8

Непростые отношения сложились у Конн с Федором Никифоровичем Плевако. Отдавая должное таланту этого популярного адвоката, гражданскому мужеству, которое требовалось для защиты обвиняемых на политических процессах, Кони, по-видимому, не разделял некоторых особенностей его выступлений: «...напрасно было бы

искать... систематичности в речах Плевако. В построении их никогда не чувствовалось предварительной подготовки и соразмерности частей. Видно было, что живой материал дел, развертывавшийся перед ним в судебном заседании, влиял на его впечатлительность и заставлял лепить речь дрожащими от волнения руками скульптора, которому хо­чется сразу передать свою мысль, пренебрегая отделкою частей и по нескольку раз возвращаясь к тому, что ему кажется самым важным в его произведении. Не раз приходилось замечать, что и в ознакомление с делами он вносил ту же неравномерность и, отдавшись овладевшей им идее защиты, недостаточно внимательно изучал, а иногда и вовсе не изучал подробностей. Его речи по боль­шей части носили на себе след неподдельного вдохнове­ния. В эти минуты он был похож на тех русских сектан­тов мистических вероучений, которые во время своих ра­дений вдруг приходят в экстаз п объясняют это тем, что па них «дух накатил».

Как протестовала душа Кони, такого трезвого и глу­бокого аналитика, считавшего непреложным законом для себя глубокое изучение всех подробностей дела, когда он слушал эмоциональные пассажи Плевако! Кони испыты­вал и некоторую личную неприязнь к Плевако и не раз упоминал об этом в своей переписке с друвъями:

«До чего дошло падение требовательности в москов­ском обществе, видно уже из того, что, по словам Матве­ева наиболее видным (да я и сам видел, как о® ломал­ся у ген[ерал]-губ[ернатора] и на Пушкинском праздни­ке) человеком в М[оскве] является Плевако — этот бес­стыдный герой и патентованный прелюбодей мысли — будущий Московский] городской голова (sic!) и предста­витель М. в русском парламенте — герой чести и добра, предлагавший присяжным заключить в свои объятия Качку, которую другие «прелюбодеи пауки» в качестве экспертов признавали сумасшедшею».

1 Университетский товарищ Кони.

304

Личные отношения с Плевакб (Анатолий Федорович в своих письмах всегда ставил ударение на «о») у них не сложились. И во многом этому способствовал инцидент, происшедший в 1888 году...

Студенты-юристы Московского университета Марков и Ковалевский пригласили Кони выступить у них с лек­цией. Ректор университета дал на это разрешение, а по­мещение обещал предоставить Плевако. Казалось, чего уж проще?

Федор Никифорович пишет Кони письмо:

«Когда же я узнал, что на предполагаемом в конце шестой недели собрании, с целью дать несколько ценных советов, собираетесь побывать и Вы, то, само собой, одолжение, о котором меня просили студенты, преврати­лось в нечто особо приятное и лестное для меня.

Но надежда на приятное для себя не лишила меня способности думать о приятном для дорогого всем нам, москвичам, гостя. Поэтому я к Вам, с разрешения настоя­щих хозяев вечера, имею несколько запросов. Вот что необходимо знать...»

И среди прочих других вопросов вопрос о том, мож­но ли пригласить на вечер некоторых представителей судебного ведомства, в том числе Николая Валерьянови­ча Муравьева, служившего тогда прокурором Московской судебной палаты.

Это было равносильно отказу. Какой уж откровенный разговор со студентами мог произойти в присутствии офи­циального соглядатая?! Сам Плевако понимал двусмыслен­ность своего вопроса, добавляя:

«Делаю эти запросы и чувствую, что вызываю нехоро­шую улыбку, но что делать: время такое странное; все может быть перетолковано в другую сторону людьми, ко­торые не выносят чужой, вполне законно установившейся репутации. Врагов у Вас, поверьте слову старого товари­ща по школе и Форуму, еще больше, чем таланта и об­щественных заслуг. А так как, в случае принятия Вами приглашения на юридический вечер, Вы делаете честь и мне, как хозяину дома, то и я должен усугубить заботы

о госте в меру его достоинства...»

Да, это был уже не тот Плевако, что выступал в за­щиту обвиняемых на политических процессах. И не о ре­путации Кони он заботился — Федор Никифорович не хотел осложнений с «начальством».

Не мог не почувствовать Кони и легкого привкуса

20 С. Высоцкий

305

яда в похвале, с которой Федор Никифорович отозвался

о вышедших недавно его судебных речах:

«Я не ищу в Ваших словах образцов красноречия... — написал Плевако, — для этого я буду читать Иннокен­тия, Филарета, не связанных в содержании слова скуд­ностью материалов следствия, узкостыо юридического об­винения...

В Москве нашелся критик, дававший особое значение в Ваших обвинениях тому обстоятельству, что все напе­чатанное Вами есть импровизация. Вероятно, это пред­положение родилось в нем под влиянием несколько срав­нительно шероховатых мест. Мне думается, критик ошиб­ся. Ваши слова — не импровизация, а результат вдумчи­вого изучения каждого дела».

На встречу со студентами в Москву Кони не поехал. Несколько позднее он писал Гогель: «Сегодня напечата­на телеграмма, что студенты Ковалевский и Марков вош­ли на Арарат. Это те самые молодые люди, которые под руководством Плевако хотели мне сделать весною сочув­ственную демонстрацию. Теперь, после неудачи по­смотреть зверья морского, они пошли, отыскивать следы тех зверей, которые были в ковчеге. И хорошо сделали!»

В одном из писем к матери Анатолий Федорович, по- видимому, попенял ей за то, что она обращалась к Пле­вако с просьбой помочь какому-то бедному старику. Рас­строенная «выговором» Ирина Семеновна писала сыну в Петербург: «Я больше этого не сделаю... сказала, что больна и никого не принимаю».

Наверное, это письмо не успокоило сына, потому что вскоре в другом письме Ирина Семеновна сообщает ему:

«Дорогой мой и милый друг! Напрасно ты так вол­нуешься, — я никогда в жизни не позволю обратиться с какою бы то просьбою относительно себя; не только к Плевако, но ни к кому и получше его, помня, что я твоя мать...»

Но, когда Плевако умер п его современники удиви­тельно быстро забыли о выдающемся адвокате, Кони, переступив через личную неприязнь, печатает яркую статью о нем и о другом известном адвокате — князе А. И. Урусове, в которой говорит, что главное достоинство Федора Никифоровича Плевако было общественное служе­ние, выступление в защиту «униженных и оскорбленных».

«Мы живем в серое время, — писал Кони, — серые, лишенные оригинальности, люди действуют вокруг нас и своею массой затирают выдающихся людей. Но эта поло­

306