Тема 9. Миф как основа духовно-нравственного существования человека хх века (реалистическая литература, этнические литературы, магический реализм, литература фэнтези)

Активное обращение реалистических писателей ХХ в. к мифу продиктовано различными причинами. Среди них интерес к глубинной психологии, стремление к философскому универсализму, влияние романтического литературного наследия и модернистского психологического романа. Но главной предпосылкой мифотворчества писателей ХХ в. явилась надежда на то, что мифологический тип мировосприятия может стать надёжным духовно-нравственным фундаментом существования человека в ХХ веке.

Одной из успешных попыток опереться на мифологическую традицию, нашедшую выражение в народной смеховой культуре и идиллическом хронотопе, может быть признана повесть «Кола Брюньон» Р. Роллана. Благодаря естественности и стабильности мифосознания, основанного на вере в цикличность и вечность существования, на органической связи личности и народа, в повести «Кола Брюньон» находит позитивное решение тема творческой личности.

В романе Р. Роллана «Жан-Кристоф» мифоархетипическое начало позволяет автору углубить тему взаимоотношений творческой личности с окружающим миром. Акцентируя внимание на мифологической по своему характеру бинарной оппозиции «стихия – косность», опираясь при этом на романтическую эстетику двоемирия, писатель повествует о драматической несовместимости творческой личности с обывательским миром. Художественный успех романа не в последнюю очередь объясняется тем, что Р. Роллану удалось найти адекватное жанровое соответствие мифологемам пути и реки, важным для воплощения идейного пафоса романа. Жанр произведения определяется как «роман-поток». Эта жанровая форма позволила писателю наиболее полно воплотить в тексте его представления о «душе вселенной» и творческом порыве как высшем проявлении эмоциональной стихии универсума. Сказанное относится и к роману Р. Роллана «Очарованная душа». В нём мифо-архетипический образ реки, нашедший отражение в фамилии главной героини (Ривьер), также занимает центральное место, скрепляя собой художественный мир произведения. Свидетельствуя о значимости инициационного мифологического сюжета в творческом сознании автора, мотив пути, связанный с образом реки, придаёт образу героини явное сходство с мифологическим архетипом культурного героя.

Попытки достичь в произведениях максимального философского универсализма через обращение к мифологической традиции стимулировали писателей к смелому творческому эксперименту. Так, А. де Сент-Экзюпери удалось в повести-сказке «Маленький принц» доказать читателям, что реализация мифологических мотивов и образов в условной, сказочной форме не противоречит реалистической эстетике. Образы маленького принца, лиса, змеи, колодца и другие благодаря своим мифоархетипическим истокам придают психологическую обоснованность духовно-нравственным урокам повести. Например, маленький принц представляет собой тип мифологического героя, приобретающего в путешествии важный духовно-нравственный опыт, то есть тип героя личностно растущего. Образ лиса по своим трикстерным истокам (животной природе, инстинктивности поведения, т. е. нерациональности) оказывается наиболее подходящим для введения в текст мотива «зоркости сердца». Образ змеи (мифологического хтонического существа, живущего в двух пространствах – земном и подземном) позволяет психологически обосновать сюжетный мотив пространственного перемещения маленького принца в финале произведения (смерть, которая обычно следует за укусом змеи, здесь означает только перенос в другое пространство). Колодец становится символом памяти, оживляющей в сознании повествователя образ маленького принца благодаря его включению в мифопоэтический ассоциативный ряд «колодец – вода – жизнь».

Для немецкого писателя-реалиста Томаса Манна был свойственен серьёзный научный интерес к философско-эстетическим идеям А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, Р. Вагнера, И. В. Гёте, связанным с мифом. Изучив труд Дж. Фрэзера «Золотая ветвь. Исследование магии и религии», Т. Манн признавал существование неразрывной связи мифа с ритуалом. При этом писатель осмыслял миф с интеллектуально-философских, гуманистических позиций. Он видел в мифе основу и двигатель человеческой истории.

Отношение Т. Манна к мифу может быть проиллюстрировано примерами из его новелл и романов. В частности, образы и мотивы новелл Т. Манна «Тристан», «Тонио Крёгер», «Смерть в Венеции», «Марио и волшебник» и др. наглядно подтверждают факт развития европейской новеллы из фольклорно-мифологической традиции, так как фантастические образы и мотивы, имеющие мифологические истоки, играют в них весьма значимую роль. В романе Т. Манна «Волшебная гора» фантастические элементы также тесно связаны с мифо-архетипическими образами и мотивами (гора, священная свадьба и др.), причём их ближайшими по времени источниками являются произведения немецких романтиков, в частности «Рунинберг» Л. Тика.

Восприятие Т. Манном библейской истории как вечно актуального общечеловеческого мифа подтолкнуло писателя к написанию эпической романной тетралогии «Иосиф и его братья». Для её понимания необходимо учитывать не только библейскую основу текста, но и мифологическую – архетипический образ колодца с его сложным философским смыслом (душа, история), мифологический мотив цикличности жизни, мифо-ритуалистическую модель «смерть-возрождение», пафос обновления.

В романе Т. Манна «Доктор Фаустус» как универсальная мифологема прочитывается образ Фауста, мифо-ритуалистические инициационные мотивы реализуются в русле традиций романа воспитания и философского романа-мифа, мифо-архетипическими чертами наделены главные персонажи романа (Леверкюн, повествователь).

На интеллектуальную, научную основу опиралось мифотворчество Германа Гессе, интересовавшегося, в частности, психоаналитическими исследованиями З. Фрейда. Однако его интерпритация «эдипова комплекса» (конфликта сына с отцом) и «комплекса человека-волка» (мучительного переживания человеком своего отличия от других людей) в рассказе «Душа ребёнка» и романе «Степной волк» не совпадает с той, которую им давал З. Фрейд, объяснявший их властью половых инстинктов над человеческим поведением. Герман Гессе придаёт этим комплексам черты универсальных духовно-нравственных человеческих переживаний, пытается философски их осмыслить.

С мифологической моделью мировосприятия художественные миры Г. Гессе роднит то, что центральное место в них занимает герой, духовно и нравственно становящийся, проходящий на этом пути различные испытания, которые представлены через архетипы, персонифицированные в образах тени, матери, анимы (роман «Демиан»), через бинарно-медиативное решение тем «молодость и старость», «учитель и ученик», «жизнь среди людей и уединённое духовное служение» (роман «Игра в бисер», стихотворения «Жалоба», «Но втайне мы мечтаем…», «Уступка», «Ступени», «Читая одного старого философа» из названного романа).

Естественным и органичным для мифотворчества Г. Гессе явилось обращение к философии Востока в романах «Сиддхартха» и «Игра в бисер»: трактовка взаимоотношений героев «Игры в бисер» (Кнехт – Дезильори) в соответствии с восточной философской концепцией взаимопроникновения противоположностей «инь» и «ян» адекватна мифологическому принципу медиации бинарных оппозиций.

Мифоархетипический образ культурного героя, мотивы инициационного и космогонического мифа, перекликающиеся с традициями античной трагедии, позволили ещё одному представителю реалистической литературы ХХ в., − Р. Олдингтону − в романе «Смерть героя» расширить рамки обычного жизнеописания судьбы главного персонажа до философского обобщения. Это утверждение основывается, в частности, на том, что Р. Олдингтон хорошо знал греческую мифологию и литературу, особый интерес вызывала у него греческая трагедия. В мифологическом и античном трагедийном контексте принципиально иное прочтение, по сравнению с традиционным, в рамках «литературы потерянного поколения», обретает финал романа Р. Олдингтона «Смерть героя»: герой романа английский офицер Джордж Уинтерборн не кончает жизнь самоубийством в последние дни первой мировой войны, встав в полный рост под пулемётным огнём, а, в соответствии с трагедийным каноном, имеющим мифо-ритуальные корни, неосознанно, в момент некого озарения, близкого к сумасшествию, совершает акт культурного жертвенного деяния, подобного подвигам героев мифов и античных трагедий, смерть которых служила жертвой ради обновления мира и созидания порядка из хаоса. Неслучайно автор обращает внимание на обострённое восприятие героем нравственного и эстетического несовершенства мира: рассказ о его прошлом, начиная с детства, предельно насыщен ситуациями непонимания, душевного одиночества, недостатка любви. Соответственно, можно предположить, что бессознательное желание покончить с таким абсурдным, лишённым любви миром и движет героем в его последнем жизненном поступке. Воспринятое в этом ключе название романа очень точно: главный персонаж не просто основное в повествовании действующее лицо, он мифологический герой-космоустроитель.

В рамках мифоархетипической традиции могут рассматриваться и образы героев в романах Э. Хемингуэя «Прощай, оружие» (Фредерик Генри), «По ком звонит колокол» (Роберт Джордан): подобно мифологическим культурным героям, они проходят на войне смертельно опасные испытания ради того, чтобы сделать мир хоть немного лучше или, по крайней мере, сохранить своё человеческое достоинство. «Мир – хорошее место, за него стоит драться», – мысль Роберта Джордана, ключевая для понимания мифоархетипических истоков образа этого героя. Хотя мысли Генри, потерявшего и любимую женщину, и ребёнка, более пессимистичны – «мир ломает каждого», «никому не дано спрятаться ни от жизни, ни от смерти» – герой и в финале произведения пытается остаться человеком, о чём свидетельствует его способность любить.

Заметим, что мифоархетипический подход к прочтению романов о войне Р. Олдингтона и Э. Хемингуэя даёт возможность признать не вполне справедливыми характерные для некоторых литературоведов попытки целиком вписать этих писателей в рамки литературы «потерянного поколения». Неравнодушно воспринимая всё происходящее вокруг них на войне, герои приобретают определённый духовно-нравственный опыт, а значит, личностно меняются, растут, что, конечно, не может быть признано потерей.

В повестях Э. Хемингуэя «Старик и море» и У. Фолкнера «Медведь» реализация темы «человек и природа» переключается в план духовно-нравственного самосознания героев благодаря мифо-ритуалистическим инициационным мотивам (испытанию физических и духовных сил, нахождению в опасном природном пространстве леса и моря). При сравнении текстов обнаруживается, что постижение окружающего мира как священного, обладающего душой и разумом, одухотворяет жизнь героев – и молодого героя в повести «Медведь» (отношение мальчика к медведю и лесу), и старика в повести «Старик и море (отношение Сантьяго к рыбе и морю).

Повести «Медведь», «Старик и море», а также роман «Королевский гамбит» Дж. Гарднера, на наш взгляд, могут быть сопоставлены с произведением, признанным вершиной американского философского романтизма – романом Г. Мелвилла «Моби Дик, или Белый кит», отчасти с «Приключениями Артура Гордона Пима» Э. По, в ракурсе преемственности по отношению к национальной литературной традиции (традиции американского философского романа romance, отличного от западно-европейского социально-бытового романа novel). Во всех названных текстах реализуются мифологический хронотоп путешествия как плавания за Истиной и мифологическая концепция бытия как нерасчленённого синтеза. Отличием является то, что в повести У. Фолкнера функция инициационного пространства, выполняемая в других упомянутых произведениях архетипическим образом моря, реализуется через столь же архетипический образ леса. Мифоритуалистическая традиция сказывается в «Старике и море», «Медведе», «Моби Дике» также в том, что тексты повествуют не просто о путешествии, а об опасной охоте (в архаических культурах к такой охоте прибегали для инициации героя). Из названных произведений ближе всего к архаической мифо-ритуальной традиции стоит повесть «Медведь»: сюжет разворачивается в полном соответствии с мифологическими представлениями об умирающем и возрождающемся духе жизни. В финале произведения на смену прежнему духу леса, медведю, приходит его новое воплощение: Бун, как оживший дух леса, стуком колотушки поддерживает жизненный ритм в подвластном ему природном пространстве, а показавшееся Сэму ожившим одинокое дерево, под которым сидит Бун, служит эквивалентом мифологического Древа Жизни.

Чрезвычайно близка к архаическим мифологическим представлениям картина мира в романах Дж. Гарднера «Никелевая гора» (архетипы горы и клада; ср. с романом Т. Манна «Волшебная гора») и «Призраки Микельсона». В последнем из названных произведений к неоспоримым духовно-нравственным ценностям автором отнесены патриархальная естественность («почва»), переданная в тексте через идиллический (пасторальный) хронотоп. Гуманистического звучания текста автор достигает также благодаря непосредственному включению в текст архаических народных поверий.

Воссоздавая картину современности средствами мифоархетипической образности, многие реалистические писатели ХХ в. с критических позиций представляют духовно-нравственную пустоту приземлённого, меркантильного существования, далёкого от архаического духовно-нравственного идеала. Теодор Драйзер, например, следуя традициям романа воспитания Ф. Стендаля, О. де Бальзака, Г. Флобера, показывает, как мифологический архетип героя вырождается в тип честолюбивого охотника за богатством и карьерой (роман «Американская мечта» и др.). В романе Дж. Апдайка «Кентавр» через введение аллюзий к греческой мифологии высвечивается суть характеров американских обывателей. Антитезой ей служит высокая античная героика, воплощённая в образе учителя-«кентавра».

Г. Бёллем в отношения антитезы к обществу, живущему идеологическими стереотипами, поставлен герой романа «Глазами клоуна». В психологии и поведении этого героя узнаваемы черты литературно-мифологических архетипов шута и чудака. Система философски обобщённых образов и идей в творчестве Г. Бёлля значительно обогащается за счёт библейских источников (романы «Где ты был, Адам?», «Бильярд в половине десятого»). Например, в романе «Бильярд в половине десятого» христианская символика воплощается в системе образов, распадающихся на три группы: пастухов (ассоциация с новозаветным «Пастырем добрым» – Богом Христом), агнцев (невинных жертв фашизма, ассоциирующихся с Христом-человеком, невинно пострадавшим на кресте, и, одновременно, с овцами из стада «доброго Пастыря»-Христа – людьми, верными христианской заповеди любви) и волков (фашистов, уподобленных служителям диавола – «волкам», расхищающим «стадо» Христа).

Чудаками кажутся также главные герои романов «Прелестные картинки» С. де Бовуар, «Вещи» Ж. Перека, «Молодожёны» Ж.-Л. Кюртиса. Они родственны одухотворенным романтическим героям-одиночкам и потому выглядят странно на фоне бездуховной потребительской цивилизации, живущей ценностями карьерного успеха, материального достатка, поверхностной интеллектуальной образованности. Тема чудачества, происходящего из стремления героев не быть похожими на современников, ограниченных земными, сиюминутными потребностями, ярко раскрывается в произведениях англоязычных писателей второй половины ХХ в., обращающихся к теме молодого поколения – в романах «Над пропастью во ржи» Дж. Селинджера, «Вино из одуванчиков» Р. Брэдбери, «Поколение Икс» Д. Коупленда, «Судьба всегда в бегах» И. Уэлша, в повести «Чайка по имени Джонатан Левингстон» Р. Баха. Обращает на себя внимание то, что духовно-нравственные ценности, к воплощению которых в собственной жизни стремятся молодые герои названных произведений (простота, естественность, органическая связь с природой, сострадание другим, совестливость и др.), писатели полагают возможным реализовать в природном пространстве (пруд в парке, поле, станция вдали от людского жилья – в романе Дж. Селинджера, лес, одуванчиковые газоны – в произведении Р. Брэдбери, заброшенная людьми, дикая местность, необитаемая планета, островок в океане – у Д. Коупленда, небо – в романе И. Уэлша и повести Р. Баха). Это пространство и изображение на его фоне драматического процесса открытия героями духовно-нравственных истин позволяет говорить о реализации в произведениях хронотопа порога и развёртывании в нём инициационного сюжета. В то же время, в произведениях есть черты идиллического хронотопа, приметой которого является мотив цикличности бытия, вводящий в тексты пафос вечного обновления, переданный разными средствами (через воссоздание движения времен года, образы детей, раскрытие темы отцов и детей).

В художественном творчестве Дж. Р. Р. Толкиена и К. С. Льюиса посвятительный (инициационный) сюжет героического мифа также сказывается вполне отчётливо. Это объясняется тем, что Дж. Р. Р. Толкиен и К. С. Льюис, представители английской научной мифологической школы, были серьёзными специалистами в области мифологии. Научное владение мифологическим материалом не помешало названным писателям создать подлинные шедевры художественного повествования («Властелин колец» Дж. Р. Р. Толкиена, «Хроники Нарнии» К. С. Льюиса), в которых по образцу национальной мифологии и эпоса сотворены целые мифомиры, что в литературоведении признаётся типологической чертой жанра фэнтези. Существенно, что произведения зачинателей литературы фэнтези Дж. Р. Р. Толкиена и К. С. Льюиса для многих поколений читателей стали не только и не столько художественными «пособиями» по мифологии, сколько источниками не устаревающих духовно-нравственных уроков, среди которых одним из самых важных является способность расстаться с привычным, косным существованием ради того, чтобы, пройдя через различные испытания, понять – жизнь дана человеку для преодоления зла (тьмы) и несовершенства (хаоса) вокруг себя и в самом себе (Бильбо и Фродо в «Хоббите, или Туда и обратно», «Властелине колец» Дж. Р. Р. Толкиена; Питер, Эдмунд, Сьюзен и Люси Певвенси, Юстас в «Хрониках Нарнии» К. С. Льюиса). В этом заключается пафос традиционного героического мифа, в этом состоит и христианский взгляд на смысл человеческой жизни. Закономерно поэтому, что обе традиции (мифологическая и христианская) вполне мирно «соседствуют» в «Хрониках Нарнии» К. С. Льюиса, который известен и как теолог, автор богословских трактатов.

Примеры литературного мифотворчества, наиболее близкие к архаической мифо-ритуалистической традиции, обнаруживаются в книгах писателей – представителей этнических литератур. Термин «этническая литература» (ethnic literature) появился в американском литературоведении в 60-е гг. ХХ в. в связи с формированием внутри общего русла американского словесного искусства четырёх новых самостоятельных литератур: индейской, афро-американской, мексикано-американской, азиато-американской. Как отмечали уже первые отечественные исследователи названных литератур А. В. Ващенко, Т. В. Воронченко и др., творческим кредо писателей − представителей этнических литератур США с момента их оформления стало сохранение древних народных традиций с опорой на миф и фольклор – и в духовно-нравственном осмыслении мира, и в поэтике художественных произведений. В результате сравнительного изучения сходные позиции были обнаружены в эстетике и поэтике этнических авторов России [16; 21; 44, с. 111–112, 138–139, 156].

Основоположником и признанным лидером одной из наиболее плодотворно развивающихся этнических литератур США, литературы коренных американцев, является писатель-кайова Н. Скотт Момадэй. Как отмечает первый в России исследователь творчества Н. Скотта Момадэя А. В. Ващенко, традиционный мифологический синкретизм обусловливает своеобразие жанра, специфическую роль писателя, а также характер связи между автором и читателем в романе «Дом, из рассвета сотворённый», повести «Путь к Горе Дождей» и других произведениях Н.Скотта Момадэя. Конкретизируем это утверждение.

Становление художественного сознания Н. Скотта Моадэя проходило таким образом, что благодаря воспитанию в семье, знакомству с культурой различных индейских племен (кайова, навахо, пуэбло) и чтению произведений англоязычных авторов (А. Динесен, Ф. Такермана и ряда других) он рано осознал роль творчества в жизни человека. Творчество было воспринято им в русле индейской мифопоэтической традиции, а также в русле созвучной ей романтической литературной эстетики – как явление синкретическое, в котором тесно взаимосвязаны: 1) зримость, пластичность, предельная конкретность образов, почерпнутых из мира природы, и возможность их безграничного наполнения философским содержанием; 2) художественная реализация субъективных представлений об окружающей действительности, себе самом, своём народе и объективное познание бытия, народной истории, собственной сущности; 3) отражение будничного настоящего и – через раскрытие происхождения входящих в него объектов и явлений, через актуализацию в нём его мифоритуалистического подтекста – возвращение в прошлое, к изначальной борьбе космоса с хаосом, во времена первотворения и – благодаря этому, путём символического поддержания цикличности бытия, круговорота смерти и жизни – обеспечение будущего как вечности; 4) созидание повествования в процессе рождения слов (имён) и строительство вселенной – не только природной (внешней, материальной), но и личностной (внутренней, духовной); 5) видение жизни как чуда. Философско-эстетические взгляды, усвоенные Н. Скоттом Момадэем в процессе личностного роста и являющиеся принципиальными свойствами мифологического сознания, были глубоко и полно реализованы писателем в поэтическом творчестве, романе «Дом, из рассвета сотворённый» (1968), повести «Путь к Горе Дождей» (1969) и других произведениях.

Приметы мифологического мышления отчётливо проступили в них, в первую очередь, благодаря сознательному стремлению автора воссоздать в тексте мифологическое мировосприятие коренных американцев – в тех формах, в каких оно выражается в культуре самих индейцев: в памятниках устного народного творчества (мифах, легендах, преданиях) и ритуалах. И в «Доме, из рассвета сотворённом», и в «Повести к Горе Дождей» введение в повествование традиционных народных историй и описаний ритуалов позволило Н. Скотту Момадэю рассказать о происхождении индейской культуры, то есть дало ему возможность погрузиться в мифологическую стихию начал, вернуться во времена первотворения и таким образом замкнуть в вечный нерасторжимый круг движение прошлого, настоящего и будущего, борьбу хаоса и космоса, этапы смерти и жизни. Существенно, что в мифопоэтической традиции индейцев, в их ритуальной жизни Н. Скотта Момадэя особенно привлекла вера коренных американцев в реальность чудесного и умение открывать необычное в самых привычных вещах. Акцентировал писатель внимание и на тех моментах в устных народных рассказах и племенных обрядах, которые демонстрируют мифологическое отношение индейцев к слову и, шире, повествованию, а именно – мастерское использование ими потенциала слова в творческом акте, равнозначном познанию и созиданию бытия.

Намеренное воспроизведение Н. Скоттом Момадэем обычаев и обрядов индейского народа, его мифов, легенд и преданий, рождённых мифологическим видением действительности, закономерно привело к актуализации в художественном сознании писателя мифологических моделей мышления и к реализации их, отчасти спонтанной, в «авторских» частях книг. В ходе творческой работы писателя над текстами произведений органично оформилась тема творения мира и человека. Для её раскрытия Н. Скотту Момадэю необходимо было создать определённый хронотоп – мифологический хронотоп центра и начала мира, который, в свою очередь, потребовал от автора развёртывания в произведениях соответствующих образов и сюжетных мотивов, а также построения повествования согласно конкретным мифопоэтическим композиционным принципам.

Свойства мифологического центра мира, в котором совершается Творение природы и человека, Н. Скотт Момадэй придал следующим образам: посёлку пуэбло и колыбели племени кайова – пустому древесному стволу, Горе Дождей и Дьяволовой Башне (Каменному Древу кайова), а также символическому образу индейской земли – дому, из рассвета сотворённому. В хронотопе центра и начала мира автор развернул ряд сюжетных мотивов, которые сложились в историю приобщения героя к традициям родной индейской культуры. При этом общая сюжетная схема повествования оказалась адекватна мифоритуалистической модели инициации, во многом благодаря реализации в судьбе героев мифологемы «смерть-возрождение». Наглядно соединить смысловые противоположности: конец-начало, смерть-жизнь – в цикличный круговорот существования и зримо выразить мифологический пафос вечности бытия Н. Скотту Момадэю удалось за счёт использования в повествовании кольцевой композиции.

В конце 1960 – начале 1970-х гг. в США появился ряд индейских авторов, по своему мировосприятию близких Н. Скотту Момадэю и во многом находящихся под влиянием его творчества: Хаймийостс Сторм, Лесли Силко, Джеральд Визенор, Томас Санчес и др. К типу мифотворчества, определяемому в отечественном литературоведении как национально-фольклорный тип [76, с. 224], отчасти могут быть отнесены, наряду с книгами индейских авторов, произведения Рудольфо Анайи (мексикано-американская литература), Т. Моррисон (афро-американская литература), Эми Тань (азиато-американская литература), К. Фуэнтеса, А. Карпентьера, М. Астуриаса, Г. Гарсиа Маркеса, Х. Л. Аргедаса (Латинская Америка). Согласно определению национально-фольклорного типа мифотворчества, пафос творчества этих писателей состоит в «воспроизведении таких фольклорных и этнически самобытных пластов национального бытия и сознания, где ещё живы элементы мифологического мировосприятия» [76, с. 224]. Другое определение, данное литературоведами творческому методу названных этнических авторов США и латиноамериканских авторов – «магический реализм» – указывает на умение писателей реалистически достоверные картины действительности освещать мифологическим (магическим) видением.

Национально-фольклорный тип мифотворчества не исключает возможности рационального, научного осмысления значения мифологической традиции для современного человека. Эта возможность подкрепляется высоким уровнем образованности названных писателей-мифотворцев, их профессиональными занятиями, у Н. Скотта Момадэя, например, связанными с изучением и популяризаций традиционной культуры своего народа в рамках чтения курсов лекций в университетах США. Интеллектуальным подходом к мифологической традиции характеризуется творчество Х. Кортасара (цикл мифологизированных историй-притч о хронопах и фамах, роман-лабиринт «Игра в классики»), Х. Л. Борхеса (философские новеллы-метафоры и стихотворения). С другими писателями, произведения которых рассматривались в рамках данной темы, Кортасара и Борхеса сближает пафос преодоления частного и временного, расширения бытового пространства и времени до рамок мифоархетипического хронотопа.

Урсулу Ле Гуин и Джоан Роулинг, представителей современной зарубежной литературы фэнтези, также можно назвать среди авторов, в творчестве которых присутствует рационально-логическое отношение к мифо-ритуалистической традиции и, одновременно, не утрачиваются привлекательные для читателя черты мифотворчества как сотворения новой, оригинальной художественной вселенной по старым, ещё в глубокой древности сформировавшимся законам мифа. Показательно, что прежними, традиционными, адекватными библейским, остаются и духовно-нравственные ценности, которыми движимы герои лучших образцов современной литературы фэнтези. В книге У. Ле Гуин «Всегда возвращаясь домой» и цикле романов о Гарри Поттере Джоан Роулинг (особенно в последней книге – «Гарри Поттер и Дары смерти») это, прежде всего, деятельное противостояние злу на стороне добра и победа над смертью, достигаемая человеком через преодоление экзистенциального одиночества благодаря соединению со всем миром в семье, народе, человечестве, вселенной.

Литература для чтения

Манн Т. «Марио и волшебник», «Волшебная гора», «Доктор Фаустус».

Гессе Г. «Душа ребенка»; «Степной волк», «Игра в бисер».

Олдингтон Р. «Смерть героя».

Хемингуэй Э. «Старик и море».

Фолкнер У. «Медведь».

Селинджер Дж. «Над пропастью во ржи».

Коупленд Д. «Поколение Икс».

Бах Р. «Чайка по имени Джонатан Левингстон».

Толкиен Дж. Р. Р. «Хоббит, или Туда и обратно», «Властелин колец».

Льюис К. С. «Хроники Нарнии».

Скотт Момадэй Н. «Дом, из рассвета сотворенный».

Борхес Х. Л. «Вавилонская библиотека», «Сад расходящихся тропок» и др., стихотворения.

Ле Гуин У. «Всегда возвращаясь домой».

Роулинг Дж. «Гарри Поттер и философский камень», «Гарри Поттер и Тайная комната» и др. романы о Гарри Поттере.

Контрольные задания и вопросы

Назовите предпосылки обращения реалистических писателей ХХ в. к мифотворчеству.

Приведите примеры из истории литературы ХХ в., свидетельствующие о том, что обращение к мифологической традиции способствует достижению писателями философского универсализма в творчестве.

Могут ли в литературных произведениях соединяться образность, метафоричность мифа и рациональный, интеллектуальный подход к мифотворчеству? Аргументируйте свой ответ примерами из творчества зарубежных писателей ХХ в.

Назовите писателей, в произведениях которых через инициационный сюжет раскрывается история духовно-нравственного становления героев. Какие духовно-нравственные истины открывают для себя герои и читатели этих произведений?

Какие ложные ценности подвергают критике реалистические писатели-мифотворцы ХХ в.?

Какие важные для духовности и нравственности человека философско-эстетические идеи, адекватные мифологическому мировосприятию, воплощают в своём творчестве этнические писатели? Какими художественными средствами они этого достигают?

Благодаря каким духовно-нравственным урокам интересна для современного человека литература фэнтези ХХ – нач. ХХI вв.?