10.6. Эксперимент и теория

Ранее мы обсуждали тезис о теоретической нагруженности наблюдения. Аналогичное положение может быть выдвинуто для соотношения между экспериментальным исследованием и его теоре­тическими предпосылками. Так, мы видели, что уже на стадии планирова­ния эксперимента ведущую роль играет общий теоретический замысел, в т.ч. как установки, задаваемые рабочей гипотезой, так и дополнитель­ные методологические теории, способствующие разработке оптимального дизайна эксперимента. Эмпирическое исследование буквально пронизано теоретическими составляющи­ми. Иными словами, теория предшествует эксперименту. Данное положение является общепринятым в современной филосо­фии и методологии науки. Однако тезис о доминировании теории над экспериментом следует понимать правильно и не абсолютизировать. Существуют множество примеров плодотворной экспериментальной деятельности, при которой ре­зультаты экспериментов первоначально интерпретировались неадекватно, что не снижало значимости самих эмпирических находок. Так, шотланд­ский физик Д.Брюстер, немало содействовавший становлению волновой теории света, сам придерживался противоположной корпускулярной ньютоновской концепции; однако это не повлияло на значение его открытий: сам он не проверял ту или иную теорию, а просто изучал оптические эффекты.

Это означает, что конкретные взаимоотношения эксперимента и тео­рии сложны и изменчивы. Следует помнить, что тезис о веду­щей роли теории был выдвинут в ходе полемики с неопозитивизмом, бла­годаря чему и возникла крайность противоположного рода. Не стоит забывать, что собственно экспериментальная часть работы исследователя тоже имеет важное самостоятельное значение. В тезисе о ведущей роли теории в эксперименте отражена прежде всего реальная ситуация в совре­менной, зрелой, высокотеоретизированной науке, например это характер­но для физики, где имеется огромный массив теоретических разработок, обширное концептуальное поле различных подходов, идей, математиче­ских структур. Однако если мы встретимся с чем-то абсолютно неизвест­ным, далеко выходящим за рамки привычных теорий, то изучение этого «чего-то» окажется на первых порах почти целиком феноменологиче­ским, не связанным никакой теорией; это будет целиком поисковое, раз­ведывательное исследование.

Таким образом, экспериментальную деятельность нельзя считать лишь лабораторным «придатком» теоретизирования.

10.7. Автономия экспериментальных практик

Тема экспериментирования как самостоятельной составляющей науч­ной деятельности стала достаточно заметной совсем недавно, к 80-90-м гг. XX в., когда стал несколько сокращаться перевес теории над эксперимен­том в философии и методологии науки. Появилось большее понимание того, что экспериментирование, экспериментальная наука в целом имеют более независимое от теорий существование, чем это представлялось в пылу антипозитивистской полемики; в последнее десятилетие выросло количество публикаций, в которых развивается тезис о том, что экс­перименты ведут свою собственную жизнь (П. Галисон, Д. Гудинг, А. Фран­клин и др.). В том числе изучается такой обделенный до недавнего вре­мени вниманием важный аспект научной деятельности, как научная аппаратура, приборы и их «собственная жизнь» в науке, а также обслу­живающие их научные практики.

Для примера укажем на получившие известность исследования Пите­ра Галисона. Ему принадлежит ряд работ, посвященных физике высоких энергий в частности существует понятие инструментальной традиции: существуют не только теоретические ис­следовательские традиции. Инструментальная традиция — это образование, живущее более долго, чем какой-либо однократный экс­перимент либо группа экспериментов, сопряженная с развертыванием какой-то определенной теории. Необходимо понять самостоятельность и сложность инструментальных практик, не смешивать их с теоретическим прогрессом науки. Теория и экспериментирование — это две различные, но взаимосвязанные субкультуры науки. Инструментальные традиции — это определенные группы навыков, связанные с использованием того или иного научного прибора или типа приборов. Значение экспериментальной деятельности многогранно: она не только подтверждает или опровергает предшествующие ей теоретиче­ские положения, но и имеет самостоятельную ценность, выступая важнейшим средством научного продвижения.