Глава 29 «Время искать, и время терять...»

« Гражданин прокурор!

Очень просим вас отнистись к этому письму внимательно и востановить попраную справидливость. Сами мы никово не защищаем и не просим не для ково никаких послаблений. Пусть каждый отвечает за то што он натворил. И тюрьма бывает идёт на пользу. Но разве справидливо когда на тово у ково и своих грехов – ложкой ешь сваливают чужую вину только потому што у нево нет денег заплатить кому надо? Поэтому сообщаем вам доподлиные сведенья што мать Петра Клещова, который сидит в «Крестах», заплатила большие деньги маёру милиции Кривошеину. И сделала это похитрому через сберкассу. А сама бы она этова не смогла сделать ни в жизнь. Значит за Клещова заплатил пахан. А почему имено за него, чем другие хуже? Почему кто-то должен за другова дополнительный срок на нарах парица и баланду хлебать? Разве это справидливо? Снова просим вас отнистись к этому письму внимательно потому как это правда. А не подписываемся только потому што пахана боимся.»

Ерохин в третий или четвёртый раз перечитал послание. Поразмышляв затем ещё минут несколько, он, очевидно, принял решение и нажал на одну из кнопок.

– Слушаю, Нил Петрович, – раздался голос помощника.

– Пригласите ко мне Кондрашова.

Через пять минут старший следователь прокуратуры Антон Кондрашов вошёл в кабинет прокурора города.

– Вызывали, Нил Петрович?

– Вот, ознакомьтесь, Антон Викторович. Присаживайтесь...

– Анонимка, – поморщился Кондрашов, повертев письмо в руках. Тем не менее сел за стол и пробежал текст глазами. Затем, уже с заметно изменившимся выражением лица, прочитал письмо более внимательно, взял в руки конверт, изучил штемпель и лишь после этого серьёзно взглянул на Ерохина.

– Что скажете? – спросил тот.

– Да что тут сказать? Анонимка – анонимка и есть, Нил Петрович. По всей видимости, майор Кривошеин кому-то крепко поперёк горла встал!

– Н-да, – покивал прокурор, забыв улыбнуться. – Всем известно, что анонимка – штука пахучая. И кто-то может позволить себе её не нюхать. – Он поднял глаза на сидящего рядом следователя. – А мы обязаны! Обязаны, дорогой Антон Викторович...

* * *

Кривошеин снял трубку служебного телефона. Звонили из приёмной:

– Иван Фёдорович, комиссар ждёт вас.

– Спасибо.

Да, – в который раз подумал он, идя по коридорам Управления, – повезло им с «командиром». Вот уж действительно человек на своём месте. Правильно сказал когда-то Сизов ³⁰ : «С такими людьми не только в разведку, но и – в атаку!»

– Садись, Иван, – не здороваясь, грозно насупился Соловьёв. – Я тебя, сидя, песочить буду. – Он взял в руки рапорт, который Кривошеин оставил утром у его помощника. – Такие, с позволения сказать, документы лично приносят, а не передают через секретаря. Ты бы мне его ещё по почте послал!

– Вас не было, товарищ комиссар. Поэтому я загрифовал, запечатал и попросил срочно вручить...

– Ладно, – перебил Соловьёв, – садись и давай ближе к делу. В первую очередь меня интересует, как ты догадываешься, наличие внутреннего врага. Для подключения Селиванова и начала расследования необходима хоть какая-то объективная информация. Мы не можем основываться только на сообщении, полученном таким путём от подобного «доброжелателя». Не тебе объяснять, чего от них можно ожидать, особенно в экстраординарной ситуации.

– Я абсолютно убеждён, товарищ комиссар, что это, к сожалению, правда.

Иван опустил глаза и тихо добавил:

– Только совсем не уверен, что нужно подключать людей Селиванова...

Он запнулся, однако тут же вновь взглянул на Соловьёва и договорил:

– Думаю, я сумею это сделать сам.

– Как тебя понимать?

– В двух словах не ответишь. С вашего разрешения, товарищ комиссар, я – по порядку. Дело в том, что этот Монах не только досконально, изнутри знает всю кухню, точнее – бандитскую систему Колчина. Он сам, так сказать, в стратегическом плане превосходит его. Именно поэтому тот и решил от него избавиться. И именно поэтому Монах сумел выжить. Он, как шахматист, постоянно просчитывает следующие ходы противника и опережает его, нанося упреждающий удар. Судите сами. Очевидно, он заранее как-то подстраховался от того, чтобы Богомол убил его сразу, – не случайно его предварительно так основательно «обрабатывали». Далее – больница, откуда он, едва придя в себя, сбегает, несмотря на реальную угрозу смерти от ран и разных послеоперационных осложнений. Однако Монах идёт на это, потому что заведомо уверен, что Богомол его там отыщет. Как показали дальнейшие события, он был абсолютно прав и успел убрать голову буквально из-под топора. Но даже в этой экстремальной ситуации опять нашёл возможность нанести встречный удар, суть и значение которого мы не смогли сразу оценить и понять до конца.

Иван сделал паузу.

– В отличие от Колчина, именем которого он назвался, – тихо продолжил Соловьёв.

– Точно так, товарищ комиссар. Мы поняли, о чём он уведомляет Богомола, но не разглядели информации, адресованной нам, которую, как вы говорите, по почте не пошлёшь. И для того чтобы сориентировать нас окончательно и конкретно, он вынужден был пойти на этот неожиданный и рискованный шаг... с моей женой. Поэтому я и утверждаю, что в данном случае мы просто не можем ему не верить. Да и косвенное подтверждение налицо: найти в течение нескольких часов в одной из городских больниц неизвестного с криминальными ранениями реально только по нашим каналам. И вот теперь я подошёл к ответу на ваш вопрос о внутреннем враге...

– Ты считаешь, это – один из твоих людей, – помог ему комиссар.

– Так точно, – просто ответил Кривошеин.

* * *

С тяжёлым сердцем шёл Кондрашов на доклад к прокурору.

Последние дни он занимался исключительно этой злосчастной анонимкой. Зная Кривошеина не один год, он ни минуты не сомневался в его невиновности. Так что о бесстрастности говорить не приходилось. И чем больше набиралось данных, подтверждающих сведения, сообщённые в письме, тем сильнее становилось желание их опровергнуть. Однако ему так и не удалось состыковать это субъективное желание с объективной возможностью. А чувства и эмоции к делу не подшивались.

Ерохину хватило одного взгляда, чтобы всё понять по выражению лица следователя.

– Присаживайтесь, Антон Викторович, – сухо произнёс он.

– Прежде чем доложить результаты, Нил Петрович, – Кондрашов остался стоять, – хочу ещё раз повторить: я совершенно убеждён в том, что это всё – гнусная провокация в отношении майора Кривошеина.

– Дорогой Антон Викторович, – голос прокурора зазвучал ровно и как-то безынтонационно, – мы с вами не в судебном заседании. Давайте поэтому оставим пафос, а заодно и патетику, и обратимся к конкретным фактам, которые вам удалось установить в результате предварительной проверки поступившей к нам информации. Сразу добавлю: как человек я не менее вас презираю источники подобного рода, а как прокурор не случайно дал это поручение именно вам, поскольку мне известно ваше высокое мнение о майоре Кривошеине. Так что, пожалуйста, садитесь и – я вас внимательно слушаю.

– Начну с того, что у Кривошеина вообще нет и никогда не было сберкнижки. Однако у его жены открыт счёт в сберкассе недалеко от дома. Именно на этот счёт восьмого апреля и были переведены пресловутые деньги в сумме трёх тысяч рублей, и перевела их действительно Дарья Степановна Клещёва, сын которой – один из активных членов разгромленной банды Макарова-Кабана – помещён в «Кресты». Банда эта, как известно, являлась основой преступной группы Колчина-Богомола, которая сейчас как раз и находится в разработке у специального подразделения, возглавляемого Кривошеиным.

– А где работает эта «богатая» мама?

– До недавнего времени она, уже будучи пенсионеркой, работала уборщицей в кинотеатре «Великан». Около года назад по состоянию здоровья уволилась. Согласно её показаниям, седьмого апреля к ней пришёл некий Петин друг, передал привет от сына и – вместе с номером счёта – наказ срочно перевести на этот счёт озвученную сумму. Он сказал, что сын сумел договориться со следователем, и тот обещал его выпустить.

– Понятно. И уборщица-пенсионерка побежала с утра пораньше в сберкассу.

– Почти. Только предварительно отвезла в ювелирный комиссионный на Рубинштейна «семейные реликвии» – бриллиантовую брошь и кольцо. Причём квитанцию из комиссионки она «догадалась» принести с собой на допрос. К этому должен ещё добавить, что, согласно внутритюремной агентурно-оперативной информации, Клещёв, вернувшись седьмого апреля с очередного допроса, сообщил, по секрету, двум сокамерникам, что надеется скоро выйти.

– А кто его допрашивал в этот день, вы не знаете?

– Знаю, Нил Петрович, – вздохнул Кондрашов. – Сам я, конечно, не стал пока, но... Попросил Водопьянова полистать дело, в порядке прокурорского надзора. Седьмого апреля Клещёв был на допросе у следователя Астахова и настоял на конфиденциальной встрече с майором Кривошеиным, заявив, что у него к начальнику есть «важный разговор». Однако, согласно протокольной записи, он всего лишь просил Кривошеина о внеочередном свидании с матерью.

– Согласно протокольной записи, сделанной кем?

– Кривошеиным, разумеется, – тихо ответил Кондрашов.

– Понятно, – глядя ему в глаза, спокойно проговорил Ерохин. – У вас всё, Антон Викторович?

– Не совсем. Я показал письмо экспертам. Они считают, что и стиль, и грамматика послания определённо носят искусственный характер. Вот заключение. Кроме того, на штемпеле – дата отправления: «Восьмое апреля». То есть самый день, когда только были переведены деньги. Всё это косвенно свидетельствует о продуманной, хотя и спешной акции по дискредитации майора Кривошеина. И ещё одна деталь. Ни он, ни его жена, по всей видимости, до сих пор вообще не знают об этих деньгах. Согласно документам, Елизавета Андреевна Кривошеина в последний раз сняла со своего лицевого счёта сумму в сто тридцать рублей как раз накануне, седьмого апреля, и больше в сберкассе не появлялась. В данной ситуации, Нил Петрович, было бы логично и правильно подождать, пока она узнает и скажет мужу, что на её счёт переведена такая сумма.

Кондрашов умолк и выжидательно взглянул на прокурора, лицо которого оставалось непроницаемо-бесстрастным.

И таким же, ничего не выражающим тоном Ерохин проговорил:

– Благодарю за добросовестную работу, Антон Викторович. Может быть, вы и правы. У меня к вам только маленький вопрос напоследок: как и откуда преступники могли узнать номер лицевого счёта Кривошеиной? И почему вы так уверены, что седьмого апреля она именно снимала деньги, а, к примеру, не проверяла таким образом поступление на этот счёт трёх тысяч?

Не получив сразу ответа, он поспешил добавить:

– Впрочем, это детали. Отчёт со всеми документами оставьте, пожалуйста, у меня и возвращайтесь к своим делам. У вас, думаю, за эти дни их поднакопилось немало...

Уже через десять минут после ухода Кондрашова Ерохин вызвал следователя по особо важным делам Пикалёва:

– Внимательно ознакомься с этими документами, Александр Николаевич, и возбуждай дело. Сегодняшним числом. В восемь утра придёшь ко мне за санкцией.