Глава 3 Гибкость

СЛОВО«ГИБКОСТЬ» (flexibility) вошло в англий­ский язык в XV веке. Изначально его значение про­исходило из простого наблюдения, что хотя дерево и гнется на ветру, его ветви всегда стремятся вернуться в первоначальное положение. Следовательно, «гибкость» - это способность дерева уступать силе и обретать себя снова; это испытание и восстановление одновременно. Идеально гибкое человеческое поведение должно иметь такой же предел прочности на разрыв - оно должно адаптироваться к изменяющимся обстоятельст­вам, но не ломаться под их воздействием. Общество сегодня ищет пути, как сокрушить зло рутины через со­здание более гибких институтов. Однако при осуществ­лении гибкости на практике концентрируются, глав­ным образом, на силах, сгибающих людей.

59

Предтечи современной философии прямо связыва­ли «гибкость» человека с его способностью ощущать мир. Так, Локк в своей работе «Опыт о человеческом разумении» писал: «Индивид есть такая сознательная думающая вещь, которая ощущает или осознает удо­вольствие и боль и которая способна быть счастливой или предаваться горю...». Юм в работе «Трактат о чело­веческой природе» утверждал: «когда я углубляюсь в то, что я называю «я сам», я всегда "спотыкаюсь" о некое особенное восприятие того или иного рода - жары или холода, света или тени, любви или ненависти, боли или удовольствия»²⁹. Эти ощущения суть следствия воздей­ствия внешнего мира, который «сгибает» индивида, словно дерево, то так, то этак. Теория моральных чувств Адама Смита также опиралась на констатацию этих внешних, меняющихся воздействий.

Философское размышление о характере тоже би­лось впоследствии над тем, чтобы найти принципы вну­тренней регуляции и самовосстановления, которые бы уберегли ощущение цельности своего «Я» от сенсорного воздействия. Однако в работах, написанных после Адама Смита и посвященных политической экономии, акцент был сделан на абсолютном изменении. Гибкость такого рода ассоциировалась с добродетелями предпринима­тельства. Следуя за Адамом Смитом, политические эко­номисты в XIX веке противопоставляли предпринима­тельскую гибкость тупой тяжеловесной устойчивости

промышленного рабочего. Джон Стюарт Милль в своей боте «принципы политической экономии» рассмат­ривал рынок как театр жизни, в равной степени опас­ный и волнующий, где торговцы выступают как арти­сты-импровизаторы.

В то время как Адам Смит был моралистом, провоз­глашавшим ценность сочувствия, политические эконо­мисты, которые последовали за ним, сосредоточива­лись на другой этической ценности. Так, например, Милль считал, что именно гибкое поведение порожда­ло личную свободу. Мы тоже все еще склонны думать, что это именно так. Мы воображаем, что открытость к переменам, адаптивность являются теми качествами характера, которые необходимы для свободного дейст­вия, ибо человеческое существо свободно именно по­тому, что способно изменяться. В наше время, однако, новая политическая экономия «предает» это стремле­ние личности к свободе. Отвращение к бюрократиче­ской рутине и поиск гибкости скорее спродуцировали новые структуры власти и контроля, чем создали усло­вия, которые бы нас освободили.

Система власти, что таится в современных формах гибкости, состоит из трех элементов - это переизобре­тение институтов, гибкая специализация продукции и концентрация власти без ее централизации. Факты, по­падающие под каждую из этих категорий, знакомы

60