209

От автора.

Предложенная вниманию читателя работа была написана в 1985 - 1989 гг. Первая ее часть - "Театр в культурной жизни России в годы Первой Миро­вой войны" - была издана в ГИТИСе в 1987 г. В октябре 1989 года была закончена вторая часть - "Театральная жизнь России от Февраля к Октябрю". Должен честно признаться - поставив точку, я буквально кожей почувство­вал трагическую повторяемость событий в российской истории и впервые в жизни испытал чувство ужаса в его изначальном - древнегреческом - смысле. Это трагическое ощущение — когда на тебя, твоих родных и близких неотвратимо надвигается какая-то страшная и безличная сила, ты это ви­дишь и понимаешь, но от тебя, твоего ума, таланта и энергии уже ничего не зависит. К счастью, "дурная бесконечность" истории, кажется, была прервана...

Прошлое своей страны мы знаем плохо. В начале 80-ых годов, готовя курс "История театрального дела в России. XX век.", я с удивлением обна­ружил, что в многотомных изданиях, мемуарах и воспоминаниях сцениче­ских деятелей история дореволюционного российского театра обрывается на Первой Мировой войне и дальше пишется уже с Октябрьской революции. Исключением были три работы, перечислим их по времени публикации.

В 1933 г. в Ленинграде вышел первый (и последний!) том "Истории со­ветскогого театра" (Петроградские театры на пороге Октября и в эпоху во­енного коммунизма. 1917 - 1921), подготовленный замечательным автор­ским коллективом, в состав которого входили выдающиеся театроведы - С.С.Мокульский, А.А.Гвоздев, Адр.Пиотровский, И.Соллертинский, А.Булгаков и С.Данилов.

Главу "Петроградские театры от Февраля к Октябрю" написал С.С. Мо­кульский (позже она была переиздана в его книге "О театре". М., 1961 г.).

Тема "До Октября Семнадцатого года" рассмотрена в работе А.З.Юфита "Революция и театр", опубликованной в Ленинграде в 1977 г.

И, наконец, небольшие главки по этой теме есть в книге Д.Золотницкого "Академические театры на путях Октября", вышедшей там же в 1982 г.

К сожалению, печать жесткого идеологизированного времени четко проступает на каждой странице этих книг: и в авторских концепциях, и в отборе (или умолчании) фактов и событий, и в подаче материала и, особен­но, в суждениях и оценках.

Чтобы составить более или менее объективную картину состояния театра и театрального дела в исследуемые годы пришлось обратиться к первоис­точникам — архивам, газетам, журналам и документам анализируемого вре­мени. Каково же было мое удивление, когда я обнаружил, что нередко был первым, кто выписывал в архивах и библиотеках эти материалы — в силу известных причин наших театральных историков в советское время они не интересовали.

Настоящая работа посвящена истории российского театра и его связям с идеями своего социального времени. Наша задача — дать возможность чита­телю понять перипетии театрального процесса через призму мироощущения того времени, тех общественных идей, в контексте которых они возника­ли и приобретали значимость и смысл.

Идеи, как и книги, имеют свою судьбу — из ничего не возникает нечто. Очень многое из того, что было реализовано в театральном про­цессе за годы советской власти, обсуждалось российской интеллигенцией задолго до Октября 1917 г.: и Министерство изящных искусств, и огосу­дарствление культурного процесса, и ― даже ― реквизиция церковных ценно­стей. Думается, что такое провоцирующее сходство, а иногда и абсолютное тождество, идей — не случайно, оно имеет, как мы попытались показать в ра­боте, культурологическое объяснение.

Я очень признателен Д.Б.Дондурею, Л.И.Невлеру и И.И.Розовской, бе­седы с которыми помогли мне более четко прописать этот аспект проблемы.

Весьма содержательным было обсуждение текста в Институте искусст­вознания и ГИТИСе, в котором заинтересованное участие приняли В.Р. Александров, Ю.Б. Большакова, А.Б. Голубовский, В.Н. Дмитриевский, Н.М. Зоркая, Е.А. Левшина, Б.Н. Любимов, Ю.М. Орлов, А.Ю. Соколянский, Б.Ю. Сорочкин, Л.Г. Сундстрем, Д.Э. Харитонович и другие. Считаю своим приятным долгом выразить им всем свою благодарность.

Я искренне признателен А.А.Шерелю, взявшего нелегкий труд отрецен­зировать эту работу. Его доброжелательная критика помогла мне уточнить некоторые из обсуждаемых проблем.

И, наконец, моя особая благодарность И.Н.Соловьевой — ее энциклопе­дические познания, научная требовательность и, одновременно, искренняя увлеченность не может не вызывать уважения и восхищения. Не уверен, что я учел все высказанные ею замечания и предложения, но, видит Бог, я чест­но старался это сделать.

Каждому из нас приходилось штудировать ученые труды, в которых к смыслу написанного продираешься через частокол мудреных научных слов ("птичьего языка" по выражению А.И.Герцена). Хочется надеяться, что чи­тателю не составит особого труда осилить эту книгу - за каждое написанное "птичьим языком" слово я получал строгий выговор от своей жены, В.С. Сумбатян, которая была первым ее читателем. Спасибо ей за поддержку и нелицеприятную критику.

Работать с автором над рукописью — нелегкий труд, требующий не только знаний и профессионализма, но также и такта, деликатности и принципиальности. Я рад, что Е.С. Сухова — редактор этой книги, продемонстри­ровала все эти качества в процессе нашей совместной работы.

В жестких условиях нашего квазирыночного времени рукопись проле­жала долгие девять лет. Она могла таковой и остаться, но вмешался энер­гичный А.М. Меньшиков и сделал все для ее публикации. Современная компьютерная техника позволила переснять фотографии из газет и журна­лов анализируемых лет. Долевое участие в финансировании издания принял Институт "Открытое общество" фонда Дж.Сороса. На наших глазах возро­ждается благородная российская традиция меценатства, и я приношу искреннюю благодарность А.М. Меньшикову и Институту "Открытое обще­ство", бескорыстными усилиями и помощью которых эта книга в 1999 г. увидела свет.

Раздел 1. Театр в культурной жизни России в годы Первой

Мировой войны.

Ранней осенью 1917 г. к товарищу головы¹ Петроградской городской думы А.В. Луначарскому подошел любимец петербуржцев, барственный и холеный артист Александринского - уже государственного! - театра Ю. М. Юрьев и, поблескивая крупным бриллиантом на именном перстне - послед­нем подарке свергнутого царя, - обратился к нему с несколько неожиданной просьбой. А. В. Луначарский позднее так описал эту встречу: "Анатолий Васильевич, - сказал Ю. М. Юрьев,- я вас искал. Мне хочется пригласить вас на небольшое собрание серьезнейших работников нашего театра, где

будет и наш директор Батюшков, и крупнейшие артисты. Мне хочется позвать и Набокова.² Дело в том, что мы хотя и не политики, но ясно понимаем, что живем в переходное время: не сегодня - завтра должен прочно стать на ноги какой-то другой строй, либо у власти будет кадетская партия, либо власть перейдет в руки большевиков. В первом случае мы окажемся под руководством Набокова, во втором случае - под вашим. Так поговорим, делясь нашими предположения­ми, - сказал Юрьев со своей немного застенчивой улыбкой, - я думаю, что вы не откажетесь прийти к нам и сказать, что вы думаете о театре, какое ме­сто вы отведете ему в системе народного просвещения, когда вам придется работать в этой области, какова будет, по вашему мнению, судьба театральных традиций наших академических театров, наших лучших мастеров, как вы приблизите театр к общественности, к рабочему классу и т. д. Набоков тоже выскажется. Для нас будет очень поучительно узнать ваши мысли, а для вас будет не бесполезно прислушаться к тому, что думают разные голо­вы у нас, хотя думают они, конечно, по-разному".³

А.В. Луначарский писал свои заметки в 1927 г. За прошедшие десять лет (и каких лет!) его память, конечно же, не могла сохранить этот разговор с фотографической точностью: так, государственные театры Петрограда по­лучили статус академических только в январе 1920 г.; на этой встрече был и выступал преемник В. А. Теляковского на посту директора государственных театров Ф.Д. Батюшков. Можно также допустить, что Ю.М. Юрьева, как впрочем и многих других деятелей российской культуры, действительно волновала проблема - как приблизить театр к народу (что вполне вероятно: ведь этим же мучился и К.С. Станиславский, который в ноябре 1910 г. пи­сал Вл. И. Немировичу-Данченко: "Надо предпринять решительный шаг. Надо из Художественного превращаться в общедоступный... Когда поду­маешь, кому мы посвящаем свои жизни - московским богачам. Да разве их можно просветить?"⁴ Мало вероятно, однако, что понятие "народ" соотноси­лось у потомственного тверского дворянина Ю.М.Юрьева преимущественно с представлением о рабочем классе.⁵ 

И все же, главное память А. В. Луначарского сохранила верно - вся арти­стическая корпорация России в период от Февраля к Октябрю была в расте­рянности: она не успевала осмыслить и понять быстротекущее настоящее и совершенно не представляла, что ей готовит будущее.

Итак, 19 сентября А. В. Луначарский и В. Д. Набоков пришли на встречу с артистами, которая состоялась в "уютной комнате, с бархатными креслами, где собрались пить чай и разговаривать человек сорок". После краткого вступления инициатора встречи гостям было предложено изложить свои воззрения.

"Не место здесь говорить о том, какие мысли я тогда развивал, - пишет Анатолий Васильевич в своих воспоминаниях, - они приблизительно полно­стью применялись потом мною в жизни и находятся в настоящее время [имеется в виду 1927 г. - Г. Д.] на пути к своему полному выражению (...). Очень характерно, - продолжает Луначарский, - что, когда дело дошло до Набокова, он от изложения своей программы уклонился, а с вежливой и чуть-чуть иронической как будто улыбкой заявил: "Анатолий Васильевич развернул такие красивые перспективы, что я, со стороны своей, могу только пожелать им осуществления; ничего существенного, со своей сто­роны, я в настоящее время в качестве моей программы развернуть здесь не мог бы".⁶

Здесь мы хотели бы обратить внимание на следующее обстоятельство: в позиции В. Д. Набокова по этому, на первый взгляд, частному вопросу - бу­дущая судьба театров, - как в капле воды, отразились традиционные ценно­сти буржуазного мышления, которое оказалось нечувствительным к специ­фике революционной ситуации в стране, к идеям изменяющегося социаль­ного времени. Переломная эпоха властно требовала понимания новых исто­рических перспектив развития страны, энергии решительных действий, ко­ренных перемен в общественном жизнеустройстве, но "ничего существен­ного" ни кадетами, к которым принадлежал В. Д. Набоков, ни другими буржуазными партиями предложено не было. Равняясь на европейские по­литические идеалы, они в то же время до удивления легкомысленно отне­слись к реальному, а не книжно-идеализированному опыту великих револю­ций в Англии и Франции, когда палачи поднимали над ликующей толпой отрубленные головы королей. Этот опыт недвусмысленно свидетельство­вал, что в условиях краха привычных форм общежития овладеть ситуацией возможно лишь при новом мышлении, ставящем во главу угла мятежную стихию социальной революции в стране.

Но именно к этому самому великому явлению переживаемой истории они оказались неподготовленными - ни в идейно-теоретическом, ни в практиче­ском смысле. Сообщения о бунтах и восстаниях в стране, о братании солдат в окопах перемежались благодарственными поздравлениями, телеграмма­ми, адресами - от правительств, городских дум, земств, театров и т. д. Это давало надежду, что все само собой устроится, организуется, придет в при­вычную европейскую норму. Однако пригодна ли эта норма для страны, ус-

тавшей от самовластия, помещичьей эксплуатации, бессмысленной войны, дороговизны и голода, 5  0- 5  0в действительности не задумыва­лись.

Как истинный сын своего класса, В. Д. Набоков свято верил в могуще­ство принципа самоорганизации культурной жизни. В его позиции была простая человеческая логика, но эта логика совершенно не учитывала гроз­ную стихию революционного подъема, который имеет другую, историче­скую, надличную логику. Время нуждалось в совмещении индивидуальной и исторической логики, безотлагательном решении самых первоочередных задач - мира, земли, хлеба; принятии ответственности за судьбы страны, но всего этого буржуазными партиями сделано не было. Клиническая глухота к "музыке революции", ее стремительным ритмам, неожиданным - иногда страшным - поворотам, все больше отодвигала их на задворки истории.

Может показаться, что встреча артистов с представителями политиче­ских партий новой, послефевральской России случайна. Однако это совсем не так. В действительности эта первая в истории России встреча артистов с политическими деятелями для совместного обсуждения принципов органи­зации культурной жизни более чем закономерна. Ее истинный смысл не в личном беспокойстве Ю.М. Юрьева, кто же будет руководить театрами, а в исторической необходимости новой эпохи, жестко и беспощадно поста­вившей вопрос о новых принципах взаимоотношений государства, обще­ства и искусства. В традициях русской культуры готовых, апробированных ответов на этот вопрос не было, они формировались в ходе исторического процесса. Есть здесь однако один важный момент, который необходимо выделить - любые возможные ответы так или иначе зависели от мироощу­щения художника, его отношения к своему социальному времени и к тем ценностям, которые утверждались в жизни.