28 Сентября 1979 года заместителю государственного секретаря Дэвиду Ньюсому

сообщили, что шах серьезно болен. Вероятно, у него малярия, и ему понадобится

медицинская помощь, которую можно получить только в Соединенных Штатах.

Государственный секретарь Сайрус Вэнс предупредил президента Картера, что, если

состояние шаха действительно ухудшится, к нему могут обратиться с просьбой

разрешить шаху въезд в страну.

В Мексику командировали доктора Бенджамина Кина, руководителя отделения

тропических болезней нью-йоркской больницы. Он не нашел у шаха малярии, а

предположил, что он болен раком. Доктор Кин сказал, что только в Соединенных

Штатах можно и поставить правильный диагноз, и помочь пациенту.

Опытный доктор Кин был прав. За пять лет до этого, еще в 1974 году, врачи

обнаружили у шаха лимфому — рак лимфоузлов, но никто об этом не знал.

Французские врачи лечили его тайно.

Влиятельный американский банкир Дэвид Рокфеллер и бывший государственный

секретарь Генри Киссинджер считали, что давний и надежный союзник имеет право на

политическое убежище в Америке. Но президент Картер не хотел впускать шаха в

Соединенные Штаты, опасаясь за судьбу американцев, все еще остававшихся в Иране.

Американское посольство в Иране предупредило Вашингтон, что приезд шаха в

Соединенные Штаты крайне опасен: «В атмосфере ненависти к шаху и в условиях

роста влияния исламского духовенства реакция Ирана будет даже острее, чем она

могла быть еще несколько месяцев назад».

19 Октября 1979 года президент Картер, как обычно по пятницам, устроил деловой

завтрак со своей внешнеполитической командой. За приезд шаха высказались вице-президент

Уолтер Мондейл, государственный секретарь Сайрус Вэнс и министр обороны Гаролд

Браун. Сопротивлялся только сам Картер.

Руководитель президентской администрации Гамильтон Джордан сказал президенту:

— Если шах умрет в Мексике, представляете себе, что скажет журналистам Генри

Киссинджер? Что сначала вы позволили свергнуть нашего верного союзника, а затем

просто его убили.

— К черту Киссинджера! — вспылил Картер. — Я президент этой страны!

«Картер ходил по комнате, — вспоминал вице-президент Уолтер Мондейл, — а мы все

уговаривали его впустить в страну шаха. И вдруг он произнес: «А если иранцы

возьмут наших людей в посольстве в заложники, что вы мне тогда скажете?» В

комнате повисла мертвая тишина».

Когда-то молодой политик Джимми Картер выступил в законодательном собрании штата

Джорджия против положения о том, что человек обязан верить в Бога. Очень

набожный, сам читающий проповеди, Картер считал, что свобода выбора важнее всего.

Вот почему, став президентом, он все-таки разрешил бывшему иранскому шаху

приехать в страну, хотя сознавал, что принимает крайне опасное решение. Он не

мог отказать больному шаху в медицинской помощи.

«Ни в конституции Соединенных Штатов, — говорил Джимми Картер, — ни в Декларации

независимости, ни в Билле о правах, ни в Новом и Ветхом Заветах вы не найдете

таких слов, как «экономность» или «эффективность». Но вы обнаружите другие слова,

такие как честность, чистота, справедливость, свобода, законность, мужество,

патриотизм, сострадание, любовь и многие другие, которые говорят о том, каким

должен быть человек. Эти же слова относятся к тому, каким должно быть

правительство».