Часть II

«Что было, то и будет...»

Глава 24

«Время убивать, и время врачевать...»

Медленно выехав из неприметного двора на Красной улице, такси – уже не уютная «Победа», а новая «Волга» с оленем на капоте – свернуло налево, к набережной.

Время навигации ещё не наступило, так что машина беспрепятственно перескочила через мост Лейтенанта Шмидта и не спеша проехала дальше – через Тучков, мимо строящегося Дворца спорта – на Петроградскую.

Здесь, поплутав с четверть часа по улицам и переулкам между проспектами Большим и Щорса²⁰, такси слегка вильнуло в сторону – на трамвайные пути. Однако это нарушение правил дорожного движения осталось незамеченным. Никто не видел ни номера машины, ни того, как из неё – прямо на рельсы и как раз на повороте – был выброшен человек.

Город спал. Шёл четвёртый час ночи...

_________

Дежурство выдалось тяжёлое и подремать практически не удалось. Вначале, около десяти, привезли смешного старичка с совсем не шуточным прободением, потом, уже под утро – этого «тяжёлого».

– У него лицо – как у негра! Жуть! Глаз не видно почти, одна сплошная гематома, – рассказывала хирургическая сестра Галенька Шашкова, пока они шли в операционную. – Вначале думали: дорожное происшествие. Но при осмотре доктор Шпейзман обнаружил две колотые раны: в районе сердца и левого лёгкого. Сердце вроде не затронуто, хотя там речь о миллиметрах, а вот лёгкое повреждено. И большая потеря крови. Сразу же сообщили в милицию, конечно! А меня – за вами послали...

– Извини, Лизонька, – развёл руками Боря Шпейзман, хлопая пушистыми ресницами, – но это снова – твой клиент. И судя по всему, опять серьёзный. Примерный возраст (документов никаких): двадцать пять – тридцать. Кровь – у него, на минуточку, первая группа – уже закачивается, а то в нём её почти не осталось. Как выжил – понять не могу. Похоже, его хорошо «обработали»: на личико сейчас лучше не смотреть, тяжёлое сотрясение мозга, перелом височной кости, несколько рёбер тоже сломаны. Однако ради этих мелочей я не стал бы тебя тревожить. Как ты понимаешь, для травматолога уровня моей гениальности это – не вопросы. Но вот лёгкое... – он ткнул в рентгеновский снимок. – Взгляни – эмболией пахнет! И сердце, опять-таки...

– Два встречных удара? – проговорила Лиза, рассматривая снимки.

– Да, похоже, его пытались угробить не очень гуманно, но профессионально. После первого удара нож как бы повернули... Тем не менее, могу гарантировать, что если он зажмурится, то не от столбняка – сыворотку я ввёл ещё до рентгена.

– До сердца – каких-нибудь полсантиметра осталось! – Она мотнула головой. – А с лёгким, ты прав, надо поторопиться. Что толку вливать в него кровь, когда тут откачивать – ведро надо!

– Вот-вот, – закивал Боря. – Притом что кровь – единичка.

– Тем более...

– У больного резко участился пульс и подскочило давление! – Галя непроизвольно скривилась, переведя взгляд с приборов на опухшее, почти фиолетовое лицо. – И, кажется, он приходит в себя...

Она нагнулась к бедняге:

– Вы меня слышите?.. Нет, показалось.

Лиза взглянула на анестезиолога, внешне безучастно наблюдавшего за всем происходящим, и слегка кивнула ему.

И никто не заметил одинокой слезы, предательски скользнувшей на простыню из самого угла плотно зажмуренного сизого века...

* * *

...Он несколько раз приходил в себя и снова впадал в забытье. Но чувство самосохранения вновь пересиливало остаточное действие наркоза, буквально вырывая его из ласковых объятий сна и возвращая к грустным объективным реалиям.

Болело всё, что «умело» болеть: чугунная голова разламывалась, в висках стучало, барабанные перепонки, казалось, вот-вот лопнут. Дышалось с невероятным трудом – каждый вдох и выдох попросту бил в грудь и, пересчитав все рёбра, отдавал нокаутным ударом под левую лопатку.

Однако всё это было «ничем» в сравнении с главной, мучительной, выворачивающей наизнанку болью – осознанием того, кому обязан он своим нынешним «воскрешением»! Его могли резать уже без всякого наркоза после того как он услышал её голос. А она... Она не узнала его – ни там, в операционной, ни здесь, когда заглянула проведать пациента перед уходом домой, а «пациент» этот, притворясь спящим, изо всех сил старался не моргнуть. Хотя он, наверное, и сам не узнал бы себя теперешнего, доведись ему взглянуть в зеркало.

«Всё!» – приказал он себе, мобилизуя волю и концентрируясь – совсем, как на ринге. Он твёрдо решил не замечать боли и следовать своему старому доброму правилу: «попытаться получить удовольствие, не расслабляясь».

В конце концов всё не так плохо! Он ведь запросто мог лежать сейчас не здесь, в этом самом БИТе (идиотское название, придуманное для кроватки, завешенной простынями!), а несколькими этажами ниже – в более прохладном помещении с ещё более противным названием. Интересно, если БИТ – это «бокс интенсивной терапии», то как расшифровывается МОРГ? «Место освидетельствования и распределения гробов»? Не смешно.

«Итак, мозги включены, прикинем, что почём.

“Насекомыш“, понятно, не успокоится, пока не убедится в окончательном и бесповоротном переходе моём из количества в качество. Это – естественно для его богомольей натуры. Впрочем, я ведь тоже не сумею почувствовать себя стопроцентно здоровым, пока его не кремируют... Желательно – живым, – добавил он после очередного неудачного вздоха. – Но пока он ведёт в счёте. Интересно, как он накажет – если уже не наказал – этого дурика, когда узнает, что тот меня не оприходовал до конца? – Он усмехнулся про себя. – Вопрос риторический. Царствие ему небесное! Ладно, это всё – пыль. Вернёмся к главному: узнать, где я, для Богомола – не проблема. Особенно если он привлечёт к поиску – а он обязательно это сделает – своего ментовского Трояна. Так что особо задерживаться здесь мне, пожалуй, не следует. Съехать нужно по-английски и самое позднее – к вечеру. Дабы не оказаться под утро в том самом холодильнике...»

* * *

Богомол чуть наклонился, приблизив губы почти к самому его уху:

– Ты чего-то не понял, корешок. – Голос звучал тихо, вкрадчиво, почти нежно. Он вообще никогда не повышал голоса, справедливо полагая, что – при желании – всегда можно расслышать и шёпот. Особенно если этот шёпот – его. – Мне совсем неинтересно, почему ты его – не начисто.²¹ Вполне достаточно простой констатации этого грустного факта.

Богомол распрямился, не пряча больше холодно-презрительного взгляда.

– Надеюсь, тебе не нужно объяснять, что за такие накладки отвечать надо?

Он не успел произнести ни слова. Стоявший позади Кореец – в отличие от него – рассчитал удар: ступер ²² вошёл под углом – под лопатку, прямо в сердце.

– Ты запомнил, куда определили недобитка? – спокойно спросил Богомол мокродела, даже не взглянув на распластавшееся на полу тело.

– На Петроградскую, ты говорил.

– Точнее.

– А, дык, Большой, сто. На хирургии – для тех, что, ну, вглушняк выстречились²³ .

– Значит, наведаешься туда в ночи – для моего полного спокойствия...

* * *

Сидевший за рулём «Москвича» огромный «азиат» довольно резко притормозил у светофора на подъезде к Австрийской площади. Молниеносная боль не пронзила даже, а как бы разрубила тело: одним махом – на несколько частей.

– Втолкуй своему джину: не дрова везёт! – процедил он через силу.

– Дрова? Что за дрова? – почти по-детски непосредственно переспросил Костя Муслим, как мог поддерживавший его, полуобняв за плечи. Однако уже через пару секунд уразумел, о чём речь, и стальным тоном бросил водителю:

– Жаныш, поаккуратней давай. Особенно, когда тормозишь.

После чего вновь наклонился к нему, чтобы тихо, словно извиняясь, сообщить:

– Этот «джин», между прочим, тебя на руках из больницы вынес.

– Да помню, помню... – скрипнул он зубами, чувствуя, как под одеждой набухают бинты. – Надеюсь, не для того, чтобы теперь угробить? – И не совладав с гримасой, но проглотив стон, поинтересовался: – Скажи лучше, студент, куда мы?..

– Да здесь уже совсем близко.

«Совсем близко» – по соседству с татарской мечетью – находилась квартира самого Муслима.

– Нет-нет, к тебе нельзя, – встрепенулся он и на сей раз не удержался от непроизвольного глухого рыка. – Мне сейчас не нора, мне железобетонный бункер нужен.

– Врач тебе нужен... Не дёргайся, – флегматично успокоил его Костя. – Разве я сказал, что мы ко мне едем? Тут рядом квартира есть – не хуже любого бункера. Кроме меня да вот его, – кивнул он на азита, – ни одна душа про неё ещё не знает. Четыре комнаты всего. Три из них под бронью – хозяева всем скопом семейным на Север подались, на заработки. Смежные две даже запирать не стали, да и от третьей ключ соседке оставили – цветы поливать, за чистотой следить. Старуха аккуратная, толковая, опять же деньги любит. Так что я, можно сказать, через неё на их бронь свою броню наложил – под запасную «гостиницу» для курьеров. Вот там пока твой «тихий» госпиталь и организуем. Врачей – проверенных и надёжных – у нас, сам знаешь, целых два. Жаныш привезёт...

– Ага. Сразу обоих. Чтобы засветиться сходу и наверняка, да? – перебил он. – Скажи лучше, где эта хата находится?

– Да вот-вот – на улице братьев Васильевых! А насчёт «засветиться»...

Он опять недослушал:

– Значит решаем так, Костик. Сейчас сворачиваем и едем в «номера» для твоих гонцов. Туда же пусть доставит, – ткнул он взглядом в спину великана, – любого из эскулапов. Только одного.

– А если ночью участковый с дружинниками явится проверить расселённый дом? Такое было уже.

– А кто тебе сказал, что я там ночевать собираюсь? Не дёргайся, – чуть скривив губы, передразнил он. – Попозже вечером переберёмся сюда, к старухе.

– Сегодня – ладно. А завтра или послезавтра? – не унимался Муслим. – Извини, но выглядишь ты... не на один день лечения. Значит и врачебная помощь должна быть достаточно регулярной: перевязки там, уколы опять же...

– Ну не зря же Монгол тебе этот «Москвич» подарил. Вот и попользуемся. До Ординарной всей езды десять минут. И то – с учётом красных светофоров...

– Что, каждый день?

Прежде чем ответить, он невесело ухмыльнулся про себя (знать бы, сколько тех дней в запасе!) и непроизвольно прикрыл и без того плохо различимые глаза.

– За все дни не скажу, Муслимчик. Но в самые ближайшие ещё попрошу тебя заманить туда ко мне одну докторшу. Ту, которая меня штопала...