Н. Толстой, значит и мыслить кое-как: неточно, приблизительно, неверно. Недаром говорится: если у тебя возникла мысль, ты изложи ее, тогда она станет ясней, а глупость заключенная в пей,— очевидней. По словам Ф. Вольтера, прекрасная мысль теряет свою ценность, если дурно выражена, а если повторяется, то наводит на нас скуку. По словам А. С. Пушкина, есть два рода бессмыслицы: одна происходит от недостатка чувств и мыслей, заменяемого словами; другая — от полноты чувств и мыслей и недостатка слов для их выражения.

Реализация процесса мышления в формах языка — это одновременно муки и интеллектуального творчества и поисков адекватных средств его воплощения. С. Я. Надсон писал: нет на свете мук сильнее муки слова. Иногда идея, вдруг осенившая сознание, может, как говорил В. Маяковский, какое-то время «корчиться безъязыкая». Мысль вынуждена овладеть внешним материалом, который иногда оказывает сопротивление. Это одним из первых в мировой литературе отметил Г. Флобер. Еще до начала работы над «Госпожой Бо-вари» он писал: «Я злюсь, я терзаюсь, бывают дни, когда я просто болен стилем... Я чувствую, что не в силах передать идею... Я постоянно раздражен своим неумением передать». В другом месте он говорит об идее, «требующей себе формы, ворочающейся в нас до тех пор, пока мы не найдем для нее точного, определенного, равного ей выражения». Однако через семь лет, в разгаре работы над этим же произведением Флобер дает новое толкование аналогичной ситуации. «Вот в чем я

226

теперь убедился: если упорно держишься за какой-нибудь оборот или выражение, которые не удаются, это значит, что не овладел идеей. Если ясно представляешь себе известный образ или чувство, то слово само выльется на бумаге». Иначе говоря, «работа над языком» есть не что иное, как «работа и над мыслью». То, что Флобер ранее считал трудностью лишь передачи идеи в слове, на более высоком этапе предстало перед ним уже как трудность овладения самой идеей,— овладения, которое в литературе не может совершаться вне слова. Отсюда и проистекает иллюзия простых поисков «адекватных» средств «выражения», «передачи» 1.

Известно, что язык сохраняет рудименты устаревших форм мышления. Чтобы осмыслить мир сегодняшний, мы пользуемся словами, созданными для мира вчерашнего. Язык влияет на сознание и в том отношении, что он придает мысли некоторую принудительность, осуществляет своего рода «тиранию» над мыслью, направляет ее движение по каналам языковых форм, как бы вгоняет постоянно переливающиеся, изменчивые, индивидуально-неповторимые, эмоционально окрашенные мысли с их бесконечными оттенками, нюансами в общие языковые схемы, тем самым налагая на мысль своего рода оковы общности. Зачастую он бросает мысль во власть плоских штампов и привычных стереотипов.

Чем уникальнее мысль и переживание, тем труднее их адекватное выражение социально выработанными, схематизированными символическими средствами. Банальные мысли выражаются проще: они как однородная лава металла, свободно вливаются в готовые штампы языка. Быть может, именно трудность адекватного выражения глубоко индивидуализированных переживаний и личностных нюансов мысли навеяла Тютчеву пессимистическую и неверную в своей основе идею о том, будто бы «мысль изреченная есть ложь». О невыразимости некоторых глубинных начал духа говорил Достоевский: «Во всякой гениальной или новой человеческой мысли, зарождающейся в чьей-нибудь голове, всегда остается нечто такое, чего никак нельзя передать другим людям, хотя бы вы исписали целые томы и растолковывали вашу мысль тридцать пять лет; все-

¹ См. «Слово и образ», стр. 48.

227

гда останется нечто, что ни за что не захочет выйти из-под вашего черепа и останется при вас навеки; с тем вы и умрете, не передав никому, может быть, самого-то главного из вашей идеи» 1.

Гете был куда более оптимистичен, когда писал: «Позволено, даже похвально найти для невыразимого какое-нибудь словесное выражение» ².

Не только мысли и переживания, но и речь носит индивидуализированный, личностный характер. Имея в виду набор языковых средств и специфику его использования, обычно говорят: язык Пушкина, Гоголя и т. п. О человеке можно судить на основании многих признаков, в том числе и по характеру его речи. Ведь между способом мышления и способом выражения мысли существует неразрывная связь: каков разум, таковы и формы его внешнего выражения. Сумбур душевной жизни соответственно выявляется в речи.

С помощью речи Мысль не только формулируется, но и формируется. Если мы, например, обратимся к творческой лаборатории какого-либо писателя, то убедимся, что упорная и кропотливая работа над формой изложения мысли есть всегда работа и над усовершенствованием и уточнением самой мысли. Великие художники слова всегда стремились найти наиболее приемлемый пз всех возможных способов выражения собственных мыслей. Н. С. Лесков, например, говорил, что основное правило всякого писателя — переделывать, перечеркивать, перемарывать, вставлять, сглаживать и снова переделывать свои рукописи. Ф. М. Достоевский подчеркнул ту же мысль: величайшее умение писателя — уметь вычеркивать.

Речь — могучее средство воздействия на психику человека. И эта функция — одна из ее наиболее древних. Удачного слова иногда бывает достаточно, чтобы остановить обратившихся в бегство солдат, превратить поражение в победу. Слово может быть и своего рода лекарством, облегчающим страдания человека, и ядом, который может насмерть ранить его.

Цель словесного общения не только понимание и согласие, но и стремление внушить что-то другим, дока-

¹ Ф. М. Достоевский. Избр. соч., т. 6. М., 1957, стр. 447—448.

² Fr. HebbeL Tagebiither, III, S. 9.

228

зать им, научить их, воздействовать на них, управлять ими. Между людьми существуют так называемые волевые взаимоотношения, выражающиеся в приказании, повелении, запрещении, разрешении, подчинении, неповиновении и пр. В своей книге «Работа актера над собой» К. С. Станиславский описывает такой факт: «Аркадий Николаевич одной рукой подал Малолетовой металлическую пепельницу, а другой передал Вельяминовой замшевую перчатку, сказав при этом:

—  Вам холодная лягушка, а вам мягкая мышь. Он не успел договорить, как обе женщины с брезгливостью отшатнулись.

—  Дымкова, выпейте воды,— приказал Аркадий Николаевич. Она поднесла стакан к губам.

—  Там яд! — остановил ее Торцов. Дымкова инстинктивно замерла».

Воздействие с помощью речи на сознание людей происходит не только в узких рамках общения двух людей. Оно осуществляется и в рамках социальной группы, в масштабах целого государства и всего человечества. Посредством массовой коммуникации буржуазное общество «не просто воздействует на индивида, но непрестанно трансформирует самую его структуру, ибо оно не только принуждает его к принятию фактов, но и представляет ему вполне установившиеся системы знаков, изменяющие мышление индивида, предлагает ему новые ценности и возлагает на него бесконечный ряд обязанностей»¹.                                                           

Слово обладает большой повелевающей силой — так считали люди уже в древности. В ведийской религии священное слово — это господин всего бытия: и богов, и людей. Жрец определялся как повелевающий словом. Именно в этом и заключалось его могущество. Общеизвестно античное учение о Логосе (слове и мысли), лежащем в основе мироздания в качестве его закономерности, порядка бытия. Известны еще более древние воззрения магического характера, согласно которым слово обладает волшебной, сверхъестественной властной силой. Приведем один пример. Когда Америка была завоевана европейцами, порабощенные аборигены никак пе могли освоиться с понятием о письме. Им все каза-

¹ Ж. Пиаже. Избр. психология, труды. М., 1969, стр. 210.

229

лось, что вся тайна письма заключается в самой бумаге, которую они называли «говорящей» и вообще одушевленной. По этому поводу рассказывают о таком случае, имевшем место в Южной Америке. Европеец вручил своему слуге корзину с плодами и письмо, приказав отнести эту посылку своему другу. По дороге слуга никак не мог избавиться от соблазнительной мысли полакомиться плодами и, наконец, поддался искушению — съел значительную их часть, будучи уверен, что никто об этом не узнает. Каково же было его удивление, когда друг его господина настойчиво стал требовать недостающих плодов, указывая на письмо, в котором было точно обозначено количество плодов. «Не верьте этой бумаге,— возразил слуга,— она говорит неправду». На обратном пути слуга никак не мог понять, каким образом европеец узнал о его проступке. «Неужели, в самом деле, ему рассказала бумага?» — подумал он, и тотчас же вспомнил о письме, которое ему было вручено для передачи господину. «Нет, не может быть, чтобы эта мертвая бумага могла натворить мне столько зла». Но слуга, вернувшись домой, столкнулся с большей неприятностью. Хозяин, прочитав письмо, начал избивать его. Решив, что письмо шпионит, в другой раз слуга принял меры предосторожности: сначала он положил письмо под большой камень, а затем, когда убедился, что бумага его не видит, стал завтракать вкусными плодами. Наевшись, он достал письмо и спокойно продолжал свой путь. «Что же скажет теперь бумага европейцу?» — подумал слуга и рассмеялся. Но ему очень скоро пришлось разочароваться: его проступок был снова обнаружен, и он был наказан вдвойне 1.

В христианской религии слово трактуется как начало всех начал («в начале было слово»). Эти воззрения конечно ошибочны, ненаучны, но в них нашло свое отражение стихийное понимание действительно огромной роли слова в жизни человечества. Слово сыграло грандиозную организующую и продуктивную роль в процессе созидания всех исторических форм культуры: науки, искусства, техники, нравственных и правовых норм, религии, политики. Невольно вспоминаются слова

¹ См. Я. В. Шницер. Иллюстрированная всеобщая история письмен. Спб., 1903,

230

В. "Маяковского: «Я знаю силу слов, я знаю слов набат» 1.

Слово — великая сила. Но этот союзник может стать предателем. По мысли F. Гейне, подобно тому как стрела, расставшись с тетивой, выходит из-под власти стрелка, так и слово, слетевшее с уст, уже не принадлежит сказавшему его. Оно порой выступает в роли своего рода бумеранга.