5 Декабря 1981 года Ярузельский сказал на политбюро, что деваться некуда: после

тридцати шести лет народной власти в Польше не остается ничего иного, кроме как

применить полицейские меры против рабочего класса. Он опасался церкви, говорил:

если архиепископ Юзеф Глемп выступит против введения военного положения, он

превратится во второго Хомейни и власть не удержать.

Нерешительность Ярузельского беспокоила Москву. 10 декабря ситуация в Польше

обсуждалась на заседании политбюро ЦК КПСС: «Из того, что говорит Ярузельский,

ясно следует, что он нас водит за нос… Из переговоров с Ярузельским следует, что

они не имеют твердого решения о введении военного положения… Ярузельский

заявляет: «Мы примем решение об операции «X» тогда, когда ее нам навяжет «Солидарность».

Это очень опасный симптом… Похоже, что Ярузельский либо скрывает от своих

товарищей план конкретных действий, либо попросту уклоняется от проведения этого

мероприятия».

Руководитель Польши понял, что больше оттягивать решение невозможно.

12 декабря Ярузельский соединился с Москвой, сообщил о своих планах и получил

полную поддержку. Он не до конца верил в успех. Сказал мелодраматически:

— Если план провалится, мне останется только пустить себе пулю в лоб.

Министр внутренних дел Чеслав Кищак познакомил представительство КГБ с детальным

планом действий.

13 декабря, в воскресенье, в шесть утра телевидение передало обращение

Ярузельского к стране. Он сообщил о введении военного положения и создании

Совета национального спасения. Его обращение повторяли весь день, перемежая

произведениями Шопена и патриотической музыкой. В половине двенадцатого

отключили всю телефонную связь и закрыли границы.

Подчиненные министра Кищака к тому времени задержали многих руководителей «Солидарности».

Некоторые, правда, ускользнули — самые популярные: Збигнев Буякиз Варшавы,

Владислав Франсынюк из Вроцлава и Богдан Лис из Гданьска. Из подполья они

бросили вызов власти: «Зима — ваша, весна будет нашей». Они даже пытались

организовать подпольное радиовещание.

Леха Валенсу военные увезли из дома. С ним разговаривали вполне уважительно,

называли «пан председатель». Он был в шоке. Никто из руководителей «Солидарности»

не верил, что власти на это решатся.

Архиепископа Глемпа в половине шестого утра посетил Казимеж Барчиковский.

Вернувшись, доложил Ярузельскому, что Глемп не намерен объявлять священную войну

и становиться вторым Хомейни. В тот день, в воскресенье, Глемп выступал с

проповедью и призвал подчиняться властям, чтобы избежать кровопролития:

— Нет ничего важнее человеческой жизни. Вот почему я призываю к здравомыслию.

Даже если мне придется стать для этого на колени, я буду просить вас — не

беритесь за оружие.

Многие были разочарованы его готовностью соглашаться с властью. Сравнение с его

предшественником покойным кардиналом Вышинским было не в пользу Глемпа.

Впоследствии Войцех Ярузельский объяснял, что его решение было вынужденным: если

бы он этого не сделал, Польша повторила бы судьбу Чехословакии.

Многие поляки не согласны с Ярузельским, считают, что советское руководство не

собиралось силой «наводить порядок» в Польше. Не хотело — это точно. Но если бы

власть в Варшаве перешла к профсоюзу «Солидарность», позиция Москвы бы наверняка

изменилась. Потеря коммунистами власти над Польшей воспринималась бы как тяжелое

поражение в холодной войне. В Чехословакию Брежнев поначалу тоже не хотел

вводить войска…

Войцех Ярузельский, которого в новой Польше привлекли к суду за введение

военного положения, считая его виновным в гибели многих людей, довольно подробно

объяснил свои мотивы (см. журнал «Новая и новейшая история», № 4/2008):

«Ситуация в Польше вызывала у Советского Союза и стран Варшавского договора

огромное беспокойство. Существовала возможность военного вторжения, а также

экономических санкций, чего не следует забывать. Нас резко критиковали,

предупреждали, на нас оказывалось политическое и психологическое давление. В

СССР проводилась генеральная репетиция перед вторжением — беспрецедентные по

своим масштабам сентябрьские учения «Запад-81»…

Как на дрожжах разрасталась от пополнений Северная группа советских войск,

расположенная в нашей стране. Наши радиолокационные службы регистрировали до

двухсот пятидесяти перелетов в сутки с советских аэродромов на аэродромы в

Польше; дополнительно были созданы штабы в Легнице и Рембертове; разворачивалась

сеть радиорелейной и тропосферной связи. В конце ноября — начале декабря на

пограничных с СССР железнодорожных узлах образовались многодневные заторы.

Как с этой точки зрения оценивать адресованное мне послание Л.И. Брежнева,

утвержденное на политбюро ЦК КПСС 21 ноября 1981 года? В нем были такие слова: «Теперь

уже абсолютно ясно, что без решительной борьбы с классовым противником спасение

социализма в Польше невозможно»…

В этой ситуации последней каплей явилось постановление Общепольской комиссии «Солидарности»

о проведении 17 декабря многотысячных уличных демонстраций протеста в Варшаве и

других городах Польши…

Руководители «Солидарности» теряли контроль над действиями профсоюза. В разных

регионах Польши начинало закипать. В заявлении польского епископата 26 ноября

говорилось: «Наша страна стоит перед лицом многих опасностей, нависают над ней

черные тучи, несущие угрозу братоубийственной войны». Другими словами —

гражданской войны…

В воззвании 13 декабря я сказал:

— Нельзя, мы не имеем права допустить, чтобы намечаемые демонстрации стали

искрой, от которой может заполыхать вся страна.

Во что мог вылиться выход на улицы сотен тысяч людей в условиях политически

напряженной, нервной атмосферы того времени? В наших польских генах сохранилась

глубоко романтическая и трагическая мифология народных восстаний. Познань — 1956

год, Побережье — 1970 год, а главное — Будапешт — 1956 год…

Говорят, это была другая историческая эпоха, «Солидарность» не разбила ни одного

окна. Это правда, но часто «Солидарность» не была в состоянии овладеть народной

стихией, что подтверждают многочисленные «дикие» забастовки и эксцессы… 17

декабря на улицах городов должны были появиться огромные толпы — «легковоспламеняющийся

материал». Неужели не было понятно, что готовится рискованное, крайне опасное

мероприятие?..

Один из руководителей «Солидарности» говорил:

— Если бы даже дошло до советской интервенции, то это, очевидно, было бы злом.

Но народы и не такое переживали… Если в случае интервенции все общество, весь

народ смогут продемонстрировать солидарность, единство, то в перспективе через

несколько десятилетий со стратегической точки зрения все может быть оценено

положительно…

Мое, наше понимание было совершенно иным. Судьбой народа, страны нельзя играть в

рулетку. Нельзя допустить создания экстремальной ситуации. Даже ценой меньшего

зла, непопулярных решений нужно предотвратить наихудшее. Поэтому 12 декабря 1981

года и было принято решение о введении военного положения».

Войцех Ярузельский всегда объяснял свои действия тем, что у него не было выбора:

или он вводит военное положение, или страну оккупируют советские войска.

Некоторые польские историки считают, что у генерала был третий путь: спокойное и

разумное сотрудничество с «Солидарностью», церковью, собственным народом не дало

бы повода для советского вмешательства. А страна бы медленно шла к демократии.

Американские политики уверяли, что введение военного положения оказалось для них

сюрпризом. В декабрьские дни 1981 года территория Польши была накрыта густой

облачностью и не просматривалась разведывательными спутниками. Но у многих

историков возникают сомнения: разве правительство США не располагало точными

сведениями о том, как и когда будет введено военное положение?

Летом 1986 года представитель польского правительства по печати Ежи Урбан

рассказал американскому журналисту Майклу Доббсу, заведовавшему

корреспондентским пунктом «Вашингтон пост» в Варшаве, о том, что ЦРУ располагало

агентом внутри польского Генштаба, который раскрыл все планы введения военного

положения. За месяц до этих драматических событий, 8 ноября, агента — полковника

Генерального штаба Рышарда Куклинского — вместе с семьей вывезли в Соединенные

Штаты.

На следующий день после разговора с Урбаном в «Вашингтон пост» появилась

сенсационная статья. Теперь уже Ежи Урбан с нескрываемым удовольствием

прокомментировал ее на пресс-конференции в Варшаве. Он сказал, что польское

правительство было уверено: получив такую информацию, Соединенные Штаты

предупредят своих друзей и союзников из «Солидарности».

— Но Вашингтон, — саркастически заметил Урбан, — промолчал и не поставил в

известность своих друзей. Администрация Рейгана лгала своему народу и своим

польским друзьям, когда заявляла, что не знала о готовящемся введении военного

положения. Куклинский — живое тому доказательство. Президент Рейган мог

предупредить аресты и интернирование, но он хотел, чтобы в Польше произошло

кровопролитие. Для него «Солидарность» была пешкой в геополитическом

соперничестве с Советским Союзом.

В ЦРУ полковника Куклинского называли «вторым Пеньковским», чтобы подчеркнуть

важность получаемой от него информации. Куклинский работал дольше Олега

Пеньковского и передал много больше информации — тридцать пять тысяч страниц

различных документов. Это прежде всего оперативные планы Варшавского договора и

тактико-технические данные двухсот видов оружия, принятых на вооружение армиями

социалистических стран.

Полковник Куклинский выдал точное расположение трех подземных командно-штабных

бункеров (а также их внутреннее устройство и системы связи) — на территории

Советского Союза, Польши и Болгарии, откуда намеревались вести войну с НАТО. Эта

информация позволила бы в случае начала конфликта одним ударом нарушить

управление войсками Варшавского договора.

Генерал Чеслав Кищак, министр внутренних дел, признавался:

— Когда мы стали анализировать документы, к которым он имел доступ, стало ясно,

что даже нет смысла что-то менять в наших военных планах — их надо менять

целиком.

Рышард Куклинский рассказал, что подготовка военного положения началась еще в