Главы 56-57 и снова настало утро...

До семи часов оставался воз времени – почти сорок минут. Круглов припарковал машину на обычном, «своём» месте и решил зайти в круглосуточное кафе на углу по соседству.

Когда он уходил, Светка досматривала последний сон, чем Олег и не преминул воспользоваться. Жена всю жизнь боролась с его, мягко говоря, негативным отношением к завтраку. «Кофе – не еда!» Этот девиз давно был выбит аршинными буквами на скрижалях их семейной истории. Но он-то как раз придерживался диаметрального мнения. Беда только (Олег улыбнулся), ни в кафе, ни даже дома не попьёшь такого кофейку, как у Саныча. Одно слово – волшебник.

Далёкий во всех отношениях от его дел и забот, да что там – почти марсианин, с которым они не виделись двадцать лет, – он за пару дней решил почти неразрешимую проблему! Так, походя, «между прочим»... Более того, Саныч сумел сразу распознать опасность и предостеречь от неё его – профессионала, умудрившегося не заметить эту опасность, не разглядеть врага! Даже сейчас всё это до конца не укладывалось в сознании... А Агата, железобетонное спокойствие которой самого Мишку лишило дара речи?!

Ладно, хватит петь дифирамбы, пусть даже заслуженные. Тем более ни Саныч, ни Агата их всё равно не слышат.

Олег допил кофе и взглянул на часы: 6.46. Пора к бате. Он вдруг испытал неловкость. Точнее – угрызение совести. В круговороте последних часов – посещение церквей и магазинов, встреча и разговор с Озеровым, поездка со Свинцовым к Агате – мысли о нездоровье Кривошеина и его странном поведении после смерти сына во время их вчерашней встречи отступили куда-то на задний, «затенённый» план.

Олег невольно ускорил шаг, почувствовав жгучее, почти детское желание поскорее увидеть батю, порадовать накопившимися добрыми новостями, просто дать понять, как он по-сыновьи любит и уважает его...

Уже у входа в Управление он почти столкнулся с полковником Кирюхиным – многолетним другом Кривошеина.

– Доброе утро, Ян Осипович!

– Здравствуй, Олег. Что это ты в такую рань?

Круглов не сразу заметил мрачную сосредоточенность в глазах главного судмедэксперта.

– Меня-то к семи часам начальство «на ковёр» вызвало, – попытался отшутиться он, открывая тяжёлую дверь. – А вот почему вы...

Он осёкся: в мгновенье изменившееся лицо пожилого полковника, казалось, свело судорогой.

– Скорее! – только и сумел сдавленно прохрипеть он.

Олег не помнил, как проскочил пост, взлетел по лестнице, пронёсся по коридору, ворвался в приёмную, рванул дверь кабинета и... застыл на пороге. Эти мгновения, секунды или минуты просто выпали из его жизни. Он очнулся лишь когда почувствовал, как запыхавшийся Кирюхин толкает его в спину, пытаясь втиснуться в дверной проём.

Начальник Регионального управления по борьбе с организованной преступностью, генерал-майор милиции Иван Фёдорович Кривошеин, батя – в парадном кителе, но без наград – сидел на своём обычном месте за столом. Откинувшись в кресле и устало свесив голову набок, он с лёгкой улыбкой смотрел на вошедших – двоих, которых только и хотел увидеть здесь в эту минуту.

Он рассчитал всё верно. Несмотря на работающий кондиционер, в воздухе ещё можно было уловить специфический запах порохового газа...

Главный судмедэксперт Кирюхин, с окаменевшим лицом, констатировал смерть, наступившую не более получаса назад в результате выстрела в сердце.

* * *

– Что ещё? – глухо спросил Белый, не отрывая головы от подушки и не желая просыпаться окончательно.

– Арнольд приехал, – извиняющимся тоном ответил Лось, заглядывая в спальню из-за приоткрытой двери.

– Ладно. – Со сна голос Светловидова звучал непривычно хрипло. – Сейчас иду.

– В библиотеку?

– В кабинет!

Мотнув головой, Лось бесшумно удалился.

Белый нехотя встал, прошёл в ванную, а пять минут спустя, в пижонском шёлковом кимоно с драконом на спине, вышел оттуда, с другой стороны – прямо к себе в кабинет. Здесь его уже ждал ранний гость.

– Привет, Арнольд!

– С добрым утром, – довольно хмуро отозвался тот. – Значит, насчёт Барона – правда?

– Да, – грустно вздохнул Белый. – Теперь вот Лось «пасёт» твоё место.

Он уколол Арнольда взглядом и, закурив, без всякого перехода спросил:

– Что долго не появлялся? Новости копил?

– Я теперь, похоже, вообще исчезну на время.

– Что так?

– Съезжаем мы с лазарета. Гренадер в какой-то деревушке избушку надыбал. Где именно – только он знает. Не хочет Монах зажмуриться на здешней шконке.

– Это он после посещения гадалки решил? Кстати, не забудь адрес бабушки оставить. Мне у неё тоже побывать не мешает.

– Где-то в районе Пушкина. Точнее пока сказать не могу. Он туда, опять же, с Гренадером ездил. Да и не гадалка она – знахарка. – Арнольд криво усмехнулся. – Травами лечит да заговорами. Гренадер говорит, огорчила она их до невозможности и посоветовала на природу выехать. Вроде как сказала, что в больнице помирать не следует. Так что вот, отбываем. Теперь, по всему видать, уже до конца...

– А как же Барон мне рассказывал, что Монах ищет кого-то, завалить хочет?

– Сейчас вроде об этом базара нет. Он же нынче, считай, сам почти и не ходит уже. Если до конца месяца дотянет, то разве только на ладан подышать. Думаю, он и в деревню забраться решил, чтоб его не видел больше никто. Зрелище не из приятных, по правде сказать. Врачи и то удивляются.

– А сход? Ты же несколько дней назад его письмо привозил.

– Теперь у него новый шиз, он другую маляву сочиняет: раз, мол, нынче не успели, предлагает выждать сорок дней после того, как...

– Сентиментальным становится дедок. – В голосе Белого слышалось явное удовлетворение. – Что ж, воля умирающего – закон для живых.

Он тщательно – не как обычно – загасил сигарету, после чего негромко спросил:

– Смотрящим-то Честер, надо полагать, в городе остаётся со всей «бухгалтерией»?

– Честер. Общак есть общак...

– Ладно, дружок, – ласково проговорил Светловидов. – Езжай в деревню, дыши воздухом. Тебе есть куда вернуться.

И добавил – уже после того, как Арнольд направился к двери:

– Не забудь на похороны позвать!

– Не забуду, – обернулся тот и, кивнув головой, слегка улыбнулся.

Белый, естественно, не видел, как эта улыбка моментально растаяла, едва закрылась дверь.

– Будут тебе похороны, подснежник! ⁵³

По лицу Арнольда пробежала гримаса брезгливости...

* * *

Траурные мероприятия, связанные с похоронами генерала Кривошеина, начались для Олега задолго до непосредственно похорон. Он не счёл возможным допустить, чтобы это поручили хозяйственному отделу Управления, и написал рапорт на имя полковника Сыромятникова (первого зама начальника РУБОП) с просьбой возложить эти грустные обязанности на него. Уже часа через три тот неожиданно пригласил его к себе.

– Ты немного опоздал с рапортом, Олег, – сказал он, когда Круглов вошёл в кабинет.

– Но Анатолий Михайлович…

– Никогда не спешите вступать в пререкания с начальством, пока оно не выскажется до конца, – устало перебил его генерал Морозов, возникший на пороге комнаты отдыха. – Может, окажется, что спорить и необходимости особой не было.

Хотя Круглов знал об экстренном визите заместителя начальника Главка, прилетевшего накануне из Москвы, встретить его сейчас здесь он не ожидал.

– С вашего разрешения, я вас оставлю, товарищ генерал.

Внешне голос Сыромятникова звучал довольно спокойно.

– Конечно, Анатолий Михайлович, занимайтесь своими делами, – кивнул Морозов и, едва тот вышел, вновь обратился к Олегу: – Проходите, садитесь.

Круглов опустился на один из стульев за большим столом, буквой «т» примыкавшим к столу Сыромятникова.

– Что, прикажешь мне надрываться? – невесело усмехнулся генерал, ненароком перейдя на ты, и указал на передний стул. – Сюда садись.

Во время оперативных совещаний в кабинете Кривошеина на этом месте всегда сидел как раз полковник Сыромятников. Помедлив мгновенье, Олег пересел.

– Да, – просто и грустно вздохнул Морозов, – вот такая она, беда...

Немного помолчав, он вдруг снова направился в соседнюю комнату и вернулся оттуда с бутылкой коньяка и двумя рюмками. Олег вновь поднялся, пребывая в некотором недоумении.

Налив коньяк, генерал взглянул Круглову в глаза и молча протянул рюмку. Они выпили.

– А теперь садись и не вскакивай как попка. Не до субординации сейчас.

Олег опять опустился на стул. Генерал удовлетворённо кивнул и медленно прошёлся по кабинету – совсем как батя. Круглов проводил его выжидающим взглядом.

– Для расследования обстоятельств смерти генерала Кривошеина, – начал, наконец, Морозов, – создана специальная комиссия. Ты также включён в её состав. Предварительное заключение уже готово. Там сказано, что причиной... трагедии стало огромное нервное переутомление Ивана Фёдоровича и тяжёлый психический стресс, явившийся следствием внезапной смерти его сына, умершего накануне от острой сердечной недостаточности. Кстати, его тело тоже пока в морге. Родных и близких – никого... Так что придётся и этот вопрос решать.

– Он же был приёмным сыном. Иван Фёдорович хотел после кремации подхоронить его урну в могилу родного отца.

– Да-да, я знаю… Бовкун… В общем, я уже распорядился. Деньги на это включены дополнительным пунктом в общую смету расходов на похороны Ивана Фёдоровича.

Генерал остановился около Олега и положил руку ему на плечо.

– Я так подробно всё вам объясняю, – неожиданно опять перешёл он на «вы», – именно потому, что мы с Анатолием Михайловичем ещё до получения рапорта решили поручить именно вам подготовку и проведение похорон генерала Кривошеина.

– Извините, товарищ генерал, я не знал…

– Приказ был подписан утром, – не дал ему договорить тот. – Но вас с ним не ознакомили сразу потому, что он – не единственный. Вас так и так пригласили бы сегодня… Вот, – он подошёл к столу и, взяв несколько листов, вернулся к Круглову, – приказ министра о досрочном присвоении вам очередного звания. Поздравляю, полковник…

Олег встал и молча пожал протянутую генералом руку.

– А это, – продолжил Морозов, – ещё два приказа по вашу душу. Поскольку полковник Сыромятников переходит заместителем начальника ГУВД, вы назначаетесь на должность заместителя начальника РУБОП...

Генерал грустно взглянул на оторопевшего Олега:

– Таково пожелание Ивана Фёдоровича, мы с ним давно уже всё обговорили. Ждали только этого приказа, твоих новых погон. И надо же, как всё один к одному… Да... А поскольку главная обязанность заместителя замещать, последний приказ – о назначении вас исполняющим обязанности. Я понимаю, насколько это всё... тяжеловесно, однако, обстоятельства вынуждают, полковник. Руководство, конечно, сделает всё возможное, но найти замену генералу Кривошеину – вопрос, который не решается в один день...

* * *

Монах сам не сразу уловил, как оно так получилось. Никому и никогда не позволил бы он разговаривать с собой в подобном тоне. Да и кто бы решился? А тут – подишь ты!..

Видно и впрямь была в этой относительно ещё молодой, но такой уже большой, такой... основательной женщине некая неуловимая тайна, загадка. Нечто, изначально подразумевающее дистанцию вытянутой руки и право говорить с любым пусть не свысока – всё равно не на равных.

Так при второй их встрече в ответ на его приветствие Агата сверкнула стёклами очков:

– Как прикажете вас понимать?

– В каком смысле? – уставился на неё Монах, «слегка, но искренно недоумевая».

– В самом прямом. По-моему, мы условились: на время нашей работы не то чтобы выпивать – от курения желательно воздерживаться. А вы?

– А я и воздерживаюсь. – Он мрачно хмыкнул. – Ещё как! Только если...

Агата не дослушала.

– Не надо спекуляций! Это ваш выбор. Поэтому или вы чётко и очень точно всё выполняете, или мы даже начинать не будем.

И, сменив интонацию, – как бы вскользь, словно про себя – обронила в заключение:

– Хватит с меня вашего друга. Он как раз пытался установить свои «правила»...

– Хм, однако! – откликнулся Монах совсем деревянным голосом. – Звучит довольно зловеще. Не знаю даже, как ваши слова расценить.

– Да никак. – Агата и бровью не повела. – Не слова мои расценивать или оценивать нужно, а дело делать... Поскольку, – выждав мгновение, абсолютно спокойно так, почти по-домашнему добавила она, – следующее полнолуние может ведь и выборочным стать. Ну то есть не для всех.

Верилось ли ему, что она «поколдует» и остановит рак за три шага до финиша?

Идиотский вопрос.

Он всегда добивался своего. Всю жизнь. И на краю могилы также не собирался отступать от этого главного правила, установленного для себя ещё в ранней юности.

Красиво прожитую жизнь обязательно должна венчать достойная смерть. Потому как истинной красоты без достоинства не бывает в принципе. И наоборот...

Владимир Алексеевич вообще был убеждён, что дожил до старости исключительно благодаря тому, что все и всегда знали заранее: он скорее умрёт, чем отступит или уступит. Умрёт или – что гораздо вероятнее – убьёт.

Однако, забрав несчётное количество чужих жизней, Монах, как ни удивительно, утратил ощущение ценности собственной. И если не торопился расстаться с нею теперь, то отнюдь не из страха перед смертью как таковой – за несколько десятилетий они (он и смерть) попритёрлись друг к дружке. По большому счёту здесь его давно ничто не держало.

Почти ничто.

За единственным исключением, пожалуй.

Только признаться в том он не мог даже своей собеседнице. Или вернее, именно ей не мог открыться прежде всего.

Поэтому когда во время того их разговора Агата как-то неожиданно просто спросила: «А зачем тогда, собственно..?», он поначалу где-то слегка растерялся.

– Это всё от безбожия, – спокойно, в обычной своей манере констатировала она. – Если вы и теперь его в себе не преодолеете, нам с вами не добиться успеха. Обращаться с просьбой – да ещё с подобной просьбой! – к Тому, в существование кого не веришь, то есть к тому, кого, по-твоему, не существует, мягко говоря, не очень логично. А если выражаться не столь дипломатично, то... сильно смахивает на «клинику». Вам так не кажется?

Агата ещё не закончила, а у него уже готов был ответ.

– Вообще-то, с просьбой я обратился – хотя и этот факт не бесспорен – к вам, конкретно. И деньги – вполне конкретные – я плачу за работу опять же вам, а не...

Она прервала его шумным, демонстративно тяжёлым вздохом, больше смахивающим на рык:

– Вы сейчас снова очень напоминаете своего покойного друга. Правда, в отличие от него, пока ничего не заплатили, кроме аванса. Нет? Кроме того, ответьте не мне даже – себе! – на несколько несложных вопросов. К примеру, вы отказались от операции, потому что врач прямо сказал, что шансов практически нет. А если допустить, что один шанс из тысячи или из миллиона был и вы согласились. Операцию провели бы абсолютно бесплатно? Или с вас бы не взяли подписки на случай её «неблагоприятного исхода»? Странно даже, что мне приходится объяснять вам такие элементарные, очевидные вещи. Не врач решает жить ли больному. И не больной выбирает себе врача. Хотя внешне чаще всего всё выглядит именно так. Однако только если это угодно Богу, пациент и лекарь находят друг друга. Я говорю «лекарь», потому что подразумеваю уже не только медика. И повторяю для плохо слышащих: врачевание невозможно без покаяния, а покаяние немыслимо без Веры...

Словно в качестве дополнительного аргумента Монах тут же уловил резкий укол боли (хотя и сумел не подать виду). Он поспешил вновь перевести стрелки своего внимания на эту бальзаковского возраста женщину, которая вполне годилась ему в дочери.

Как она умудрялась сочетать в себе такие взаимоисключающие свойства как острый ум (который захочешь не спрячешь) и невероятную, почти детскую наивность?! Как могла проповедовать Божье, призывать к покаянию и в то же время называть себя ведьмой?!

–...Вы должны переосмыслить, по сути дела, всю свою жизнь. – Голос Агаты звучал как бы в параллели с его внутренним голосом. – Вспомнить всё. До самого донца. В человеческой жизни не бывает мелочей. Тем более в вашей биографии...

«Вспомнить всё! Шутишь, милая? И кого ты собралась вразумлять да наставлять на путь истинный? – усмехнулся он про себя. – Зряшные попытки. «Белая кость»⁵⁴ и в земле не темнеет. Нет, не затем я к тебе пришёл.»

Для него, конченого безбожника, всё это действительно оказалось делом непростым. Слишком много суеты.

«А ну как «фокус» не получится? Перед самим собой неловко не будет?» – задался он вопросом.

И сам себе ответил: «Не будет. Не успеется.»