7 Февраля 1883 года мне случилось услышать пение жаворонков; но, что

еще замечательнее, в течение теплой зимы 1884 года, именно 10 января, я

видел жаворонка, высоко поднявшегося в воздухе, и слышал его пение. А между

тем жаворонки скрещиваются лишь в марте. Услышав пение реполова около конца

августа 1888 года, я стал отмечать себе дни, в которые он пел осенью и

зимой: мною был отмечены сочельник, день Рождества Христова и даже в

рождественские дни до 29 декабря; он начал снова петь с 18 января 1889 года.

Насколько обычно у нас пение дрозда в теплые зимы - известно всем. Вблизи

моего дома поселилось несколько дроздов; это обстоятельство дало мне

возможность сделать несколько наблюдений. Самец пел в ноябре 1889 года. Я

сделал отметки о его пении накануне Рождества, затем снова 13 января 1890

года и время от времени в остальные дни того же месяца. В феврале, в период

скрещивания, я слышал его пение изредка, и совсем не слышал пения, кроме

разве нескольких нот рано по утрам, - в период вывода птенцов. А теперь, в

середине мая, когда выведенные в моем саду птенцы уже вылетели из гнезда,

дрозды снова начали громко петь и продолжали пение в течение всего дня, с

некоторыми перерывами. Как я уже и раньше наблюдал, пение это продолжается

до июля. Насколько ясна прямая связь между пением и теми условиями, которые

возбуждают веселое расположение духа, прекрасно иллюстрируется

обстоятельством, которое я наблюдал 4 декабря 1888 года: в ясный и теплый

день в кустарниках парка Holmwood Common, точно весной, слышалось пение

самых разнообразных птиц: реполовов, дроздов, зябликов, коноплянок и многих

других, названия которых я не знаю. Сочинения по орнитологии дают

подтверждение того же. Вуд удостоверяет, что травянка продолжает "петь в

течение целого года, прекращая пение лишь во время линяния". Пение монаха

(sylvia), говорит он, "продолжается в течение всего года", и из птиц,

содержащихся в клетках и поющих без перерыва весь год (за исключением

времени линяния), он называет щура, коноплянку, щегла и чечетку.

Я думаю, что эти примеры доказывают несостоятельность заимствованной

Дарвином обыденной истины. Каково же истинное толкование? Как пение и

насвистывание мальчиков и взрослых, так и пение птиц есть результат избытка

энергии; при благоприятных обстоятельствах этот избыток сил уменьшается.

Ухаживание и пение, настолько уже это можно считать доказанным, относятся

друг к другу не как причина к действию, а как сопутствующие обстоятельства -

они оба являются результатом одной и той же причины. Во всем царстве

животных начало воспроизводства связано с избытком поглощаемого материала,

необходимого для самосохранения, а также необходимого и для сохранения вида.

Избыток энергии проявляется в необычайной живости и веселых песнях. Мы

слышали пение птиц и во время скрещивания, и во время кормления, и просто

при благоприятной погоде. Почему, например, в некоторых случаях птицы, как

дрозды и реполовы, гораздо больше поют после времени вывода птенцов, нежели

до этого времени? Мы показали также, что птицы, особенно дрозды и монахи,

поют часто и зимой; те и другие потребляют большое количество червей на

лужайках и в парках; дрозды же имеют еще то преимущество, что они достаточно

сильны, чтобы раздавить скорлупку улиток, находящихся еще в зимней спячке;

эти обстоятельства обыкновенно и ставятся в связь с тем, что первыми между

певчими птицами поют именно дрозды и монахи. Нам остается еще сказать, что

ссылка на пение самцов с целью привлечения самок можно легко оспаривать.

Насколько часто имеет место такое соперничество в период скрещивания, я не

имел случая наблюдать, но, по всем вероятиям, оно случается и в другое

время. Мне случилось несколько раз слышать в июне, как пели попеременно

монахи. Но еще более замечательным примером служат реполовы: в осенние

месяцы они обыкновенно поют один после другого. Вопросы и ответы их

продолжаются обыкновенно минут по пять.

Даже если эти обстоятельства подтверждают популярное мнение, перенятое

Дарвином, о том, что пение птиц есть некоторого рода ухаживание; даже если

удовлетворительны доказательства, заменяющие собой массу опровержений того,

что пение птиц есть развившаяся форма звуков, издаваемых при половом

возбуждении самцом для привлечения самки, - заключения эти, я думаю, мало

подтвердят ту мысль, что и человеческая музыка имела точное такое же

происхождение. Во-первых, птичий тип, вообще развившийся в типе

пресмыкающихся, в весьма малой степени родствен типу позвоночных, который

восходит до своего высшего представителя - человека; во-вторых, к певчим

птицам, за малыми исключениями, принадлежит единственный отряд Incessores

(ходящие). Так что если бы изобразить тип позвоночных в виде дерева, высшей

веткой которого есть человек, то на таком дереве ветвь, от которой идут

ветки, образующие тип птицы, расположились бы гораздо ниже, а группа певчих

птиц образовала бы собой только конечное подразделение этой ветви. Чтобы

дать взгляду Дарвина ценное подтверждение, мы должны были бы найти, что, чем

выше мы будем подниматься от низших форм позвоночных, от которых произошел

человек, тем яснее становится звуковое выражение полового чувства. По

отношению к другим особенностям прародителей человека дело обстоит именно

так, что, чем ближе подвигаемся мы к человеку, тем яснее становятся эти

особенности (например, приспособление рук и ног для лазания). Так, мы могли

бы найти, что употребление голоса с целью удовлетворения полового

возбуждения становится все более определенным и переходит в человеческое

пение. Но этого-то мы и не находим. Южноамериканские обезьяны (иногда

называемые ревунами) оглашают леса "ужасающим концертом": Ренджер (Rengger)

объясняет эти концерты не чем иным, как просто желанием производить шум.

Дарвин соглашается, что то же самое происходит и с гиббонами; единственное

исключение, на которое указывает он, - это Hylobates agilis, который, по

свидетельству Уотергауза, поет хроматическую гамму вверх и вниз { Более чем

вероятно, что хроматическая гамма, распеваемая гиббоном, представляет собой

непрерывающийся звук. Предположение, что их гамма состоит их определенных

полутонов, есть, по моему мнению, большое преувеличение, принимая во

внимание, что даже большинство людей, имеющих прекрасный слух, не могут

безошибочно пропеть хроматическую гамму; успех возможен лишь после долгой

практики, и совершенно невероятно, чтобы это могло удаваться обезьянам.}. Он

думает, что такой сравнительно музыкальный подбор звуков служит для

привлечения самки; однако нет никакого доказательства, что это действительно

так. Если мы вспомним, что у форм, ближе всего стоящих к человеку, как у

гориллы и шимпанзе, нисколько не выделяется их музыкальная способность, то

увидим, что сама эта гипотеза должна отказаться от такого доказательства,

которое само нуждается еще в подтверждении. И действительно, сам Дарвин

говорит в своем труде о происхождении человека (т. 2, стр. 332):

"Удивительно, что мы все-таки не имеем достаточно пригодного доказательства,

что органы эти у самцов млекопитающих служат для привлечения самок", - такое

допущение почти равносильно отказу от своего мнения.

Еще более заметно отсутствие доказательств, когда мы коснемся самой

человеческой расы, - можно сказать лучше - не отсутствие доказательств, а

присутствие опровержений. Я привожу здесь из моей Описательной социологии

несколько показаний путешественников о первобытной музыке (найти эти ссылки

можно в соответствующих главах). Начнем с описания самых низших рас.

"Песни туземцев (в Австралии)... чаще всего создаются под влиянием

минуты и выражают то, что привлекает внимание поющих в данный момент."

"Ватшандии, увидя, что я очень заинтересовался эвкалиптами, тотчас же

сложили на эту тему песню." Огнеземельцы (Fuegians) страстно любят музыку и

обыкновенно поют в лодках и, конечно, отбивают такт, как то делают многие

первобытные народы. "Главный сюжет песен арауканцев есть прославление их

героев", "песня, которую они пели за работой, была проста и касалась главным

образом труда", она была таковой же "в каждом отдельном случае; только напев

песни был то веселый, то грустный". Гренландцы поют "о своих подвигах на

охоте" и "песни о деяниях своих предков". "Индейцы на верхнем течении

Миссисипи изображали в песне, как они преподнесли нам жирную собаку", и

затем хор повторяет это. О других североамериканских индейцах мы читаем, что

"песня, которую пели женщины, была приятна... люди сначала произносили

слова, восхваляющие самих себя". У карриеров (в Северной Америке) имеются

профессиональные композиторы, "изощряющиеся в складывании песен на случаи

празднеств, когда новые напевы слушаются с охотой". О новозеландцах мы

читаем: "Пение этих произведений (рыдания) похоже на церковное пение".

"Каждое событие изображается соответствующими песнями, которые повторяются,

если понравятся." "Люди, работая, поют соответствующие песни." Предлагая

путешественникам еду, женщины поют следующее: "Что будет вашей пищей?

Моллюски и корень папоротника, вырытый из земли". У туземцев Сандвичевых

островов "наиболее замечательные события их истории сохранились в песнях".

Когда они учатся читать, "они не могут повторять урока иначе как на распев".

Кук видел у таитян странствующих музыкантов, поющих только что сложенные ими

сказания. "Житель о-ва Самоа не может сильно грести без того, чтобы не

запеть." Вождь кийанов (Kyans) "Тамаван вдруг вскочил, и из его уст

вырвалась импровизированная им песнь, в которой воспевались мистер Джемс

Брук и я; в заключение был осыпан теплыми похвалами восхитивший его

пароход". В Восточной Африке "рыбак гребет с песнями, носильщик тащится и

поет, хозяйка дома также с песнями растирает зерна". Восточный африканец в

пении "удовлетворяется импровизацией нескольких слов без смысла и без ритма

и повторяет их до тошноты". У дагомейцев каждое событие "от приезда

иностранца до землетрясения" перекладывается в песню. Когда береговые негры

гребут, они поют "то о какой-нибудь любовной интриге, то восхваляют

какую-нибудь женщину, известную своей красотой".

В Лоанго "женщины, обрабатывая землю, оглашают поля своими деревенскими

песнями". Парк рассказывает, что бамбарры "облегчают песнями свою работу;

одну из таких песен они импровизировали при мне, и я сам был сюжетом этой

песни". "В некоторых частях Африки ничего не делается без песен." "Они

весьма искусно приспособляют сюжет песни к текущим событиям." Малайцы

"увеселяют свои свободные часы... повторением песен, которые по большей

части комментируют разные поговорки... Нередко то, что они пересказывают на

своих празднествах (bimbangs), есть рассказы о любовных похождениях". На

Суматре девушки часто затягивают чувствительную песню, которой вторят

молодые люди.

Баллады камчадалов, "по-видимому, навеяны горем, любовью или семейным

чувством", и музыка их несет "отпечаток горя и смутной, беспомощной печали".

Говорят, что у них "обыкновенно женщины слагают любовные песни". Киргиз -

"певец сидит на одном колене и поет неестественным голосом; его песнь носит

обыкновенно любовный характер". Нам рассказывали, что у якутов "напевы

монотонны... песни их воспевают красоту пейзажа в таких выражениях, что мне

кажется она преувеличенной" .

В этих выдержках, которые (за исключением повторений) составляют все,

что содержится по этому вопросу в Описательной социологии, обнаруживаются

несколько удивительных явлений. У самых низших рас то, что называлось

музыкальным произношением, было лишь сообщение о только что прошедших

событиях и, по-видимому, сообщение, сделанное под впечатлением о них.

В предыдущих статьях есть общий намек на происхождение напевов и песни

от возбужденной речи, на то же намекают и некоторые свойства более развитых

рас. Но они показывают нам также, что выраженные в форме музыки чувства,

относящиеся к текущим или прошедшим событиям, суть чувства различных родов;

то чувство приятного расположения духа, то чувство радости или триумфа, то

удивление, восхваление или восхищение или, наконец, горе, меланхолия, упрек.

Только у некоторых более развитых рас, как, например, у полуцивилизованных

малайцев и народов Северной Азии, мы находим песни о любви, и то, к

удивлению нашему, рассказывают, что песни эти поются не мужчинами, а

женщинами. Ни одно из всех этих свидетельств не удостоверяет нас, что песнь

о любви когда-либо была самопроизвольно спета для прельщения женщины.

Выражение любви в музыке совершенно отсутствует у более первобытных и у

многих более развитых народов; мы находим его, наперекор предположениям

гипотезы Дарвина, совершенно в ином виде. Нам надо еще сделать исследования

по этому вопросу среди цивилизованных народов, прежде чем принять, согласно

его взглядам, что первой музыкой были серенады и тому подобное { После того

как эта статья была отослана в типографию, я получил от одного американского

антрополога, Овэна Дорсей, несколько статей, содержащих в себе подобные

свидетельства Более чем из трех дюжин напевов и песен у омахов, понка и

других индейцев, частью исполненных с музыкой или без нее, он сосчитал лишь

пять, которые имели какое-либо отношение к чувству любви. В то время как

выражение чувства любви исходило от женщин, мужчины только зубоскалили.}.

Даже в том случае, если бы этот взгляд был подтвержден фактами, то

остался бы необъясненным самый процесс, при помощи которого звуки от

возбужденного полового чувства превратились в музыку. В предыдущем опыте я

указал, как различные качества, отношения и сочетания тонов, вызванные

самопроизвольно всякого рода ощущениями, представляют собой в неразвитом

виде характер речитатива и мелодии. Сведя свою гипотезу к такой форме,

которая допускает сравнения, Дарвин должен был бы показать, что звуки,

вызванные половым возбуждением, обладают теми же чертами, и, доказав, что

его гипотеза наиболее устойчива, он должен был бы показать, что эти звуки

обладают такими свойствами в наивысшей степени. Но он не попытался сделать

это.

Вместо того чтобы сказать, что корни музыки находятся в голосовых

звуках, вызванных различного рода эмоциями, он просто утверждает, что корни

музыки заключаются в голосовых звуках, вызванных только чувством любви; он

не приводит, однако, оснований, почему нужно оставить без внимания влияние

эмоций в широком смысле и признавать лишь влияние специальных эмоций.

Девятнадцать лет после издания моего опыта "Происхождение и

деятельность музыки" мистер Эдмунд Герней (Guerney) критиковал его в своей

статье, напечатанной в июльской книжке "Fortnightly Review" в 1876 г.

Занятия более важным трудом меня удержали от возражения. Однако лет десять

назад я думал защищать свои взгляды против возражения Дарвина и Гернея, но

смерть Дарвина заставила меня отложить на некоторое время разбор его

взглядов; затем еще более неожиданная смерть Гернея снова заставила меня

отложить работу. Теперь, однако, я должен сказать все, что мне кажется

необходимым, несмотря на то что нет никакой возможности услышать от них

возражения. Я, однако, отвечал по поводу некоторых возражений Гернея;

например, по поводу того, что он принимает гипотезу о происхождении музыки

из звукового выражения половых ощущений. К доказательствам, приведенным в

другом месте для опровержения этой гипотезы, я хочу здесь прибавить, что я

мог бы прибавить и раньше - именно, что это обстоятельство стоит в

противоречии с одним из основных законов эволюции. Всюду развитие идет от

общего к частному. Ранее всего обозначаются черты, общие большому числу

вещей, затем те черты, которые общи меньшему кругу вещей, и только тогда

возникают те черты, которые отличают ее от других вещей. Генезис, который я

описал, подтверждает этот основной закон. Он основан на том обстоятельстве,

что эмоции, как общее правило, влекут за собой мускульные сокращения вообще.

Как менее общее правило, эмоция влечет за собой обыкновенно, наряду с

сокращением других мышц, также и мышц, управляющих дыхательным и голосовым

органами. Сюда же относится еще менее общее правило, что звуки указывают на

изменение эмоций относительно их напряженности; наконец, наименее общее

правило, устанавливающее родство между звуковым выражением эмоций и

характером вокальной музыки; вывод из этого тот, что здесь происходила

прогрессивная специализация. Взгляд, который м-р Герней заимствовал от

Дарвина, заключается в том, что от специальных действий, производящих

специальные звуки, сопровождающие половое возбуждение, произошли

разнообразные действия, производящие разнообразные звуки, сопровождающие уже

все остальные чувствования. Сначала явилось выражение какой-нибудь

специальной эмоции, и от этого произошли звуковые выражения эмоций вообще,

т. е. порядок развития был обратный.

Многие возражения м-ра Гернея проистекают от недостаточного его

знакомства с законами развития. Он делает коренную ошибку, предполагая, что

более развитой организм отличается от организма менее развитого всеми

разнообразнейшими признаками; между тем гораздо чаще бывает, что организмы,

более развитые в одном отношении, являются одинаковыми или в меньшей степени

развитыми в других отношениях; в общем, способность организма к передвижению

увеличивается вместе с ростом его развития, а между тем многие млекопитающие

более легки на бегу, нежели человек. Высота развития весьма часто

обозначается степенью умственного развития, а между тем наиболее развитой в

умственном отношении попугай несравненно менее развит в отношении зрения,

быстроты движений и способности разрушения, чем несравненно нижестоящий по

умственному развитию сокол. Контраст между птицами и млекопитающими очень

хорошо иллюстрирует общую истину. Скелет птицы несравненно больше разнится в

отношении разнородности от скелета низших позвоночных, нежели скелет

млекопитающих; мало того, у птицы несравненно более развиты дыхательные

органы, у них также и температура крови выше и способность передвижения

гораздо больше; несмотря на это, многие млекопитающие более развиты, чем

птицы, в отношении размеров и приспособленности к различным действиям

(особенно к хватанию), а равно и в умственном развитии. Так что, очевидно,

ошибочно утверждать, что всякий, стоящий выше по развитию, в общем, равным

образом развит выше во всех частностях.

Вот пример одного необычных заключений м-ра Гернея, основанных на такой

ошибке. "Звонкость звука, - говорит он, - как часто она ни сопровождает

песню или разговорную речь, не является ни в каком отношении ни

единственной, ни необходимой" (стр. 107). Это возражение само себя

разбивает, если рассматривать его с его же точки зрения; так, если песнь и

возбужденная речь, вообще звонкие, в известных случаях характеризуются

глухими звуками, то это обстоятельство опять выражает сродство между ими

обеими - сродство, которое м-р Герней пытается опровергнуть. С другой

стороны, с его же точки зрения, это возражение заключает в себе описанное

выше ошибочное представление. Если в песне или, лучше, в некоторой ее части

отсутствует характер звонкости, в то время как другие черты развитого

выражения чувства имеются налицо, - то это подтверждает лишь ту истину, что

не всегда все черты более развитого явления находятся в наличности. У нас

теперь под рукой нечто вроде ответа на его нижеследующее возражение. Он

продолжает так:

"В речитативе, который он (Спенсер) рассматривает как естественную и

историческую ступень между речью и песней, быстрое изменение диапазона

невозможно, и этот речитатив отличается от тонов даже обыкновенной речи

именно большей монотонностью" (стр. 108).

Герней не обращает внимания на то обстоятельство, что, в то время как в

речитативе отсутствуют многие черты развитого выражения возбуждения,

все-таки две из них имеют место. Во-первых, более сильный резонанс звука, в

зависимости от более сильного сокращения голосовых связок, чем именно и

отличается речитатив от обыкновенной речи. Во-вторых, некоторое повышение

диапазона или отступление от средних тонов голоса, - черта, равным образом

предполагающая более сильное напряжение известных голосовых мускулов в

зависимости от более сильной эмоции.

Другое затруднение, создаваемое м-ром Гернеем, не имело бы, вероятно,

места, если бы он имел сведения о музыкальном темпе, который он явно считает

характерной принадлежностью всех явлений, куда, как фактор, входят душевные

явления. Так, он говорит: "В настоящее время уже нельзя предположить, что

ритмичное выражение чувства могло произойти от возбужденной речи" (стр.