Тема 9. Возможности и границы реализации мифологического сознания в литературе

Значительные возможности для реализации свойств мифологического сознания заложены, прежде всего, в лирических литературных жанрах. Повествуя о таинственной жизни души, отдаваясь её бессознательным порывам, автор лирического произведения погружается в сферу мифологических архетипов, которые в поэтическом процессе «всплывают» из авторского бессознательного и обнаруживают себя в произведении как символы и метафоры.

Теоретическое обоснование теснейшей связи поэтического творчества с мифосознанием дано в работах К. Г. Юнга «Об отношении аналитической психологии к поэтико-художественному творчеству» [168], «Психология и поэтическое творчество» [167], в статьях В. Н. Топорова [134] и других учёных.

Драматические жанры, имея своими истоками древние мистерии и ритуалы, в которых воплощались мифологические представления, потенциально несут в себе многие модели мифосознания. Так, согласно выводам О. М. Фрейденберг [143] и О. Р. Арановской [2], жанр трагедии сохраняет в себе мистериалную модель испытания неискушённого героя, выражающуюся, в частности, в мотивах ошибочно приписываемой герою вины и страдания, которые восходят к древним очистительным ритуалам принесения «невинной» жертвы. Общепризнанной является точка зрения на восходящую к античной традиции комедию как на жанр, который вырос из дионисийских и сатурнических празднеств.

Среди эпических жанров наиболее благоприятные предпосылки к реализации моделей мифосознания несёт в себе жанр романа. По мнению авторитетного исследователя романного жанра Н. Кьярмонте, «единство романа основывалось на уверенности в том, что природа и история не подчиняются случаю, что необходимость, которой они подчиняются, не слепа <…> Его авторы верили <…> в порядок и разумность, которые существуют в мире» [42, с. 35–36]. М. М. Бахтин видит характерные черты и мифологического, и романного мышления в циклической ритмичности времени и обращении в поисках идеала к прошлому, то есть к началам [6, с. 297, 374]. Н. Берковский убеждён: «Гениальное содержание романа как такового – творимая жизнь, шаг за шагом творимая» [9, с. 104]. Х. Ортега-и-Гассет полагает: «Действие, сюжет – не субстанция романа <…> Суть жанра <…> не в том, что происходит, а в том, что вообще несводимо к этому «происходить» и заключается в чистом «жить»: в жизни, в бытии» [108, с. 283]. «Целительное единение индивида с миром» признаёт основополагающим качеством романа В. А. Богданов [74, с. 333]. А. В. Ващенко прослеживает генезис жанра романа из мифа, обладающего способностью охватывать мир в его целостности и одухотворённости, в современных этнических литературах США и России [16; 21].

Показательно, что в литературе эпохи романтизма влияние мифа на творческое сознание писателей проявилось достаточно отчётливо. Можно предположить, что, во-первых, это, в значительной степени, связано с предрасположенностью романтиков к лирике, драме и роману, обладающим, как уже было отмечено, «врождёнными», от самого начала своего формирования, возможностями для реализации мифологических архетипов: лирика выступила в романтической литературе на первый план как следствие осознанной переориентации романтиков на систему ценностей, отличных от просветительских (чувства и иррационализм вместо разума и объективности); драма была объявлена (например, в эстетических выступлениях В. Гюго) ведущим литературным жанром эпохи романтизма за свойственный этому жанру гротеск, другими словами – тяготение к раскрытию характеров и жизненных реалий через конфликтные полюса (бинарные оппозиции, в терминологии современных литературоведов); философичность романтиков выливалась в попытки синтетически представить весь мир в его внутренних взаимосвязях и закономерностях, для чего роман оказался наиболее подходящим жанром, соответственно, он и был назван Ф. Шлегелем «сократовскими диалогами нашего времени», а к литературе было предъявлено требование стать «романической, то есть подобной роману» [158, с. 18–22].

Во-вторых, осознание теоретиками романтизма: Ф. Шеллингом, Ф. Шлегелем, представителями мифологической школы (Я. Гримом и др.) – сходства древней мифологии и современной литературы, основанных на воображении, не могло не способствовать обращению романтиков, не всегда осознаваемому, к наиболее обусловленным мифосознанием жанрам литературы – к лирическим и драматическим, а также к роману.

Вполне закономерно, что многочисленные литературоведческие исследования, осуществляемые за рубежом и в России, посвящены мифотворчеству романтических писателей. Это и работы К. Г. Юнга [165; 166], и исследования, выполненные в рамках американской мифоритуалистической школы [59], и книга М. Хюбнера [151], и труды отечественных учёных – В. Н. Топорова [134], Вяч. Вс. Иванова [50], Ю. М. Лотмана [83], Е. Н. Корниловой [61] и других литературоведов.

Не менее активно мифологические архетипы реализуются в литературном творчестве символистов, предпосылкой к чему служит преемственность мировоспрития и эстетики этого направления по отношению к романтизму, в частности – внимание к иррациональной составляющей творческого процесса и попытки обнаружить таинственные, «не от мира сего» начала бытия. В связи с этим одной из актуальных литературоведческих тем признано выявление мифологических основ мировосприятия и поэтики авторов-символистов [127; 156]. На то, что символисты и сами видели в мифосознании источник создаваемой ими картины мира, указывают эстетические манифесты А. Белого [8], С. Малларме [89] и других представителей названного направления.

Справедливой нужно признать позицию тех исследователей, которые считают, что мифологическое сознание не может быть внутренне близко какому-то одному художественному методу или направлению. Об этом пишет Т. Н. Денисова: «призвание охватывать мир в его цельности» и «устанавливать порядок в мире хаоса» (свойство мифа, обусловленное совмещением профанного и сакрального, концов и начал) она обнаруживает и в романтизме XIX века, и в модернизме XX века, в частности – в «антироманах» таких французских писателей, как Н. Саррот, А. Роб-Грийе, а также в произведениях битников [42, с. 23, 30–32, 46]. Эти направления исследовательница закономерно противопоставляет классицизму и натурализму, представители которых сосредотачивают внимание только на внешней, «профанной» реальности. Г. Д. Гачев признаёт, что «ощущение перспективы», рождаемое в произведении «мощью идеала», и «иллюзорное преодоление гнусной действительности в сознании художника», являющееся плодом «озарения», не менее напряженно ощутимы в реалистической литературе, чем в романтической [35, с. 184, с. 196].

Образно и ёмко мысль о том, что миф является важнейшим условием реализма, выражена киргизским прозаиком Ч. Айтматовым: «Энергия мифа – это, можно сказать, то, что питает современную литературу огромной первозданной поэзией человеческого духа, мужества и надежды. Если беллетристика, суть унылый копиизм, замыкает человека на себя, на быт, отчуждая его от забот и тревог всего мира, то миф, включённый в реализм и сам ставший реальностью жизнеощущений человека, – свежий ветер, наполняющий паруса времени и литературы, устремляющий их к бесконечному горизонту познания истины и красоты» [1, с. 400].

Показательна в этом смысле позиция литературоведа С. М. Телегина: «Реалистическое отображение мира в литературе должно совмещать как материальные, так и идеальные, духовные его сферы, как профанное, так и сакральное <…> Текст оказывается реалистичным именно потому, что в него входит миф – сакральная реальность. Подлинный реализм возможен только как <…> мифореализм» [129, с. 406]. Другое высказывание С. М. Телегина – «Если в произведении изображена только повседневная жизнь человека, его быт, социальные отношения, даже его психология и чувства – это ещё не реализм; это, скорее и точнее, <…> натурализм» [129, с. 405] – близко рассуждениям К. Г. Юнга о двух типах творчества: психологическом, который «движется в пределах досягаемости человеческого сознания, как-то: жизненный опыт, вообще человеческая судьба, как её может постигнуть или хотя бы прочувствовать обычное сознание», и визионерском, материал которого «происходит как бы из бездн дочеловеческих веков или из миров сверхчеловеческого естества, предъявляет художественному творчеству иные требования, нежели переживания переднего плана, даёт заглянуть в непостижимые глубины становящегося и ещё не ставшего» [167, с. 259–261]. Заслуживает внимания также позиция литературоведа А. А. Богатырёва. Он подразделяет все художественные тексты, независимо от художественного метода, на «эзотерические», которые содержат тайный, скрытый смысл, требующий распредмечивающего понимания, и «экзотерические», для освоения которых не требуется распредмечивающего понимания, а достаточно семантизирующего и когнитивного осознания [12, с. 29]. А. А. Богатырёв, кроме того, говорит о формировании модели всего универсума как существенной функции эзотерических текстов, что стыкуется с точкой зрения Ю. М. Лотмана, выделявшего в произведениях особый аспект – «мифологический», отражающий «всю жизнь в её совокупности», в противоположность фабульному аспекту [84, с. 258]. Здесь уместно сослаться на мнение М. Метерлинка, который считал, что обстоятельства и страсти должны являться лишь внешней канвой произведения, величие же его обычно связано с более глубокой онтологической категорией, нежели «Я» страстей или чистого разума [99, с. 63–64]. Об этом писали Ф. Гегель («Художественная идея – это духовно конкретное, не сводимое к чувственному содержание произведения») [36, с. 42] и П. А. Флоренский («Цель художества – преодоление чувственной видимости, натуралистической коры случайного») [138, с. 70].

Веским аргументом в пользу того, что художественная литература в её лучших, классических проявлениях приемлет от мифологического сознания тягу к сакральному, которое, в итоге, становится глубинным центром произведения, является также позиция С. Малларме [89], Г. Марселя [92], Э. Гуссерля [41], В. Франкла [139], М. Хайдеггера [148], И. А. Ильина [53]. М. Хайдеггер, в частности, высказал важную мысль: «Бытие само себя открывает посредством художника, который выступает скорее как медиум, чем как создатель», «Сохранить тайну в качестве тайны и в то же время явить её миру – вот задача произведения искусства» [137, с. 196, 200]. Эту идею развивает И. А. Ильин в статье «Основы художества. О совершенном в искусстве»: «Создание искусства есть прежде всего и более всего выношенное художником главное, сказуемое им содержание, почерпнутое из таинственного существа мира или человека, или несравненно больше и священнее – из тайны Божией», «Искусство имеет духовно-священный смысл <…> Художникам же дано призвание видеть эту насыщенность мира Божественным и раскрывать, и петь её на всех языках» [53, с. 57, 176].

Говоря о родстве мифологического сознания и сознания художественного (литературного), нужно отметить, что не все современные исследователи разделяют данный подход к мифу и литературе. В советское время в российской науке господствовала точка зрения на мифологические тенденции в литературе как на модернистские эксперименты, погружающие читателя в мир космического одиночества и первобытного хаоса, уводящие его от исторического и социального взгляда на жизнь. Таково отношение к мифу в литературе А. Гулыги [39; 40], Д. Затонского [123, с. 481–509], Б. Сучкова [123, с. 431–462] [124, с. 74–116], А. Гаджиева [33], Н. Автономовой [48, с. 30–57].

Осуждая мифологизаторство, свойственное модернистским писателям, как дегуманистическое и антиисторическое, ряд российских учёных признаёт, что обращение к мифу может выполнять конструктивные гносеологические и эстетические задачи в реалистической литературе. Этот подход к литературному мифотворчеству характерен, в частности, для исследований Т. Денисовой [42], В. Шаминой [152], И. Самойленко [118], Н. Медведевой [93], В. Кутейщиковой и Л. Осповата [64; 65; 110], И. Тертерян [132; 150], В. Земскова [125], Л. Арутюнова [68, с. 39–40] [69, с. 114], С. Аверинцева [55, с. 3–38], Г. Шелогуровой [156]. Особенность позиции названных литературоведов состоит в том, что они видят в мифологизме и реализме два различных способа освоения действительности и допускают расширение возможностей реализма за счёт внесения в произведение мифологических элементов только на правах художественной условности, например – метафоры, символа, или в качестве стилевого приёма. И хотя за мифом они признают ценность многовековой народной мудрости, в целом мифологическое мировосприятие эти учёные полагают давно пройденным для человечества этапом, поэтому живую, полноценную его реализацию в современном искусстве считают невозможной [93, с. 149].

В то же время, в российском литературоведении можно выделить группу учёных, которые не противопоставляют мифологизм реализму, но, напротив, мифологическое мироощущение рассматривают как подлинно реалистическое ввиду его погружения в глубинные, субстанциональные основы жизни. Эту точку зрения на миф в литературе отстаивают М. М. Бахтин [6], Е. М. Мелетинский [94; 95; 97], Ю. М. Лотман [83; 87], З. Г. Минц [85] [127, с. 76–120], Д. Е. Максимов [127, с. 3–33], В. Н. Топоров [133; 135], Вяч.Вс. Иванов [50] [51], И. П. Смирнов [122], В. А. Марков [91], Н. А. Шогенцукова [159], А. Ф. Кофман [62], Л. Д. Мендоса [98], М. С. Саринян [120], а также С. М. Телегин [101; 128; 129], позиция которого уже была представлена выше, и сторонники его научной школы (школы «мифореставрации») – Т. А. Алпатова, Р. Л. Шмараков, Е. А. Абрашова, Е. В. Николаева, Н. С. Прокурова, М. И. Кирин, О. Н. Редина, М. И. Щербакова, Н. В. Журавкина [101]. Опираясь на работы названных исследователей, понимающих реализм не в узком смысле – как конкретный художественный метод или исторически сформировавшееся литературное направление, а в широком значении – как способность писателя отражать мир в его наиболее важных для человека, архетипических, проявлениях и закономерностях, можно с уверенностью утверждать: писательское творческое сознание всегда несёт в себе свойства мифологического сознания, другими словами, подлинная литература, претендующая на звание классической, всегда мифологична в своей основе.

Литература для чтения

Ильин И. А. Основы художественности. О совершенном в искусстве / И. А. Ильин // Ильин И. А. Собр. соч.: в 10 тт. Т. 6. Кн. 1. М.: Русская книга, 1993.

Миф – литература – мифореставрация / ред. С. М. Телегин. Москва-Рязань: Узорочье, 2000.

Юнг К. Г. Психология и поэтическое творчество // Дух Меркурий. Собр. соч. М.: Канон, 1996. С.253–280.

Контрольные задания и вопросы

Перечислите литературные жанры, художественные методы и направления, которые обладают большими возможностями для реализации мифологического мировосприятия. Почему?

Сформулируйте письменно различные точки зрения отечественных литературоведов второй половины ХХ – начала XXI вв. на проблему «миф и литература».

________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Опираясь на высказывания отечественных и зарубежных писателей, литературоведов, философов, аргументируйте точку зрения на миф как на основание всякой настоящей литературы.