Памяти ю. П. Вревской

На грязи, на вонючей сырой соломе, под навесом ветхого сарая, на скорую руку превращенного в походный военный гошпиталь, в разоренной болгарской деревушке — слишком две недели умирала она от тифа.

Она была в беспамятстве — и ни один врач даже не взглянул на нее; больные солдаты, за которыми она ухаживала, пока еще могла держаться на ногах, — поочередно поднимались с своих зараженных логовищ, чтобы поднести к ее запекшимся губам несколько капель воды в черепке разбитого горшка.

Она была молода, красива; высший свет ее знал; об ней осведомлялись даже сановники. — Дамы ей завидовали; мужчины за ней волочились... два-три человека тайно и глубоко любили ее. Жизнь ей улыбалась; но бывают улыбки хуже слез.

Нежное, кроткое сердце... и такая сила, такая жажда жертвы! — Помогать нуждающимся в помощи... она не ведала другого счастия... не ведала — и не изведала. — Всякое другое счастье прошло мимо. — Но она с этим давно помирилась — и, вся пылая огнем неугасимой веры, отдалась на служение ближним.

Какие заветные клады сохранила она там, в глубине души, в самом ее тайнике — никто не знал никогда — а теперь, конечно, не узнает.

Да и к чему? Жертва принесена... дело сделано.

Но горестно думать, что никто не сказал спасибо даже ее трупу, — хотя она сама и стыдилась и чуждалась всякого спасибо.

Пусть же не оскорбится ее милая тень этим поздним цветком, который я осмеливаюсь возложить на ее могилу!

Сентябрь 1878.

*** *** ***

Интересным фактом, свидетельствующим об интеграции культур, явился поступок Л. Толстого, который во время работы над повестью «Хаджи Мурат» послал несколько горских песен в подстрочном прозаическом переводе А. Фету. Перевод был выписан Толстым из «Сборника сведений о кавказских горцах», вып. 1 (Тифлис, 1868). Афанасий Афанасьевич Фет (1820 — 1892), один из самых оригинальных и признанных поэтов русского «золотого века», создал множество переводов мировой поэзии — из античности, из Гете и Гейне, из Байрона, Шиллера, Беранже и Мицкевича и др. Увлекался он и восточной поэзией, переводил китайских, персидских поэтов, особенно Гафиза. Кавказские мотивы заинтересовали Фета благодаря Толстому, с которым он был тесно дружен. В письме Фету Толстой сообщает: «Читал я в это время книги, о которых никто понятия не имеет, но которыми я упивался. Это сборник сведений о кавказских горцах, изданный в Тифлисе. Там предания и поэзия горцев и сокровища поэтические необычайные. Хотелось бы вам послать. Мне, читая, беспрестанно вспоминались вы». Ответ Фета: «Какая прелесть и могучая свежесть Ваши Кавказские песни…». Небольшой цикл«Песни кавказских горцев»(«Станет насыпь могилы моей просыхать»,«Ты, горячая пуля, смерть носишь с собой»,«Выйди, мать, наружу, посмотри на диво») стал прекрасным образцом не только поэтического перевода, но и перевода инонациональной поэзии в сферу русского поэтического мышления.

Основной переводческий принцип Фета — максимально возможное приближение к образной и языковой системе подлинника, к философскому духу мировосприятия, выраженного изначально в стихах, подверженных поэтическому изложению на чужом языке.

Вот толстовский текст чеченской песни, взятой им из тифлисского сборника: «Горяча ты, пуля, и несешь ты смерть — но не ты ли была моей верной рабой? Земля черная, ты покроешь меня — но не я ли тебя конем топтал? Холодна ты, смерть, но я был твоим господином. Мое тело достояние земли, мою душу примет небо!»

И вот перевод Фета:

Ты, горячая пуля, смерть носишь с собой;

Но не ты ли была моей верной рабой?

Земля черная, ты ли покроешь меня?

Не тебя ли топтал я ногами коня?

Холодна ты, о смерть, даже смерть храбреца,

Но я был властелином твоим до конца;

Свое тело в добычу земле отдаю,

Но зато небеса примут душу мою.

Всего Фет сделал перевод трех песен горцев. Вот они.

Станет насыпь могилы моей просыхать, –

И забудешь меня ты, родимая мать.

Как заглушит трава все кладбище вконец,

То заглушит и скорбь твою, старый отец.

А обсохнут глаза у сестры у моей,

Так и вылетит горе из сердца у ней.

* * *

«Выйди, мать, наружу, посмотри на диво:

Из-под снега травка проросла красиво.

Влезь-ко, мать, на крышу, глянь-ко на восток:

Из-под льда ущелья вешний вон цветок».

– «Не пробиться травке из-под груды снежной,

Изо льда ущелья цвет не виден нежный;

Никакого дива: влюблена то ты,

Так тебе на снеге чудятся цветы».

В послании «Графу Л.Н. Толстому», сопровождавшему в первой публикации «Песни кавказских горцев», Фет использует другой образ из присланных ему Толстым песен: «Догоняет на крыльях и ловит свою добычу белый ястреб. Он ловит ее и тут же клюет — сырою… Оставляет за собой Терек, переправляется на левый берег с храбрыми Гихинскими наездниками смелый Хамзат…». Но русский поэт использует параллелизм подлинника для другой идеи — поэт, как ястреб, набрасывается на сырые источники поэзии, питаясь ими и создавая из них красоту:

Так бросил мне кавказские ты песни,

В которых бьется и кипит та кровь,

Что мы зовем поэзией. — Спасибо,

Полакомил ты старого ловца!

М.Е. Салтыков-Щедрин: «Романсы Фета распевает чуть ли не вся Россия».

*************************

ЕВГЕНИЙ ЛЬВОВИЧ МАРКОВ (1835 — 1903)

Этот человек ни по рождению, ни биографически не был связан с жизнью Кавказа и Ставрополья. Его имя мы включаем в состав региональной литературы потому, что он, совершая многочисленные путешествия, побывал и на Кавказе, оставив чрезвычайно интересные очерки своих поездок и впечатлений. Он был писателем, литературным критиком и этнографом. Такое разнообразие профессиональных занятий сказалось и на путевых очерках, которые иногда превращаются в жанрово синтетическое произведение, фактографически и эмоционально увлекательное. Е.Л. Марков принадлежал к старинному дворянскому роду, проявившему себя на поприще государственной, общественной и культурной жизни. Его отец был офицером свиты Александра I, мать — дочь суворовского генерала Гана. Марков состоял в родстве с писательницей Е.А. Ган, через нее с писательницей В.П. Желиховской, философом Е.П. Блаватской. Его братья, Ростислав и Владислав, были довольно известными писателями, не оставленными вниманием современной критики. Сам Евгений Львович был автором множества публицистических статей, в частности, о педагогической школе Л. Толстого, которую считал неправильной и по убеждению отказался участвовать в толстовском эксперименте, когда тот пригласил его к сотрудничеству. Он отвергал идеи о народной почве, о народном искусстве как основании современной литературы, выступал против народников и демократов, против «поклонения мужику», считал, что народное искусство выполняет функцию «подвоза материала» для образованных сословий. Придерживался теории «свободного искусства», внепартийности критики, вел борьбу с «хандрой» в литературе, с духом «отрицания», который видел во всей русской литературе после Пушкина. Его литературно-критические статьи отличались энергичностью, афористичностью изложения мысли, строгой логикой. Однако они встречали неодобрение среди многих ведущих литераторов. Так, Н. Михайловский, известный идеолог народничества и автор многих блестящих публицистических и критических работ, осуждал Маркова за «бесстыдное» восхваление «фабриканта и землевладельца», называл его «рыцарем петушьего пера». А Ф.М. Достоевский увидел в одном из романов Маркова («Берег моря») «претензию опровергнуть пессимистов и отыскать… здоровых людей и здоровое счастье», — что значило «ничего не понимать в нашем обществе». Известный литературовед С.А. Венгеров назвал роман «экстрактом пошлейшего филистерства», А.М. Скабичевский — «приторной маниловщиной». Эта литературная борьба подчеркивает, насколько русская литература считала себя ответственной за положение человека в русской действительности. Речь шла не только о художественных достоинствах, но и о том влиянии, которое литература оказывает и должна оказывать на людей. Кроме названного романа, Е. Марков создал книги«Барчуки. Картины прошлого»,«Учебные годы старого барчука»,«Черноземные поля»,«Буржуазные идеалы»и др., в которых уважительно и благосклонно изображает героев, живущих «для себя», как требуют «законы природы», ушедших от общественной суеты в мир счастливой, здоровой семьи. Такая позиция постепенно привела автора к прославлению «борьбы человека за свое материальное благосостояние». Сегодня, очевидно, такая авторская точка зрения может найти поддержку в определенной среде. Действительно, что в ней плохого? Однако современники воспринимали ее как искусственную, ходульную, сентиментально натянутую, а главное, не соответствующую правде русской жизни. Е. Марков — безусловно, талантливый писатель, его недаром называли «Златоустом Щигровского уезда» (место рождения его — имение Александровка Щигровского уезда Курской губернии), в противовес тургеневскому «Гамлету Щигровского уезда». Но роль «благородного отца» для «умиротворения» общества редко находила поддержку в русской публике. Русская классическая литература всегда тяготела к решению больших философских проблем. Можно вспомнить здесь высказывание известного австрийского писателя Стефана Цвейга, который сравнил суть национальных литератур, сказав, что для героя Бальзака нужен титул пэра и миллионы, герой Диккенса мечтает об уютном коттедже и куче ребятишек, но ни один из героев Достоевского не мыслит своего счастья вне счастья всего человечества. Как тут не задуматься об огромных пространствах русского государства и русского ума!

Самое успешное поле литературной деятельности Е.Л. Маркова — путевые очерки, путешествия, описанные в той же живой, увлекательной манере, что и романы. «Очерки Крыма»(1872),«Очерки Кавказа»(1887),«Путешествие на Восток. Царь-град и Архипелаг. В стране фараонов»(1890),«Путешествие по Святой Земле»(1891),«Россия в Средней Азии»(т. 1 — 2, 1901),«Путешествие по Сербии и Черногории»(1903),«Путешествие по Греции»(1903). В этих произведениях нашло выражение все лучшее в мировоззрении и таланте Маркова. Здесь соединяются бытовые зарисовки, жанровые сценки, этнографические описания, публицистика, художественный пейзаж, событийное сюжетное повествование. Некоторые страницы очень напоминают повествовательную манеру В.И. Немировича-Данченко — своей цветистостью, искренним выражением авторского удивления или ужаса от увиденного. Что касается Кавказа, то подобная манера рассказывания, конечно, гармонирует с историческим, этнографическим и характерологическим материалом, иногда даже подстегивает автора к такому «марлинизму» [Tермин Белинского о метафорическом, витиеватом стиле. – Т.Ч.] — таков уж предмет, особенно в XIX веке, когда адаптация населения Кавказа к европейской культуре еще не произошла в достаточной степени. Привлекает в «Очерках Кавказа» критика насильственной русификации территории, терпимость к различным национальным и религиозным традициям, а также яркость описаний и, по словам В.В. Розанова, «редкое здравомыслие и уравновешенность», не часто встречающиеся в русской литературе.

К концу своей литературно-общественной деятельности Е. Марков стал приверженцем русофильско-славянофильской позиции, публикуясь в основом в консервативных журналах с близкой ему программой «Русская речь», «Русское обозрение», «Русский вестник», «Неделя», «Новое время», «Русь».

Приведем некоторые отрывки из «Очерков Кавказа», чтобы показать и особенности авторской манеры повествования, и умение остановить внимание на особенно выразительных эпизодах кавказской жизни, и в силу их познавательной значимости. Изображение горцев в книге Маркова подвержено влиянию очень распространенных в России того времени настроений: с одной стороны это резкая критика военного и административного начальства, нарушавшего довольно часто законы элементарной порядочности в случаях, когда дело касалось денежных потоков, связанных с кавказской войной, и потому подвергавшего русскую армию дополнительной опасности; с другой стороны — это романтизация и идеализация горцев и их вождей, которые рисовались героями, полными достоинства. Но в то же время Марков старается, как очеркист, передавать самые разные факты этой войны, не смягчая ее жестокости, бесчеловечного ожесточения горцев, лишенного порой всякой логики и движимого кровавыми законами традиций, не скрывая той напряженной ненависти, которая умножалась, питаясь сама собой. Автор выбирает самые яркие факты, создавая сильные эмоциональные контексты. Он также старается анализировать сложную политическую и социо-культурную ситуацию, о которой рассказывает.