3. Специфика дискурсивного обоснования правовых норм

1) Три типа практического дискурса: моральный, этико-политический и прагматический

Обоснование моральных и правовых норм опирается на разные аргументы, поскольку различается логика обсуждаемых вопросов, и соответственно используются различные типы рациональных практических дискурсов. Обсуждения моральных и правовых норм обращены к разным аудиториям. Моральные нормы обоснованы, если и только если уделяется равное внимание интересам всех тех, кто, возможно, окажется затронутым. Аудитория, к которой апеллируют в этом случае – человечество или предполагаемая республика граждан мира. При обосновании правовых норм используются не только моральные аргументы, но также и этико-политические доводы, и прагматические аргументы. При обсуждении этико-политических вопросов апелляция идет к определенному политическому сообществу, все члены которого разделяют общие традиции и ценности. Связано это с тем, что “в отличие от морали, право не регулирует контексты взаимодействия в общем, но служит как средство самоорганизации правовых сообществ, которые поддерживают себя в своем социальном окружении при конкретных исторических условиях. В результате конкретные вопросы и телеологические точки зрения включаются в право. В то время как моральные правила, нацеленные на то, что составляет равный интерес всех, выражают чистую и простую всеобщую волю, законы также выражают частную волю членов определенного правового сообщества” [35].

Отмечая, что при обосновании правовых норм используются три различные взаимопроникающие формы аргументации – моральная, этико-политическая и прагматическая, мы не можем ограничиться простым перечислением и оставить за пределами рассмотрения их характеристику. Четкое различение трех типов практического дискурса Хабермас впервые провел в лекции “О прагматическом, этическом и моральном употреблении практического разума”, прочитанной в Беркли в 1988 году [36]. Вариант этого текста на русском языке известен нашему читателю как первая московская лекция Хабермаса [37]. Самое общее определение практического разума заключается в указании на то, что он решает проблему долженствования, отвечает на вопрос: “Что я должен делать?”. Однако сам этот вопрос имеет разные смыслы, и соответственно поиск ответа на него предполагает различные формы употребления практического разума, то есть различные типы аргументов и практических дискурсов. Если мы рассматриваем проблему долженствования с точки зрения целесообразности, то практический разум используется прагматически. Подход с позиции блага предполагает этическое употребление практического разума, а с позиции справедливости – моральное.

Прагматические вопросы встают перед актором, ищущим подходящие средства для достижения целей и реализации предпочтений, которые уже даны. Например, молодой человек оценивает различные возможности действия, решая, что он должен делать для того, чтобы получить избранную им профессию. В более сложной ситуации сама цель может быть проблематичной: я знаю свои склонности и интересы, но колеблюсь в выборе одного из возможных вариантов будущей специальности. Но и в первом, и во втором случае предстоящее разумное действие актора отчасти уже предопределено его желанием. Речь идет о рациональном выборе средств при заданной цели или о рациональной оценке целей в свете определенных ценностных предпочтений. Действующий индивид осуществляет целерациональный выбор средств и ценностно-ориентированную оценку целей, опираясь на эмпирическую информацию и руководствуясь соображениями эффективности. Результатом рационального выбора является гипотетическая рекомендация, имеющая семантическую форму условного императива (то, что Кант называл гипотетическим императивом): “Если хочешь достичь х, сделай у”. Условные императивы выражают относительное долженствование и обосновываются в прагматических дискурсах. Результат этих дискурсов зависит от аргументов, которые связывают эмпирическое знание с данными предпочтениями и целями, и которые оценивают предполагаемые последствия альтернативных выборов с точки зрения эффективности.

Вопрос “Что я должен делать?” приобретает этический смысл, когда ответ на него требует прояснения самих ценностных предпочтений. Например, выбор будущей специальности затруднен для меня тем, что я толком не знаю, чем я хочу заниматься. В этом случае решению прагматического вопроса должен предшествовать поиск ответа на этические вопросы самопонимания: кто я есть и кем бы хотел быть? Чего я хочу, что есть благо для меня? Этические вопросы – это вопросы о хорошей, или не зря прожитой жизни. Это вопросы самореализации, ибо хорошей, удавшейся может быть только своя жизнь, то есть прожитая в соответствии со своими склонностями и интересами, а не по образцу навязанных извне предпочтений. Прояснение понимания самого себя, определение личной идентичности включает два компонента: дескриптивный, то есть описание себя таким, каким я себя вижу в действительности, и нормативный, представляющий идеал, к которому я хотел бы приблизиться и который определяет мой экзистенциальный проект. Выясняя, что для меня хорошо, я не только проектирую свое будущее, но и критически воссоздаю собственную жизненную историю. Я опознаю моменты преемственности, самотождествености своей личности в череде событий, составляющих мою биографию, оцениваю влияние традиций и жизненных обстоятельств на мое формирование. Определение своей идентичности является герменевтическим самопониманием, критическим самоистолкованием.

Ответ на этические вопросы носит форму безусловного императива: “Ты должен поступать так-то”. Этическое долженствование безусловно, потому что оно не зависит от каких-то целей и предпочтений, а наоборот утверждает, какие ценностные ориентации хороши для меня. Однако это долженствование не абсолютно, оно значимо для меня, но не для каждого. “То, что ты “должен” или что тебе “необходимо” поступить определенным образом, означает здесь: для тебя поступать таким образом “хорошо”, причем “хорошо” в течение долгого времени и всегда” [38]. Этическое долженствование указывает на смысл жизни для меня, для той личности, в которую сформировался я, то есть оно ориентировано на цель, абсолютную для меня, но не для других. Рекомендации подобного рода обосновываются в этических дискурсах. Результаты этих дискурсов зависят от аргументов, которые опираются на герменевтическое самоистолкование нашей истории жизни и обосновывают ценностные решения, ориентируясь на аутентичный для нас образ жизни. Хотя этические дискурсы не допускают ответа, значимого для всех, тем не менее, они являются дискурсами, поскольку используемая аргументация должна быть интерсубъективно воспроизводима и поддаваться критической оценке с точки зрения адекватности или неадекватности самоописания. Лишь при этом условии этический императив может считаться рационально обоснованным и только в этом случае можно говорить об этическом употреблении практического разума, ибо “практическим разумом мы называем способность обосновывать соответствующие императивы” [39].

В зависимости от того, идет речь о достижении индивидуального самопонимания, или о прояснении коллективной идентичности, Хабермас различает этико-экзистенциальный и этико-политический дискурсы. “Этико-политические вопросы встают перед членами сообщества, стремящимися перед лицом важных жизненных проблем прояснить свою совместную форму жизни и идеалы, которые должны формировать их общую жизнь” [40]. В случаях прояснения коллективного самопонимания особенно наглядно, что оно достигается посредством герменевтики, то есть является не только самоосознанием, а и самоистолкованием, ибо определение коллективной идентичности связано не просто с описанием интерсубъективно разделяемой формы жизни, а с критической оценкой и отбором для дальнейшего развития унаследованных традиций - отбором, который обусловлен тем, кем мы себя признали и кем мы хотели бы быть как граждане.

При обосновании правовых норм используются и прагматические, и этико-политические дискурсы. В прагматических дискурсах определяются и оцениваются коллективные цели, а также вырабатываются и отбираются программы и стратегии, подходящие для достижения этих целей. Иногда для постановки задач по достижению коллективных целей необходимо предварительное прояснение конфигурации ценностей данного политического сообщества, поскольку ценности могут ранжироваться в меняющемся порядке в зависимости от обстоятельств. В таком случае к прагматическим аргументам относительно целесообразности программ и стратегий действия добавляются этико-политические аргументы, проясняющие, что есть благо для данного сообщества. Но адекватное обоснование политических курсов и законов должно учитывать еще один аспект – аспект справедливости. Правовая норма справедлива только в том случае, если она обеспечивает регулирование нашей общей жизни в равных интересах всех. Когда обсуждаемая программа действия исследуется с точки зрения справедливости, вопрос “Что я (мы) должен (должны) делать?” приобретает моральный смысл. В противоположность этическому обсуждению, которое ориентировано на цель моей/нашей собственной хорошей, не даром прожитой жизни, моральное обсуждение требует подхода, свободного от всякого эгоцентризма или этноцентризма.

Моральные заповеди имеют семантическую форму категорических или безусловных императивов. Долженствование, выражаемое этими заповедями, не зависит ни от относительных целей, определяемых нашими предпочтениями, ни от абсолютной для нас цели хорошей, удавшейся жизни. Категорический императив требует поступать определенным образом потому, что соответствующая практика справедлива, а, следовательно, является нашим долгом. Такой долг рационально обосновывается в моральных дискурсах. В этих дискурсах результат зависит от аргументов, демонстрирующих, что оспариваемые нормы отвечают общему интересу всех, кого они затрагивают. Участники моральных дискурсов выходят за пределы горизонта жизненного мира конкретной политической общности и становятся на позицию членов неограниченного коммуникативного сообщества.