1 Марта Абакумов обратился к Сталину:

«В дополнение к представленному Вам списку арестованных изменников родины,

шпионов и подрывников-диверсантов, которых МГБ СССР считает необходимым в

соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 12 января 1950 года

осудить к смертной казни, — прошу Вашего разрешения рассмотреть в Военной

Коллегии Верховного Суда и приговорить к смертной казни — бывшего сотрудника

Главного Управления Охраны МГБ СССР Федосеева, обвиняемого в шпионской

деятельности.

Следствием установлено, что Федосеев, находясь на особо важном объекте охраны,

на протяжении ряда лет скрытно читал секретные документы государственного

значения, их содержание выбалтывал в беседах с сослуживцами и своими

родственниками…»

Абакумов также просил дать по пятнадцать лет жене Федосеева — Пелагее Андреевне

и его брату Анатолию Ивановичу, тоже бывшему чекисту, сотруднику отдела

контрразведки МГБ по Днепровской военной флотилии.

В апреле Сталин подписал первый список на расстрел, в который включили Федосеева.

18 Апреля Военная коллегия Верховного суда оформила приговор. В тот же день его

расстреляли. Маленков отправил одного из своих подчиненных из аппарата ЦК

присутствовать при казни: а вдруг перед смертью подполковник еще в чем-то

признается?

Федосеева избивали и мучили, чтобы он дал нужные показания. Он подписал протокол

допроса, в котором говорилось, что приказ отравить Сталина получил от начальника

личной охраны вождя Николая Сидоровича Власика. Министр государственной

безопасности Семен Игнатьев доложил об этом Сталину.

Генерал Власик, в силу своей близости к Сталину, занимал особое место во

властной иерархии Москвы.

Майя Плисецкая вспоминала, как перед появлением Сталина в Большом театре «все

уборные собственной персоной обходит генерал Власик с вышколенной стайкой

стройных адъютантов. Не здоровается, лишь жестко, пристально вглядывается до

самой селезенки так, что мороз по коже».

Генерал Власик жил весело, пил и гулял на казенный счет. Привозил женщин на

правительственные дачи, случалось, устраивал стрельбу прямо за обеденным столом

— стрелял по хрустальным бокалам. Обарахлился трофейным имуществом. И в своей

безнаказанности зарвался. Его отстранили от должности и арестовали. Обвинили в

том, что в его окружении были американские шпионы.

На допросах в Министерстве государственной безопасности от Власика требовали

признаться, что он раскрыл этим людям систему сталинской охраны. Следователи

получили от министра госбезопасности Семена Игнатьева указание бить арестованных

«смертным боем». Игнатьев объяснил, что товарищ Сталин, узнав, что Власика не

били, высказал упрек в том, что следствие «жалеет своих»…

По словам дочери генерала Власика, «его все время держали в наручниках и не

давали спать по нескольку суток подряд. А когда он терял сознание, включали

яркий свет, а за стеной ставили на граммофон пластинку с истошным детским криком».

Начались и аресты врачей, лечивших членов политбюро: начальника лечебно-санаторного

управления Кремля профессора Петра Ивановича Егорова, академика Владимира

Никитовича Виноградова, который с 1934 года заведовал терапевтическим отделением

Кремлевской больницы, и профессора-консультанта Владимира Харитоновича Василенко.

Игнатьев 15 ноября 1952 года доложил Сталину:

«К Егорову, Виноградову и Василенко применены меры физического воздействия,

усилены допросы их, особенно о связях с иностранными разведками…

Подобраны и уже использованы в деле два работника, могущие выполнять специальные

задания (применять физические наказания) в отношении особо важных и особо

опасных преступников».

Все шло к тому, чтобы предъявить Соединенным Штатам серьезные обвинения. Не

только во вмешательстве во внутренние дела Советского Союза, но и в подготовке

террористических актов против Сталина и других руководителей страны. В частности,

выдвигалось обвинение в том, что из окон американского посольства, выходивших на

Манежную площадь, собирались обстрелять Кремль, когда там соберутся Сталин и

другие.

4 августа 1950 года американский посол побывал у заместителя министра

иностранных дел Громыко.

«Заканчивая беседу, — записал Громыко, — посол как бы между прочим заметил, что

на приеме в посольстве США в День независимости США, 4 июля, было очень мало

русских — всего девять человек из сорока приглашенных. Я ограничился замечанием,

что это, возможно, объясняется тем, что в настоящее время многие из приглашенных

проводят отпуск и находятся вне Москвы».

4 июля 1951 года на традиционный прием в американское посольство пришли всего

несколько рядовых советских чиновников и через полчаса ушли. Это был верный

признак, что отношения ухудшились донельзя.

Объявив посла Джорджа Кеннана персоной нон грата, представительство Соединенных

Штатов обезглавили. От американских дипломатов требовали переехать в другое

здание. Они ожидали полного разрыва дипломатических отношений и жили в Москве

как в осажденной крепости, у них было ощущение, что их в любую минуту могут

арестовать.

«Это было самое страшное время, — вспоминал один из сотрудников посольства. —

События развивались по очень дурному сценарию, дело шло к разрыву

дипломатических отношений. Персонал посольства был сокращен до минимума».

Сталин широко раздвинул границы Советской империи, он позаботился об

установлении социализма в Восточной Европе. По существу, у социалистического

лагеря был только один серьезный противник — Соединенные Штаты. Победа над

Америкой означала бы победу социализма во всем мире. Поэтому новые дивизии шли

не на Запад, а на Восток. Театр военных действий должен был развернуться на

Аляске. Это вообще малоизученная часть послевоенной истории, которая чуть было

не стала предвоенной.

В 1948 году политбюро секретным постановлением поручило Госплану:

«Считать необходимым составление мобилизационного плана, исходя при этом из

следующего:

а) план должен быть рассчитан на первый год войны;

б) план должен регулярно пересматриваться с учетом развития новой военной

техники;

в) мобплан должен включать в себя программу производства военной техники,

программу кооперирования поставок, программу накопления металлов и

стратегического сырья, план капитальных работ по обеспечению заданных

мобилизационных мощностей и план подготовки кадров».

В январе 1951 года Сталин собрал у себя генеральных секретарей и министров

обороны социалистических стран. Он сказал, что к концу 1953 года НАТО полностью

завершит свою подготовку и к этому времени социалистический лагерь должен

создать соответствующие вооруженные силы. Начальник Генерального штаба Сергей

Матвеевич Штеменко зачитал по списку, сколько солдат и какое оружие следует

иметь каждой из соцстран.

В отличие от Сталина восточноевропейские вожди в грядущую войну не верили,

тревожились из-за того, что все деньги уйдут на армию и жизненный уровень упадет.

Даже такой преданный Сталину человек, как лидер Венгрии Матьяш Ракоши, не знал,

как избежать непосильных для страны военных расходов. Болгарский коллега,

печально улыбаясь, сказал ему, что венграм еще повезло:

— У вас нет моря. Знаешь, сколько стоит один крейсер?

Когда Матьяш Ракоши подсчитал, сколько денег идет на содержание армии, на

военную промышленность, строительство укреплений, накопление стратегических

резервов, создание частей внутренней охраны, выяснилось, что это просто

превышает бюджетные возможности страны. Он пытался жаловаться Сталину. Тот

вздохнул и сказал:

— Если бы вы только знали, во что нам обходится оборона!.. Но если вы сейчас

сэкономите на армии, то в случае войны враг легко разбомбит ваши заводы или

оккупирует значительную часть страны. Кроме того, средства, которые вы не

направите на предусмотренное общим планом развитие армии, придется выложить

Советскому Союзу. Вы полагаете, это правильно?

В Советском Союзе шла модернизация вооруженных сил, ускоренными темпами

создавалась новая техника, ядерное вооружение, океанский флот. Во время

корейской войны Советская армия увеличилась вдвое и составила шесть миллионов

человек.

В 1946–1947 годах была предпринята попытка конверсии военной промышленности,

сокращался выпуск военной продукции. Но на гражданскую продукцию военные заводы

не смогли перейти, мощности простаивали. Министры просили не разрушать оборонные

отрасли. Конверсия была недолгой. В 1949 году резко увеличился объем военных

заказов за счет создания новой техники. Составили план выпуска танков до 1970

года.

Военный министр маршал Василевский и начальник Генерального штаба генерал армии

Штеменко попросили правительство дополнительно призвать в армию

квалифицированных специалистов. Призывники были необходимы для освоения новой

техники — самолетов Ту-4, Ил-28, МиГ-15, плавающих танков, станковых

гранатометов.

Министр госбезопасности Игнатьев и министр вооруженных сил маршал Василевский

утвердили план диверсионных действий военной и политической разведок против

натовских и американских военных баз.

Осенью 1952 года было решено построить дополнительные аэродромы для тяжелых

дальних бомбардировщиков Туполева и Мясищева, способных нести ядерное оружие.

Аэродромы строили на территории восточноевропейских стран и Китая, их

использование позволяло наносить удары не только по Западной Европе, но и по

американским базам в Атлантическом и Тихом океанах.

Сталин принял решение сформировать сто дивизий реактивных бомбардировщиков

фронтовой авиации. Цифра показалась фантастической самим летчикам. Расчеты

показали, что на случай войны стране нужно не более шестидесяти бомбардировочных

дивизий. Главком авиации поехал со всеми выкладками к министру вооруженных сил

Василевскому. Министр его оборвал:

— Это приказ самого товарища Сталина — выполняйте!

Предстояло развернуть сеть военно-учебных заведений и в кратчайшие сроки

подготовить минимум десять тысяч летчиков, столько же штурманов и стрелков-радистов.

Специальному стройуправлению — построить сотни аэродромов. Авиапромышленности —

сверх плана произвести более десяти тысяч бомбардировщиков.

Офицеры исходили из того, что надо ждать новой войны, пишет генерал-лейтенант

Николай Николаевич Остроумов, который был заместителем начальника Главного штаба

авиации: «Исподволь шла обработка общественного сознания, целенаправленно велась

подготовка страны к грядущим испытаниям, а точнее — к войне».

Через несколько лет на пленуме ЦК один из сталинских соратников, председатель

Совета министров Николай Александрович Булганин, скажет:

— В последние годы перед смертью Сталина у нас сложилась очень тяжелая

международная обстановка. В отношениях с западными державами и Соединенными

Штатами мы стояли на грани войны.

На Чукотке строили казармы для воздушно-десантных частей и аэродромы для

бомбардировщиков дальнего радиуса действия, в Игарке — военную базу, в бухте

Провидения — военные склады. Вдоль всего Северного Ледовитого океана тянули

железную дорогу, подтягивали железнодорожные пути к Камчатке. Задача состояла в

том, чтобы сразу перенести войну на территорию Соединенных Штатов.

Сталин верил в межимпериалистические противоречия, считал, что сумеет оторвать

от Соединенных Штатов Европу. Он писал в своей последней работе «Экономические

проблемы социализма в СССР», опубликованной в сентябре 1952 года: «Капиталистическая

Англия, а вслед за ней и капиталистическая Франция в конце концов будут

вынуждены вырваться из объятий США и пойти на конфликт с ними… Неизбежность войн

между капиталистическими странами остается в силе».

Министр иностранных дел Андрей Януарьевич Вышинский постоянно докладывал Сталину

об успехах советской дипломатии, которая пыталась разжечь разногласия между

Западной Европой и Соединенными Штатами.

Война на Корейском полуострове была полигоном для советских летчиков. Военно-воздушные

силы не только проходили боевую обкатку в Корее, но и привыкали стрелять в

американцев. Войну Сталин собирался вести на паях с Мао Цзэдуном, чьи дивизии в

Корее сражались с американскими войсками.

«Мао Цзэдун, — сообщал в Москву советский посол в Китае, — сказал, что на опыте

войны в Корее они многому учатся, как надо организовать современную армию и как

надо вести войну против современных империалистических армий».

Сталин не боялся ядерной войны. Американцы обладали тогда не таким уж большим

количеством ядерного оружия. Ракет еще не было, единственное средство доставки —

тяжелые бомбардировщики. Генералы убедили Сталина в том, что система

противовоздушной обороны сможет перехватить большую часть американских

бомбардировщиков. Уничтожить Советский Союз с воздуха американцам не удастся,

потери в результате ядерного удара, конечно, будут большими, но это Сталина не

беспокоило: страна огромная, народу хватит. А вот для американцев первый же

ядерный удар, по мнению вождя, станет сокрушительным. Возникнет паника, и

американцы капитулируют. Сталин не считал их хорошими солдатами, полагал, что

американцы — трусы, привыкли прятаться за чужой спиной.

— Американский солдат — спекулянт, занимается куплей и продажей, — говорил

Сталин 20 августа 1952 года приехавшему из Китая Чжоу Эньлаю. — Какая же это

сила? Американцы вообще не способны вести большую войну. Они хотят покорить весь

мир, а не могут справиться с маленькой Кореей. Не умеют воевать. Надеются на

атомную бомбу, авиационные налеты. Но этим войну не выиграть. Нужна пехота, а

пехоты у них мало, и она слаба. С маленькой Кореей воюют, а в США уже плачут.

Что же будет, если они начнут большую войну? Тогда, пожалуй, все будут плакать.

«Когда-нибудь по документам, — пишет Валентин Михайлович Фалин, бывший посол в

ФРГ и бывший секретарь ЦК по международным делам, — мы, возможно, узнаем,

насколько далеко продвинулось создание советского потенциала для упреждающего

удара. На основании того, что через вторые руки доходило до меня, замечу лишь —

диктатор усоп кстати».

Смерть Сталина стала огромным событием для страны и мира. Мир увидел государство,

погрузившееся в горе. Прозаик Валерия Герасимова описала траурный митинг в Союзе

писателей 10 марта 1953 года:

«Что-то завывал Сурков, Симонов рыдал — сначала и глазам не поверила, — его

спина была передо мной, и она довольно ритмично тряслась…

Николай Грибачев, предостерегающе посверкивая холодными белыми глазами, сказал,

что после исчезновения великого вождя бдительность не только не должна быть

ослаблена, а, напротив, должна возрасти. Если кто-то из вражеских элементов

попытается использовать сложившиеся обстоятельства для своей работы, пусть не

надеется на то, что стальная рука правосудия хоть сколько-нибудь ослабла…

Я помню зеленые, точно больные, у всех лица, искаженные, с какими-то невидящими

глазами; приглушенный шелест, а не человеческую речь в кулуарах; порой, правда,

демонстрируемые (а кое у кого и истинные!) всхлипы. Страх, казалось, достиг

апогея».

После смерти Сталина один из сыновей члена Президиума ЦК Анастаса Ивановича

Микояна в смятении спросил отца:

— Что ж теперь будет, война?

Анастас Иванович его успокоил:

— Если при нем не случилось войны, то теперь уже не будет!

Битва за Германию

После смерти Сталина три человека встали у руля в Кремле: Георгий Маленков,

Вячеслав Молотов и Лаврентий Берия. Они хотели показать себя — стране и миру.

Главной внешнеполитической проблемой весной 1953 года оказалась Восточная

Германия.

6 мая Берия переправил в Президиум ЦК сообщение представительства МВД в ГДР,

которым руководил полковник Иван Анисимович Фадейкин. Он докладывал о серьезных

проблемах в социалистической части Германии. Восточные немцы бежали на Запад.

Полковник считал, что массовое бегство объясняется не только воздействием «вражеской

пропаганды». Проблема — в неправильной экономической политике Восточного Берлина,

насильственном призыве молодежи в армию, нехватке продовольствия и

потребительских товаров. Фадейкин отмечал, что руководители ГДР не знают, как

преодолеть кризис.

14 мая Президиум ЦК поручил Советской контрольной комиссии в Германии

представить доклад о бегстве восточных немцев и о том, как его можно остановить.

В Москве пришли к выводу, что власти ГДР созрели для того, чтобы самим

руководить страной. Роль Советского Союза в управлении Восточной Германией

должна становиться менее заметной.

18 мая доклад был представлен, вина возлагалась на политику ускоренного

строительства социализма в ГДР. На Президиуме ЦК Вячеслав Михайлович Молотов,

который после смерти Сталина вновь стал министром иностранных дел, говорил о

необходимости изменить курс и позаботиться о повышении жизненного уровня жителей

Восточной Германии.

В начале июня в Москву вызвали руководителей ГДР — генерального секретаря ЦК

Социалистической единой партии Германии Вальтера Ульбрихта, главу правительства

Отто Гротеволя и члена ЦК Фреда Эльснера (он же и переводил). От них потребовали

приостановить ускоренное строительство социализма, развивать не тяжелую

промышленность, а легкую, прекратить борьбу с церковью, не давить на крестьян,

ремесленников и среднее сословие.

— Мы все пришли к заключению, — рассказывал позднее глава советского

правительства Маленков, — что в результате неправильной политики в ГДР наделано

много ошибок, среди немецкого населения имеет место огромное недовольство.

Население из Восточной Германии устремилось в Западную Германию. Мы обязаны

признать, что без советских войск существующий в ГДР режим непрочен. А вот Берия

предлагал не поправить курс на форсированное строительство социализма, а

отказаться от всякого курса на социализм в ГДР и держать курс на буржуазную

Германию.

Маленкову вторил Хрущев:

— Берия говорил: «Надо создать нейтральную демократическую Германию». Но разве

может быть нейтральной и демократической буржуазная Германия? Берия говорил: «Мы

договор заключим». А что стоит этот договор? Если договор не подкреплен силой,

то он ничего не стоит, над нами будут смеяться, будут считать наивными. А Берия

не наивный, не глупый, не дурак. Он вел себя не как коммунист, а как провокатор,

может быть, он получал задания резидентов иностранных разведок…

Принято считать, что Берия хотел ликвидировать Германскую Демократическую

Республику, цитируют его слова: «Незачем заниматься строительством социализма в

ГДР, необходимо, чтобы Западная и Восточная Германия объединились в буржуазное,

миролюбивое государство». Правда, в заметках председателя Совета министров ГДР

Отто Гротеволя его слова звучат иначе: «Берия говорит: мы все виноваты, никто

никого не обвиняет, но восточные немцы должны все быстро исправить».

В реальности Лаврентий Павлович пытался продолжить двойственную сталинскую линию

в германском вопросе. Сталин выдвинул лозунг единства Германии и не мог от него

отказаться, хотя ситуация быстро менялась. При этом вождь верил и не верил, что

сумеет сохранить Германию в своих руках.

В сорок пятом союзники не собирались дробить Германию. Раздел страны на зоны

оккупации рассматривался как временная мера.

Экономическое положение в восточной части Германии было крайне тяжелым. 16 мая